СТРОИТСЯ НОВЫЙ ГОРОД
Город, косно задуманный, помнит еще,Как лобастые плотники из-под ТарыПроверяли ладонью шершавый расчет,Срубы наспех сбивали и воздвигали амбары.Он еще не забыл, как в харчевнях кумысОснователи пили. Седой, многоокий,Он едва подсчитал, сколько пламенных лисУходило на старый закат над протокой,Сколько шло по кабаньим загривкам осокТабунов лошадиных,Верблюжьего рева, буранов,Как блестел под откормленным облакомРыжий песок,Кто торгует на ярмаркеОблачной шерстью баранов.Город косно задуман, как скупость и лень.Зажигались огни пароходов, горели и тухли,И купеческой дочкой росла в палисадах сирень,Оправляя багровые, чуть поседелые букли.Голубиные стаи клубились в пыли площадей,Он бросал им пшеницы, он тешился властью.Он еще не забыл, сколько шло лебедейНа перины, разбухшие от сладострастья.Пух на крепких дрожжах, а его повараБочки с медом катили, ступая по-бычьи,И пластали ножами разнеженный жир осетра,Розоватый и тонкий, как нежные пальцы девичьи.Так стоял он сто лет, разминая своиТяжелевшие ноги, не зная преграды,На рабочей, рыбацкой, на человечьей крови,Охраняемый каменной бабой форштада.Мы врага в нем узнали, и залп батарейГрянул в хитрую морду, рябую, что соты.Он раскинулся цепью тогдаВ лебеде пустырейИ расставил кулацкие пулеметы.В черной оспе рубли его были, и шлиСамой звонкой монетой за то, чтобы сноваТишина устоялась. Но мы на него пронеслиВсе штыки нашей злобы, не веря на словоУвереньям улыбчивым. Он притворялся: «Сдаюсь!»Революции пулеметное сердцебиеньеМы, восставшие, знали тогда наизусть,Гулким сабельным фронтом ведя наступленье.И теперь, пусть разбитый,Но не добитый ещеНаступлением нашим — прибоем высоким,Он неверной рукой проверяет расчет,Шарит в небе глазами трахомными окон.Но лабазы купецкие снесены,Встали твердо литые хребты комбината,В ослепительном свете электролуныЗапевают в бригадахСоветские песни ребята.Новый город всё явственней и веселей,Всё быстрей поднимается в небо сырое,И красавицы сосны плывут по реке без ветвей,Чтоб стропилами встатьВкруг огней новостроек.Так удержим равнение на бегу —Все пространства распахнуты перед нами.Ни пощады, ни передышки врагу, —Мы добьем его с песнейГорячей, как пламя!Новый город построим мы, превративВ самый жаркий рассветБезрассветные ночи.И гремят экскаваторы, в щебень зарывСвои жесткие руки чернорабочих.
1932
ВОСПОМИНАНИЯ ПУТЕЙЦА
Коршун, коршун —Ржавый самострел,Рыжим снегом падаешь и таешь!Расскажи мне,Что ты подсмотрелНа земле,Покудова летел?Где ты падешь, или еще не знаешь?Пыль, как пламя и змея, гремит.Кто,Когда,Какой тяжелой силойСтер печаль с позеленевших плит?ПлосколицИ остроскул гранитНад татарской сгорбленной могилой.Здесь осталась мудрая арыбь.Буквы — словно перстни и подковы,Их сожгла кочующая зыбьГлохнущих песков.Но даже выпьПоняла бы надписи с полслова.Не отыщешь влаги —Воздух пей!Сух и желт солончаковый глянец.Здесь,Среди неведомых степей,Идолы —Подобие людей,Потерявших песню и румянец.Вот они на корточках сидят.Синие тарантулы под нимиКопят ядИ расточают яд,Жаля птиц не целясь,Наугад,Становясь от радости седыми.Седина!Я знаю — ты живешьВ каменной могильной колыбели,И твоя испытанная дрожьПробегает, как по горлу нож, —Даже горыЗа ночь поседели!Есть такие ночи!
Пел огонь.Развалясь на жирном одеяле,КашеварПротягивал ладоньНад огнем,Смеялся:«Только тронь!»А котлы до пены хохотали.И покамест тананчинский богКомаров просеивал сквозь сито,Мастера грохочущих дорогРаздробили на степной чертогСамые прекраснейшие плиты…Шибко коршун по ветру плывет,Будто улетает в неизвестность.РельсыТронув пальцами, как лед,Говорит начальник:«НапередМы, товарищ, знали эту местность.Вся она обведена каймойСоляных озерИ гор белками,Шастать невозможно стороной,У дороги будет путь прямой.Мы не коршуны,Чтоб плыть кругами».А в палатках белых до зариНа руках веселых поднималиПеснюК самым звездам:«На, бери!»Улыбались меж собой:«Кури, кури,За здоровье нашей магистрали!»Мы пришлиК невидимой странеСквозь туннели,По мостам горбатым,При большой, как озеро, луне,В солнце,В буре,В пляшущем огне,Счастье вверив песне и лопатам.И когда, рыча,Рванулся скреп,По виску нацелившись соседу,Рухнул мертвым тот,Но не ослеп,Отразив в глазах своих победу.Смутное,Как омут янтаря,Пело небо над огнем привала.Остывал товарищ,Как заряВ сумеречном небе остывала.
Коршун, коршун —Ржавый самострел,Рыжим снегом падаешь и таешь.Эту смертьНе ты ли подсмотрел,Ты, который по небу летел?Падай!Падай!Или ты не знаешь?Лжет твоя могильная арыбь,Перстни лгут, и лгут ее подковы.Не страшнаНам медленная зыбьВсех пустынь,Всех снов!И даже выпь,Нос уткнувши, плачет бестолково.Мертвая,А всё ж рука крепка.Смерть егоПочетна и легка.Пусть века свернут арыби свиток.Он унес в глазах своих раскрытыхХолод рельс,ПескиИ облака.
1932
«Далеко лебяжий город твой…»
Далеко лебяжий город твой —За поветями и лебедою,Ходит там кругами волчий вой,Месяц плещет черною водою.Далеко лебяжий город твой!
Расскажи, какой ты вести ждешьИ о чем сегодня загрустила?Сколько весен замужем живешь,Где твой смех и земляная сила?Отчего ты прячешь в шалях дрожьИли о проезжем загрустила?
Далеко лебяжий город твой,Далеко на речке быстрой — Лене.Я на печь хочу к себе домой,На печи сидеть, поджав колени.
Чтобы пели люди под гармонь,Пели дрожжи в бочках и корытах.Я хочу вернуть себе огоньУ кота в глазах полуоткрытых.
Я хочу вернуть мою родню,Тараканий гул и веник банный.Я во всем тебя теперь виню,Да ни в чем не покажу желаний.
1932
«Я боюсь, чтобы ты мне чужою не стала…»
Я боюсь, чтобы ты мне чужою не стала,Дай мне руку, а я поцелую ее.Ой, да как бы из рук дорогих не упалоДомотканое счастье твое!
Я тебя забывал столько раз, дорогая,Забывал на минуту, на лето, на век, —Задыхаясь, ко мне приходила другая,И с волос ее падали гребни и снег.
В это время в дому, что соседям на зависть,На лебяжьих, на брачных перинах тепла,Неподвижно в зеленую темень уставясь,Ты, наверно, меня понапрасну ждала.
И когда я душил ее руки, как шеиДвух больших лебедей, ты шептала: «А я?»Может быть, потому я и хмурился злееС каждым разом, что слышал, как билась твоя
Одинокая кровь под сорочкой нагретой,Как молчала обида в глазах у тебя.Ничего, дорогая! Я баловал с этой,Ни на каплю, нисколько ее не любя!
1932
«Не добраться к тебе! На чужом берегу…»
