Довольный Рено охотно показывал гостям замок, то опускаясь в подземелья, то взбираясь на стены. Плотно пообедавшему Козме было тяжело следовать за юношей по крутым лестницам, но он мужественно терпел, обливаясь потом. Зато Ярукташ, тенью следуя за господином, интересовался всем. Рено это не смущало.
— Покойный барон любил показывать замок сарацинам, — спокойно сказал оруженосец, когда Козма недовольно покосился на евнуха. — Несколько раз они подступали к Азни, и барон всегда приглашал эмира или атабека внутрь. Стены замка сложены из огромных камней; они высоки и стоят на скале, подкопать нельзя. Осадную башню негде поставить: снаружи нет ни одной подходящей площадки. Если подвести к воротам таран, сверху на него будут лить смолу и бросать факелы — все сгорит. На стенах и в башнях полно камней — бросать на врагов; есть тяжелые арбалеты и камнеметы. Увидев все это, сарацины всегда отступали.
— Никто не пытался взять измором? — поинтересовался евнух.
— При отце покойного барона, говорят, было, — ответил Рено, — но это бессмысленно. Селения далеко, и войско, осадившее Азни, быстро ощутит нехватку продовольствия. И воды. Единственный родник находится внутри стен, вода из него изливается в трещину и выходит наружу далеко в горах. Старый барон с умом выбирал скалу. Запасы продовольствия в замке огромные, их постоянно обновляют. Полгода можно продержаться. Столько ни одно войско у стен ждать не сможет!
— Салах-ад-Дин сумел бы! — заметил Ярукташ.
— Султан не придет сюда! — весело сказал Рено. — Триполийское княжество он оставил в покое. Султан дружил с покойным Раймундом, теперь, говорят, вдова князя ведет переговоры с Саладином. Сарацин на нашей земле нет. К тому же Саладину не до Азни. Он не все еще Иерусалимское королевство занял.
«Не слишком ты о королевстве горюешь! — подумал Козма неприязненно. — Феодалы! Они друг с другом и без сарацин воевали».
Под конец осмотра Рено повел их в донжон. Квадратная, мрачная башня серой громадой возвышалась посреди двора замка, словно утверждая могущество грозных баронов над завоеванной ими землей. В донжоне оказалось три этажа, каждый из которых был снабжен дверью и решеткой, имел бойницы и кладовые с припасами — барон к защите замка относился серьезно. Козма запыхался, пока они выбрались на самую верхнюю площадку. Ярукташ тоже обливался потом. Лишь Рено дышал ровно: видать привык карабкаться по каменным винтовым лестницам.
— По приказу барона я следил за состоянием башни, — пояснил он в ответ на утомленные взгляды гостей. — Воду здесь меняют раз в неделю, продукты — два раза в месяц. Я проверяю.
Козма подошел к зубцам на южном краю площадки. За стенами, сколько хватало взора, расстилалась пустынная долина.
— Ни полей, ни дерева, — подтвердил его мысль подошедший Ярукташ. — Хотя земли много.
— Барон запрещал сеять, — пояснил Рено. — В пшенице можно спрятаться, кроме того, это еда для воинов и корм для их коней и верблюдов. С масличными деревьями и того хуже — пойдут на изготовление осадных орудий. В Азни хватает земель. Наши селения приносят сорок тысяч безантов в год.
«Вот на что нацелился! — подумал Козма. — Поэтому не горюешь, что Иоаким увел баронессу в спальню. Главное, чтоб иноземец подлый не прикарманил баронство. За сорок тысяч можно не только нож бросить…»
Ярукташ тем временем заинтересовался тяжелым крепостным арбалетом, установленном на деревянном станке. Покрутил ручку натяжного механизма, попробовал спусковой рычаг и даже приложился к оружию, целясь куда-то вдаль.
— Барон привез из Триполи весной, — снисходительно сказал Рено. — Когда испытывали, бросал стрелу на четыреста шагов. Смотрите, какую!
Оруженосец взял из стопки в углу стрелу, показал гостям. Толщиною древка и величиной острого стального наконечника стрела больше походила на дротик, только с оперением.
— Пробивает щит и панцирь всадника одновременно! — с гордостью сказал Рено. — Арбалет нарочно на донжоне поставили. Пусть только кто к стенам подъедет!
— Для начала попасть нужно! — усмехнулся Ярукташ.
Рено вдруг погрустнел.
— Были у нас два стрелка, они били в сноп пшеницы за триста шагов. Под Тивериадой сгинули…
Когда гости с хозяином спустились во двор, евнух спросил невинно:
— Подземный ход в замке есть?
— Зачем он здесь? — сказал Рено, отводя взгляд. — Не нужен! Да и как пробить его в сплошной скале?
— Лжет! — безапелляционно сказал Ярукташ, когда бывший оруженосец ушел. — В каждом замке есть подземный ход!
— Тебе он зачем? — сердито спросил Козма. — Сбежать хочешь?
— Я поклялся на Коране, — обиделся евнух, — что буду служить своему новому господину Роджеру до тех пор, пока он будет того желать. К тому же коня через тайный ход не проведешь, а пешком далеко не уйти. Я не хочу занять место в подземелье рядом с другими пленниками!
— Для чего тебе ход?
— Когда живешь в замке, где в господ бросают ножи, лучше знать все. Ты б спросил, господин, у Рено!
— Я и так знаю.
— Кто тебе рассказал? Слуги?
— Сам догадался. Это так легко!
Лицо евнуха изобразило недоумение.
— Рено прав, говоря о невозможности выдолбить ход в скале. Ты обратил внимание, что подземелья Азни — это природные впадины, перекрытые кладкой сверху и с боков? Их только слегка подтесали для гладкости стен. Поэтому все подземелья разные: по высоте, ширине, протяженности. Барон был неглуп, место для замка выбрал с толком. Есть помещения для припасов, есть и готовый ход.
— Использовал расщелину! — догадался евнух. — Но где искать ее?
Козма заулыбался:
— Человеку трудно пробить скалу. Но воде, если она течет тысячи лет…
— Родник! — всплеснул руками Ярукташ. — Господин, ты самый умный человек из всех, кого я встречал! Я найду!
— Тебя поймают у хода, обвинив, что лазутчик. Приговорят к смерти и повесят на зубце стены. Я не смогу тебя защитить.
— Постараюсь, чтобы не поймали! — оскалился евнух.
— Дался тебе этот ход! Через ворота вошли, через них и выйдем.
— Пусть будет так! — поспешил Ярукташ. — Но я все равно поищу. Не понравилось мне сегодня за обедом.
— Рено успокоился. Ты сам видел.
— Рено здесь самый безвредный, господин. Все его чувства на лице: их легко прочитать. Такие люди не страшны. Бояться следует тех, кто чувства прячет.
— Кого?
— Позволь мне сначала выведать, господин!
Козма махнул рукой, и Ярукташ убежал по своим неотложным делам. Козма вознамерился было отправиться в отведенную им с Иоакимом комнату, отдохнуть, как появившийся Гуго позвал его к Роджеру.
* * *
Старый рыцарь был совсем плох. Когда Козма вошел к нему, Роджер лежал на широкой лавке без чувств. Лицо его было бледным, кожа на нем будто усохла, туго обтянув скулы. Козма приложил ладонь ко лбу рыцаря и едва не отдернул ее — так припекло жаром. Козма взял безжизненную руку раненого, проверил пульс. Покачал головой. Затем достал из своей лекарской сумки медную чашу, плеснул в нее воды и уксуса. Смочил в чаше тряпицу и стал омывать ею лоб, виски и грудь Роджера.
Рыцарь открыл глаза. Взор его был затуманен, глаза — тусклые. Козма отставил чашу с уксусом и придвинул поближе табурет. Слуги принесли и оставили на нем большое блюдо с мясом и хлебом, а также кувшин вина. Козма наполнил вином серебряную чашу, поднес к губам Роджера. Держал ее до тех пор, пока рыцарь не осушил чашу полностью.
Вино подействовало: лицо Роджера слегка порозовело, он пошевелился и приподнялся над скамьей. Козма ловко пристроил под спину рыцаря толстую подушку. Роджер оперся на нее и уже осмысленным взором глянул на лекаря.
— Я умираю? — не то вопросительно, не то утвердительно сказал он.
Козма подумал и утвердительно кивнул.
— Стрела оказалась отравленной?
— Не думаю. От яда ты бы умер еще в пути. Наконечник стрелы был грязный и заразил кровь. Сейчас она воспалилась. На латыни это называется «сепсис».
— Я знаю эту болезнь. У тебя есть лекарства?
— В моей земле — да. Здесь… — Козма развел руками. — Можно попробовать сикер. Его надо пить постоянно и много, чтобы он проникал в кровь и убивал заразу.
— Знаю это лечение, — тихо сказал Роджер. — Оно помогает молодым, да и то через одного. Я слишком стар, чтобы выдержать. Не хочу умирать пьяным. Перед Господом надо предстать чистым душой, исповедовавшись и причастившись.
— Позвать священника? — предложил Козма.
— Не спеши. Сколько мне осталось? День, два?..
— Может, три.
— Я умру в сознании?
— Будешь впадать в забытье — и чем далее, тем чаще. Последние часы будут тяжелыми, ты перестанешь узнавать окружающих, трудно будет говорить…
— Хорошо! — твердо молвил Роджер, видимо, приняв решение. — Подай мою сумку!
