Замполит поджидал их у входа в казарму. Он подозрительно и хмуро смотрел на норвежку, которая кивнула и ему, как кивала всем встречным, приветливо и удивленно. Капитан не ответил.
— Слишком много сопровождающих, товарищ майор — угрюмо сказал он. — И вообще, этот вид! Разврат какой-то...
— Успокойтесь, капитан, халат уже несут.
С халатом пришла сама Мария Петровна.
— Какая хорошенькая! — сказала она, с откровенным интересом разглядывая неожиданную гостью. — Ну, здравствуй, здравствуй... Надеюсь, ты с добрыми намерениями к нам пришла?
— Здравствуйте... — Ингеборг поморщила лоб. — Намерения... намерения.. Что такое намерения? Забыла!
— Ну как тебе сказать, с мыслями, значит.
— А... а... Поняла. Конечно! Конечно.
— Нам некогда, Маруся, — начальник заставы нетерпеливо посмотрел на жену. — Ты уж извини.
В кабинете на письменном столе стоял стакан горячего чая.
— Прошу. И так, что вы хотели мне сообщить, фрекен Виктория?
— Мне кажется, товарищ майор, что сначала следует соблюсти формальности, — сухо, но настойчиво сказал капитан.
Норвежка поняла его.
— Нет... Формальности лучше дальше... потом то есть. Сначала есть дело. Неприятность сначала... Правда, господин майор?
— Да, да, конечно. Сначала дело, фрекен.
Они остались в кабинете втроем: начальник заставы, заместитель и норвежка.
— Вы мне верьте... Я правду буду говорить... Один плохой, очень плохой человек скоро перейдет вашу границу.
— Вы знаете, где он ее перейдет, фрекен?
— Если вы дадите карта местности, я могу указать.
Майор открыл сейф и достал карту.
— На ней гриф «Совершенно секретно», товарищ майор.
— Я знаю об этом, товарищ капитан! — повысил голос начальник заставы. — Прошу вас, фрекен.
Ингеборг довольно быстро разобралась в карте, нашла заставу, провела пальцем от нее к северу, бормоча по-норвежски названия каких-то урочищ, потом ее палец скользнул вправо, к востоку, и остановился в тылу, километрах в двух от границы.
— Вот, — сказала норвежка.
— Извините, это невозможно, фрекен. Граница, как вы видите, проходит здесь. — Майор показал на широкую извилистую линию между двумя государствами.
— Я знаю... Но он вылезет там, где я показала. Вот!
— По-моему, она нас сбивает с толку, — шепнул на ухо майору Петренко.
— Да не мешайте вы, ради бога! — поморщился начальник заставы. — Что значит «вылезет», фрекен?
— Из земли... Есть ход подземельный, длинный, три километра. Бывалая... Нет, бывшая, правильно, бывшая шахта. Никель. Понимаете? Смешанная акционерная компания.
Майор поднял на Ингеборг внимательные глаза.
— Вы твердо знаете про подземный ход, фрекен?
— Да... Я видела карту... Тот человек приносил дедушке... Плохой человек. А дедушка хороший, — она волновалась и путала слова. — Но дедушка боится, что его убьют, — для пущей убедительности она показала, как это сделает плохой человек выхватила из воображаемой кобуры воображаемый пистолет, прищурилась, целясь в капитана, и нажала пальцем воображаемый курок. — Вот так!.. Дедушка двадцать один лет работал в той шахте. Он помнит вход и выход. У него хороший память.
— Значит, фрекен, если я вас правильно понял, ваш дедушка взялся проводить плохого человека.
— Да. Он сказал бабушке, что идет посмотреть один старый дом. Вот этот, — она сразу же нашла на карте пансионат. — Из него можно спускаться... погреб называется, да?.. А мне сказал быстро идти сюда и все рассказать.
— Где сейчас ваш дедушка и тот человек?
Ингеборг посмотрела на часы.
— Без пяти десять. Значит, по-нашему без пяти восемь... Они уже в подземном ходе.
— Черт возьми! Однако...
Не так печально! — она ободряюще и весело улыбнулась. — Дедушка сказала, что будет долго водить подземельными коридорами туда-сюда. Не меньше. чем три часа... Там в одном месте упал потолок...
Начальник заставы спрятал карту в полевую сумку.
— Спасибо, фрекен Виктория. А теперь, простите, я вынужден прервать разговор, — он снял телефонную трубку. — Объявите тревогу.
И сразу же за стеной раздался торжественный и возбужденный голос дежурного.
— Застава, в ружье!
«Застава, в ружье!» — донеслось уже со второго этажа. Послышался громкий топот ног, голоса, стук разбираемого с пирамиды оружия, щелканье затворов...
— Вы останетесь на заставе, капитан. Постарайтесь, чтобы фрекен не скучала... Надеюсь, она погостит у нас... хотя бы три часа, — майор сказал это уже на ходу, обернувшись.
Через несколько минут во дворе затарахтел мотором вездеход, заурчал зеленый газик начальника заставы, и все это стремительно умчалось куда-то, поглощенное тяжелым промозглым туманом.
Капитан Петренко смутно представлял, что делать ему с норвежкой и как ее развлекать, пока не вернется операции начальник заставы. Поручение майора он считал несерьезным, даже обидным, особенно в то время, когда возможен переход границы, во что, впрочем, капитан почти не верил, подозрительно относясь к каждому слову норвежки.
Нити операции, которая только что началась, теперь вели к нему, к телефону и открытой связи по рации. Все это было слишком секретно для того, чтобы их слушал перебежчик, к тому же понимавший по-русски, и капитан проклинал в душе норвежку и майора, взвалившего на него обязанность возиться с нею. И в то же время он считал себя в ответе за поведение норвежки и не решался, не мог перепоручить ее кому-либо другому, не имея на то прямого распоряжения начальства.
Виктория как ни в чем не бывало сидела на диване, поджав ноги, и с любопытством рассматривала обстановку кабинета или же глазела в окно, пока капитан не задернул занавеску, а когда входил дежурный, не стесняясь переводила взгляд на него и даже улыбалась к явному неудовольствию капитана. Дежурный тоже больше смотрел на перебежчицу, чем на того, к кому обращался, и это нарушение доставляло замполиту новую неприятность.
— Извините... — это было единственное слово, которое он говорил Виктории, прежде чем выйти в коридор к телефону.
Ему приходилось каждый раз выходить туда, оставлять распахнутой дверь и, прикрыв рот ладонью, шепотом бормотать в трубку, не спуская при этом подозрительного взгляда с норвежки. Будь он начальником, он, как полагается, изолировал бы иностранку до выполнения всех формальностей, связался б с отрядом, может быть даже с округом, оформил бы документы, снял допрос, а не вел бы этакую легкую беседу, как майор,— в общем, сделал бы все так, как этого требует устав пограничной службы. Но на заставе главным пока был не он, а майор, и с этим приходилось считаться.
Один звонок был из отряда. Капитан втайне ждал его, полагая, что там еще не знают о происшествии, и надеясь доложить о нем так, как он считал нужным.
— Здравия желаю, товарищ полковник!.. Норвежка? Вы оказывается уже в курсе, товарищ полковник! Она... Она здесь, — он машинально покосился на Викторию. — Очень подозрительно... — капитан вдруг осекся, и на его лице отразилось полнейшее недоумение. — Что? Создать условия? Есть, товарищ полковник. На квартиру майора Дегтярева? Понял вас. Будет исполнено, товарищ полковник... До свидания.
Он растерянно отдал трубку дежурному, медленно и тупо осознавая только что полученное распоряжение. Полковник говорил с ним резко и совсем не так и не о том, на что рассчитывал капитан, предвкушая возможный разговор с «Пантерой».
Он натужно улыбнулся, возвращаясь в кабинет, не понимая, впрочем, зачем нужна эта улыбка и как вести себя дальше после разговора, но в это время скпипнула дверь, и на пороге появилась жена майора Дегтярева.
— А, Мария Петровна!.. Я вас как раз ждал, — сказал капитан неестественно бодро.
— Знаю, что ждали...
— Познакомьтесь. Вот, фрекен Виктория. Наш гость...
— Да мы уже знакомы, Владимир Тарасович, — она обернула к норвежке добродушное оплывшее лицо. — Я за тобой пришла... Пойдем-ка, голубушка, обедом тебя накормлю. Проголодалась небось.
Виктория обрадовалась.
— С удовольствием, фру... — ей надоело сидеть под хмурым взглядом молчаливого и угрюмого капитана.
Мария Петровна взяла ее под руку, и они вышли.
Туман понемногу рассеивался, и уже стали видны, обозначились очертания ближних зданий, но противоположный берег все еще был закрыт мглою.
— Где тот юноша, который меня утащил из речки? На руках! — Виктория радостно рассмеялась, должно быть вспоминая, как ее нес Степан. — Он тоже уехал ловить плохой человек?
Мария Петровна понимающе улыбнулась.
— Как приятно, что он не уехал ловить... Я хочу ему сказать несколько благодарственных слов. Можно это?
— Панкратов... Нет, не уехал. Дежурит на кухне.
— Не возбраняется, — разрешила Мария Петровна.
Майор, наверно не без умысла, отстранил Степана от боевой операции, а оставил на заставе. Степан обиделся. Он считал в душе, что вся история с нарушителем, с возможной поимкой этого нарушителя началась благодаря ему, Степану, и что он имеет моральное право принять участие и в финише.
