Вновь был объявлен перерыв, и Лили, отцепив павлиний хвост, бросилась вниз – туда, где светили прожектора.
– Где ты, Ги? Скорее! У меня идея. Причудливые тени плясали по лицу и телу актрисы, когда она, наклонившись вперед, словно разрубила собой луч софита.
– Не правда ли, она похожа на раннего Тулуз-Лотрека? – прошептал своему гостю Циммер, коллекционировавший французские полотна, посвященные мюзик-холльной тематике.
– Ага! – кивнул головой Энджелфейс Харрис. – На этого художника-карлика.
Энджелфейс уже давно забыл свое хорошее английское произношение. Подобно многим поп-артистам, он опускал начальные звуки и усвоил псевдопролетарский жаргон. Странно тихий и молчаливый, он смотрел, как Лили, отбросив назад копну волос, отправилась на поиски своего костюмера. Она была самой восхитительной «цыпкой» из всех, что он когда-либо видел. И самой сексапильной.
– Ее кто-нибудь трахает? – неожиданно спросил он. «Эк же ему не терпится!» – подумал Циммер.
– Понятия не имею, – ответил он, пожав плечами. – Но вы не сможете сегодня с нею встретиться. Ее нельзя отвлекать.
Однако Энджелфейс Харрис не испытывал вожделения. Он неожиданно почувствовал непреодолимое желание размазать по стенке любого, кто посмеет притронуться к его дочери.
Спустя двадцать минут Лили вновь появилась на лестнице, и ее ноги, обильно смазанные оливковым маслом, сверкнули в лучах прожектора.
– Отлично! Мотор! – воскликнул Циммер, а Лили, спустившись вниз к микрофону, запела: «C'est Paris…»
Звучавший необыкновенно доверительно, гортанный голос Лили заполнил собою весь зал – казалось, что даже люстры раскачиваются ему в такт. Тридцать шесть девушек, поддерживая «хвосты», шагнули вперед.
«Она может петъ! – Энджелфейс даже выпрямился от удивления. – У нее отличная фразировка; ее голос обладает той резкостью, которая цыпкам редко бывает доступна. Он силен, сексуален, но не сладок».
Энджелфейс не ожидал, что Лили может так петь, но он знал, от кого она унаследовала свой голос.
– Снято! – скомандовал Циммер… И так продолжалось до девяти вечера. В отличие от всего остального состава, Лили была занята почти в каждой сцене. К концу дня она была уже настолько измотана, что не могла воспринимать критику. Она часто моргала, как бывало только при смертельной усталости. И тем не менее после съемок Циммер появился у нее в гримерной с целой кипой исписанных листов.
– Что касается твоего пения, Лили…
– Извини, я действительно проглотила заглавное Г, – быстро заговорила она, – к тому же, когда устаю, я теряю амплитуду голоса…
– Все твое пение совершенно никуда не годится. У Мистингетт был голос, как бетономешалка. Ты поешь слишком хорошо. А я хочу, чтобы ты скрежетала.
– Если ты хочешь, чтобы я пела, как Луи Армстронг, – фыркнула Лили, – можешь пройтись по мне бетономешалкой.
Месяц спустя съемки велись в сельской местности. Лили уже не приходилось искусственно огрублять свой голос, он и так сипел от усталости. Обмотавшись шарфом, чтобы не простудить горло под порывами холодного ветра, Лили возвращалась в город дорогой, ведущей через поля. Мышцы икр болели, суставы ныли, напрягаясь при каждом резком движении. Физически Лили была измождена до предела, но тем не менее в душе она радовалась работе. Уже закончилась первая половина съемок, и фильм казался Лили многообещающим. Хотя – и она знала это по опыту – о картине нельзя судить до тех пор, пока не будет отпечатана позитивная копия. Можно испортить фильм в самом конце или плохо озвучить, можно, как это ни обидно, проиграть и в прокатной борьбе. Однако в проглядывающих уже деталях фильм был хорош, и атмосфера на съемках складывалась благоприятно. Кроме того, вокруг их работы уже ходили обнадеживающие слухи. Напряжение с Циммера явно спало, а сегодня он даже пробормотал себе под нос «Pas mal».[4] Постепенно он вновь превращался в доброго преданного друга, который первым разглядел в Лили серьезную актрису и кто, как никто другой из режиссеров, мог заставить ее выложиться на площадке.
Ласточки скользили по грязно-розовому предрассветному небу, а Лили, слегка подобрав подол плаща, бодро шагала по глинистой размытой дороге, вдоль которой по прорытым в земле желобкам бежала дождевая вода.
Здесь и там из травы выглядывали голубые колокольчики, дождевые капли стекали по ветвям папоротника.
«Англия очень мила, когда перестает идти дождь», – подумала Лили, остановившись, чтобы перевязать шарф. Заслушавшись пением птиц, она пропустила момент, когда где-то вдали возник тонкий, как писк комара, звук. Неожиданно приблизившись, он превратился в мощный рев, и откуда-то из-за угла прямо на Лили выскочила огромная черная тень, разбрызгивающая во все стороны грязь и воду. Вскрикнув, Лили отпрыгнула в сторону, прямо в росший вдоль дороги кустарник. Машина пронеслась мимо, но на некотором расстоянии от того места, где упала Лили, затормозила. Из кабины выскочил человек в промасленном комбинезоне.
– С вами все в порядке?
– Конечно, нет! – возмущенно ответила Лили, ведь этот идиот чуть не убил ее.
– Ради Бога, извините меня, – пробормотал он, помогая ей встать. Морщась от боли, Лили молча вытаскивала из волос колючки. – Я не ожидал, что кто-то окажется на дороге, – продолжал человек, – она ведь частная. К тому же в мае в этих краях пустынно, да и в разгар сезона сюда редко кто наведывается. Вы здесь отдыхаете?
– Нет, работаю. И сломанная нога для меня слишком большая роскошь. Почему, интересно, вы не смотрите, куда едете?
Лили сделала несколько шагов и остановилась: левое колено пронзила острая боль. Она сделала еще шаг и почувствовала дурноту. Человек в комбинезоне предусмотрительно поддержал ее под руку.
– Позвольте я вас подвезу, – предложил он.
– Нет, я сама, спасибо.
Лили заковыляла по дороге, моля Бога только о том, чтобы из-за этого придурка не сорвалась ее работа.
Он догнал ее, в растерянности теребя рукою волосы, отчего на лицо посыпались комья грязи.
– Я так сожалею! Поверьте, вообще-то я очень аккуратный водитель. Но мне необходимо было проверить, сколько километров она может выжать на повороте, потому что в устройство мотора придется еще внести кое-какие изменения.
«Если его хорошенько отмыть, он будет очень симпатичным парнем, – несмотря на боль, подумала Лили, – надо только как следует соскоблить грязь».
– Пожалуйста, позвольте мне отвезти вас домой, это единственное, что я могу сделать.
Серые выразительные глаза, длинные и прямые, как стрелы, ресницы, большой веснушчатый нос. Лили согласилась.
Сооружение, в котором они ехали, напоминало в несколько раз увеличенную консервную банку с торчащими во все стороны проволоками. И перемещалось оно с невероятной скоростью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
