Есть записи и других расходов. Возвратившись, Дмитрий Николаевич ездил к матери в Ярополец поделиться петербургскими впечатлениями, рассказать, как устроились сестры. Это подтверждается письмом Натальи Ивановны. 7 октября она писала сыну, вероятно, в Москву:
«В письме, которое ты мне прислал в момент отъезда из Москвы в Петербург, ты писал, что предполагаешь приехать ко мне; возможно, я увижу тебя раньше, чем это письмо дойдет до тебя».
Как мы уже упоминали, еще до отъезда на Полотняный Завод Пушкин сменил квартиру на большую — они поселились в бывшей квартире князя Вяземского, уехавшего надолго за границу, в доме Баташева на Гагаринской набережной (теперь набережная Кутузова, 32).
Старики Пушкины писали из Михайловского дочери О. С. Павлищевой 7 ноября 1834 года: «Наконец, мы получили известие от Александра. Наташа опять беременна. Ее сестры вместе с нею и снимают прекрасный дом пополам с ними. Он говорит, что это устраивает его в отношении расходов, но несколько стесняет, так как он не любит отступать от своих привычек хозяина дома...»
Наталья Николаевна надеялась выдать старших сестер замуж и сразу же по приезде начала «вывозить их в свет». Богатая старая фрейлина Екатерина Ивановна Загряжская, родная сестра Натальи Ивановны, также принимала самое деятельное участие в их судьбе. В семье Пушкиных Екатерина Ивановна играла заметную роль. Она постоянно бывала у них, помогала своим племянницам материально. Пушкина она любила, об этом говорят его неоднократные упоминания о ней в письмах к жене. В свою очередь и он платил ей привязанностью и уважением. Но характер у Екатерины Ивановны был очень властный, и все три сестры находились под ее влиянием. Искренне желая им добра, она, однако, понимала его по-своему. С молодых лет находясь при дворе, она считала близость к императорской фамилии залогом жизненных успехов своих племянниц.
Очевидно, еще до приезда сестер Е. И. Загряжская начала хлопотать об устройстве Екатерины во дворец фрейлиной к императрице, надо полагать, не без участия и помощи их родственницы Натальи Кирилловны Загряжской, пользовавшейся большим влиянием при дворе.
Назначение Екатерины Николаевны фрейлиной состоялось очень быстро. Об этом сообщает она брату в письме от 8 декабря 1834 года. На этом письме следует остановиться особо.
7
Более чем благосклонный прием, оказанный императорской четой незнатной и бедной Гончаровой, вызывает удивление.
Хотели ли они этим доставить удовольствие старой фрейлине Загряжской или первой красавице двора Н. Н. Пушкиной, сказать трудно. Во всяком случае, салонные любезности императора выходят, как нам кажется, за рамки официального приема новой фрейлины. О том, какую роль играли многие фрейлины при дворе, хорошо известно. Не потому ли, вероятно, под влиянием родных, Екатерина Николаевна не поселилась во дворце, как предполагалось?
Но более всего обращает на себя внимание в этом письме разговор Николая I с Натальей Николаевной о ее муже. Пушкин избегал придворных балов, на которые он был вынужден являться в камер-юнкерском, столь ненавистном ему мундире. Накануне этого бала, 5 декабря 1834 года, Пушкин делает запись в своем дневнике:
«Завтра надобно будет явиться во дворец — у меня еще нет мундира. Ни за что не поеду представляться с моими товарищами камер-юнкерами — молокососами 18-летними. Царь рассердится — да что мне делать?»
Екатерина Николаевна пишет, что Пушкин «сказался больным, чтобы не надевать мундира». Здесь расхождение с дневниковой записью поэта, который говорит, что у него нет мундира. Видимо, мундир у него был, но ему так не хотелось ехать, что он решил сослаться на его отсутствие. Надо полагать, что помимо высказанных Пушкиным причин были и другие мотивы.
А. Н. Вульф (сын П.А.Осиповой, соседки Пушкина по Михйловскому) записал в своем дневнике, что он нашел Пушкина «мало изменившимся от супружества, но сильно негодующим на царя за то, что он одел его в мундир... Он говорит, что он возвращается к оппозиции».
День именин Николая I, 6 декабря, всегда торжественно праздновался во дворце. Император, видимо, был взбешен умышленной неявкой Пушкина и не постеснялся высказать это Наталье Николаевне во время танца. Можно предположить, что Екатерина Николаевна написала брату об этом разговоре в смягченных тонах.
Через несколько дней Пушкин записывает в «Дневнике»:
«Я все-таки не был 6-го во дворце — и рапортовался больным. За мною царь хотел прислать фельдъегеря или Арнта».
Вероятно, это та часть разговора Николая I с Натальей Николаевной, о которой умолчала Екатерина Николаевна в письме к брату. До сих пор не было известно, откуда Пушкин узнал о таком намерении царя, теперь можно предположить, что об этом рассказала ему жена.
Первые шаги сестер Гончаровых в Петербурге не были радостными. Великосветское общество встретило их, несомненно, очень сдержанно. Провинциальные девушки были там действительно «белыми медведями», как откровенно говорит Екатерина Николаевна в письме от 16 октября. Их принимали только ради сестры, мадам Пушкиной. И хотя Александра Николаевна и пишет брату в конце ноября 1834 года: «Мне кажется, что нас не так уж плохо принимают в свете», это не совсем верно.
Сестры возлагали большие надежды, как мы видим из их писем, на назначение Екатерины фрейлиной, но эти ожидания не оправдались: их положение в великосветском обществе не улучшилось. Приведем выдержку из «Дневника» Пушкина от 8 января 1835 г.: «В конце прошлого года свояченица моя ездила в моей карете поздравлять В. К. (великую кн.Елену Павловну). Ее лакей повздорил со швейцаром. Комендант Мартынов посадил его на обвахту — и Кат. Ник. принуждена была без шубы ждать 4 часа на подъезде. Комендантское место около полустолетия занято дураками; но такой скотины, каков Мартынов, мы еще не видали». Запись Пушкина свидетельствует о неуважительном отношении к молодой фрейлине даже дворцового коменданта. Не менее характерным является и поступок графини Пален (письмо от 28 января 1835 г.), не пожелавшей идти в Эрмитаж в сопровождении какой-то Гончаровой.
Письма сестер пестрят просьбами о деньгах. Назначенного им Дмитрием Николаевичем содержания не хватало, а главное — он высылал деньги с большим запозданием. Приходилось занимать направо и налево. В письме от 14 августа 1835 года Александра Николаевна пишет, что если бы Дмитрий Николаевич регулярно выплачивал им содержание, их письма были бы гораздо интереснее, не было бы этого непрестанного «бормотанья», цель которого — деньги. В более поздние годы Александра Николаевна шутливо напишет брату: «Твой образ, в окладе из золота и ассигнаций, всегда там — у меня на сердце». Сестры получали по 4500 рублей в год. По тем временам это было не много. На эти деньги они содержали прислугу, лошадей, вносили свою долю расходов за стол и квартиру, делали себе туалеты. А туалеты стоили дорого. Богатая тетушка Загряжская много делала для своих племянниц; так, она подарила Екатерине Николаевне придворное платье, а оно стоило немалую сумму, около двух тысяч рублей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});