— Вы должны доказать вашу теорию, — взорвался Оле. привстав в спальном мешке и бросаясь на защиту своего детища.
— Это подтвердилось, когда я впервые увидел ваши драгоценные фотографии. Из всех этих тысяч различных монстров, представленных на ваших фотографиях, ни один не был изображен в позе, которую хоть приблизительно можно было бы назвать естественной. Каждый из них нарисован в какой-то гротескной позе; при виде их вдохновленный природой художник заскрежетал бы зубами. Налицо преднамеренная и успешная попытка сделать каждую позу неестественной по крайней мере в одной детали. Эти вариации — не просто условности. Они систематичны, бесконечно разнообразны и чрезвычайно изобретательны.
Это дало мне первую подсказку. Какая бы раса ни создала эти надписи, она сделала все возможное, чтобы эти звери определенно воспринимались как воображаемые. Они не были вымышленными в том смысле, в каком вымышлен огнедышащий дракон. С помощью полутонны книг я узнал, что подобные существа, сотканные из плоти и костей, вполне могли бы появиться на свет, если бы естественная эволюция исходила из иных начал. Лейн очень помог мне в этом. Мое собственное первое предположение было просто прыжком в темноте.
Что могли означать идеальные изображения несуществующих, но возможных существ? Ответ тотчас пришел ко мне: это результаты тщательно разработанного научного пророчества.
Даже я, мало сведущий в точных науках археолог, слышал об астрономах, которые безошибочно предсказали, в каком месте на небесах планета Нептун, которую никогда не видел человеческий глаз, будет найдена в такой-то час определенной ночи.
И, несмотря на то, что Лейн так сурово осудил мою научную некомпетентность, я также восхищаюсь великолепным открытием шотландского математика, который на основе своих уравнений предсказал наши беспроводные волны и описал их поведение за поколение до того, как беспроводная связь стала применяться на практике.
Зная эти антикварные обрывки научной истории, я дал волю своему воображению. Если мы способны предсказывать движение невидимых планет и предвидеть в деталях великие научные достижения, почему бы более разумной расе не победить нас в нашей собственной игре? Мы предсказываем только физические вещи. Почему бы Лейну, если бы у него хватило мозгов, не предсказать дальнейший ход жизни курицы, изучив яйцо?
— И действительно, — засмеялся Лейн. — Когда-нибудь мы добьемся и большего. Вам следовало дать полную волю своему воображению.
— Тогда оно могло бы никогда не вернуться на землю. Итак, я выдвинул рабочую гипотезу. Я предположил, что авторы этих надписей предсказывали отдаленную эволюцию некоей формы жизни. Приняв это за основу, я посмотрел, что можно отсюда вывести.
Вы помните, что я отмечал полное отсутствие человеческих фигур. Надписи представляли тысячи созданий, но при любом полете воображения ни одно из них нельзя было наделить чем-то выше самого грубого разума. Художники приложили немало усилий, чтобы в каждом случае изобразить дикую, почти безмозглую глупость.
Я также сразу обратил внимание на яркие и реалистичные пиктограммы кровавых сражений. Сопоставив эти два факта — полное отсутствие всякого высшего разума и повторяющееся описание ужасных конфликтов — я пришел к тому, что казалось очевидным выводом.
Авторы надписей, как я предположил, предсказывали свое собственное уничтожение еще не полностью сформировавшимся врагом. Вслед за этим, считали они, воцарится жестокая анархия и неразумность. Надписи говорили о том, что должно было произойти в ходе эволюции. Они предсказывали, что разум неизбежно исчезнет с лица земли. Грубая сила, сошедшая с ума природа и хаос живых существ будут править вместо свергнутого порядка.
Вот и все о пророчестве. Теперь перейдем к исторической части.
Практически сразу я понял, что в надписях представлены два различных периода искусства, разделенные огромным промежутком времени. Между более ранним и более поздним техника графического дизайна коренным образом изменилась. Искусство обоих периодов развито почти до совершенства и принадлежит одной и той же расе; однако, две школы разделяют тысячелетия. Мне не к чему утомлять вас доказательствами. Я использовал того же рода метод, что позволяет археологам с первого взгляда определить, является ли скульптура греческой или египетской, и затем датировать ее относительно какого-либо стандартного объекта.
Обратите теперь внимание на необычную и значительную деталь. Эти два периода искусства, хотя и были сильно разделены во времени, отличались одинаковым блеском. В течение веков, прошедших между первым и вторым, не наблюдалось никакого упадка. В известной нам истории нет параллели этому. Через несколько столетий, самое большее через две-три тысячи лет, происходит подъем к приблизительному совершенству и уверенное падение к посредственности.
Этот факт озадачил меня больше, чем все остальное вместе взятые, и он все еще сбивает меня с толку, хотя и в меньшей степени. Я был совершенно не в состоянии решить, какие надписи были более ранними. Надписи обоих периодов изображали борьбу и, насколько я мог видеть, борьбу почти идентичного характера. Каков мог быть очевидный вывод? Более ранние надписи предсказывали ужасный конфликт, более поздние зафиксировали его возникновение. Я убедился, что забытая раса рано начала предвидеть свое вымирание в туманном будущем, веками жила с неослабевающей энергией, ожидая уничтожения, и, наконец, была сокрушена на пике своего могущества, продержавшись ровно столько, чтобы оставить запись о надвигающемся и абсолютном поражении.
Затем я попробовал приложить эту гипотезу к вопросу о том, какой набор надписей был более ранним. Чистый результат оказался нулевым. То ли проблема была мне не по силам, то ли мой ум совсем зачерствел.
Однако тщательное изучение надписей не было пустой тратой времени. Подозрение, давно зародившееся в моем подсознании, постепенно переросло в уверенность. Один набор надписей несомненно был зашифрован; возможно, зашифрован был и другой. Изображенный конфликт являлся всего лишь символом более фундаментальной войны. Не зверь шел против зверя, а зверь против разума. Битвы в одном наборе надписей безусловно выступали как символы конфликта, который не был материальным. Какова же тогда могла быть его природа?
Применив процесс исключения, я решил, что единственным рациональным предположением была борьба с законами природы. Конфликт не был материальным и не мог быть направлен против духов. Поэтому, скорее всего, это был неизбежный конфликт с грубой природой, бесконечная борьба разума за то, чтобы быть хозяином самого себя и творцом своей собственной судьбы. Я заключил, что символический набор надписей отражал попытки давно вымершей расы подчинить себе природу. Короче говоря, надписи должны были представлять собой краткое изложение наиболее важных научных открытий и технических достижений этой расы.
Я перешел к следующему вопросу: почему они скрывали свои научные знания? Ответ не заставил себя ждать, хотя теперь я убежден, что он был неадекватным. Вероятно, рассуждал я, научные знания расы были доверены определенному культу, чьим делом было преумножать и использовать запас мудрости. Стремясь предотвратить возможные катастрофы, служители этого культа с помощью иероглифов и символического языка скрывали от непосвященных все опасные открытия. Записывалась только история суровой борьбы за овладение секретами жизни и материальной вселенной, чтобы последующие поколения искателей не повторяли сомнительные эксперименты и не сталкивались с теми же опасностями.
Теперь было естественно отнести чисто символические или научные сочинения к более раннему периоду. Поздние надписи я воспринял как свидетельство уничтожения расы созданиями ее собственной науки. Гибель, которую их ученые предсказали ранее, настигла их, и погибающая раса оставила предупреждение разумной жизни, если таковая когда-либо снова населит мир. Разум не должен был повторить неконтролируемую ошибку, которая уничтожила его предшественников.
