– Ты не сделаешь этого!
– Я? Нет, конечно. Это сделает монах Тук – она сейчас с ним. У нашего камбоджийского знакомого извращенное чувство юмора, а в друзьях как раз числится захваченный вами ирландец. Даже я остерегаюсь вставать на пути у дружбы.
– Это нечестно! – совсем по-детски возмутился Ноттингем.
– Подожди, дай секунду подумать. Мы в шахматы играем или в поддавки? Размен фигур, а, сэр? Решение за вами.
– Как я могу…
– Нет, связи и переговоров не будет. Отпустишь Уилла Скарлетта – я узнаю. Можешь наблюдение на него повесить, нечего ныть. А я слово сдержу: мне и самому Марион больше нравится живой и здоровой. Ладно, спокойной ночи желать не буду. И телефон можешь не отслеживать…
* * *
Nokia Oro издал короткое бульканье и погрузился на дно кружки с пивом.
– Это, между прочим, был мой любимый телефон, – тихо сказала Марион.
– Подарок от него? Я ревную, – усмехнулся Робин.
Марион затянулась сигаретой и выпустила струйку дыма к потолку. Фургон тряхнуло, и утонувший телефон звякнул о стенки кружки. За окном проносились идущие по соседним полосам автобана легковушки.
– Ладно, Эм, не дуйся. Куплю тебе новый, еще лучше…
– Он не пойдет на сделку – раскусит твой блеф.
– Откуда ты знаешь, может, и не блеф?
– Робби, неужели ты превратился в подонка? Как с той дрянью, что под кожу вкалываешь: хлоп – и новая личина?
– А чего ему не пойти на сделку? Я не террорист, просто бандит. Скэтлок наверняка сдаст меня…
– Гос-с-споди, как вы мне все надоели, кто бы только знал! – Марион закрыла глаза и откинулась на сидении. Столбик сигаретного пепла упал на ворс коврового покрытия. – Скажи мне, только честно, зачем тебе это? Ну, хорошо: играл в войну, но понял однажды, что все солдатики – живые. Пришел домой – а дома нет. Но вместо того, чтобы налаживать свою жизнь, зачем вновь упиваться играми?
Робин молчал, улыбка исчезла с его лица.
Марион продолжала:
– Зачем тебе всё это? Ладно, я понимаю Ноттингема – он по карьерной лестнице карабкается. Борется за правое дело, большим человеком стал, это греет его эго. Но ты, Робби, какого черта? Умный, красивый, талантливый… И специально мажешься грязью, как будто не можешь отвыкнуть от маскировки. Вернись с войны!
Гоут еще немного помолчал, глядя в зеленые глаза напротив, затем все-таки ответил:
– Так ведь война никуда не делась. Линии фронта нет. Воюют все – со всеми. За прибыль. Кстати, хочу спросить. Почему ты была не с умным, красивым и талантливым, а с карьеристом и потенциально большим человеком?
Марион грустно улыбнулась, губы задрожали:
– А что мне было делать? Ты оставил на мое попечение больного отца, сам пошел исполнять патриотический долг… А у меня в результате долгов только прибавилось. Может, надо было найти лепрекона и выбить у него на допросе признание, где он спрятал золото? А сейчас я устала от ваших игр! Идите все к чёрту!
Робин погладил Марион по щеке, вытер скатившуюся слезу.
– Ну, хочешь, я вколю себе «айч-пи» и превращусь в лепрекона?
Марион хлюпнула носом и покачала головой:
– Нет, прошлой австралийки с меня достаточно! Будет по ночам сниться.
Они оба рассмеялись. Марион заметила, что сигарета дотлела почти до пальцев, подняла к лицу связанные в запястьях руки:
– Развяжешь?
Робин вздохнул, достал нож и разрезал пластиковые путы. Марион наклонилась к столику, затушила в пепельнице окурок, а затем отвесила Локсли звонкую пощечину.
– Это тебе за то, что бросил меня одну!
Вторая пощечина.
– Это тебе – за «пропал без вести»!
– Ладно…
– Это тебе за то, что шесть лет ни строчки, ни звоночка, только оперативные сводки!
– Эй!
– Это – за то, что заставил смотреть, как ты в натурального оборотня превратился!
Робин перехватил ее руку.
– Всё, выпустила пар?
– Я только начала! – прошипела Марион и впилась в губы Локсли крепким поцелуем. А когда он наконец закончился и оба отдышались, раздался еще один звонкий шлепок:
– А это – за то, что не поцеловал меня первым! Я ведь леди…
* * *
В городе Киль у причала моторных яхт готовился к отплытию двадцатиметровый круизер голландской постройки класса «Континенталь». На его черном лаковом борту золотилось странное название – Sons of Anarchy[12], а на мачте трепетал австралийский флаг. Нанятый рабочий переносил на борт припасы, а матрос, вольготно сидевший на палубе и перетиравший челюстями жевательную резинку, лениво наблюдал за процессом. Если рабочий пытался с ним заговорить, матрос неизменно отвечал:
– Не говорю по-немецки.
В кают-компании находились три человека. Один из троицы, внушительного вида здоровяк в капитанской фуражке, производил пробу доставленной провизии, вскрывая консервные банки австрийским штык-ножом времен Первой мировой войны.
– М-м-м, а персики ничего! – пробормотал он.
– Не поплохеет, капитан? – поинтересовался с ухмылкой второй мужчина.
– М-м-м… – решительно мотнув головой, ответил капитан и спросил, протягивая ложку: – Хошь, Робин? Я не жадный… Или кликнуть Мельнику, чтобы тушенки принес?
В этот раз покачал головой Робин:
– Скажи-ка, нежадный, сколько ты на моей победе денег выиграл?
– Так, есть малёк… А чё, я в тебе не сомневался! Джо ведь темной лошадкой была, на нее ставки были двенадцать к одному – грех не воспользоваться. Но, командир, всё как положено: десять процентов с навара – твои.
– Это сколько же?
– Ну, сотни три будет…
– Чего?
– Тысяч…
– Чего?
– Фунтов…
Локсли присвистнул:
– Это ты, морда, три миллиона стерлингов поднял?
– А чё, нам с Джо в самый раз!
– Джо и Джо, и оба Литтл… Ты бы жену как-нибудь по-другому называл, а то я вас путаю. Она же Джоан!
– Ну, я и говорю – Джо.
– Послушайте, Джо и Джо, вот эта самодеятельность уже Скэтлоку аукнулась. Мельник ломанул базу тотализатора чемпионата. Вы что, не могли дождаться, пока мы богачей обнулим? Как, кстати, Уилл?
Джоан приподняла голову с дивана:
– Они сейчас с Туком следы заметают. Зная узкоглазого проходимца, могу поспорить, что заметание проходит по кабакам и по шлюхам…
– Нам тоже пора в путь. Ноттингем землю носом рыть будет, – вздохнул Робин.
– А и пускай! Впервой, что ли? – легкомысленно махнул рукой капитан, рыгнул, отставил пустую банку в сторону, с тоской посмотрел на галеты.
– Не, Джо, – Джоан кинула в мужа диванную подушку, – так нельзя! Давай, вы же с Робином как братья… Мне эти твои недомолвки уже в кишках сидят. Давай, говори что думаешь. А то мне в постели талдычишь одно, спать мешаешь, а Робину – другое. Ты скажи, скажи! А то я скажу. Стыдно будет!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
