Ольга взволнованно сжимала руку сына, очи её горели чудным огнём.
Святослав не выдержал, отвернулся и глухо проронил:
— Как могу я один принять другую веру? Что скажут обо мне мои дружинники, сотники и темники с тысяцкими? Да они смеяться будут! Прости, мамо, не могу… — закончил он тихо, но твёрдо, стараясь не глядеть на мать, чтоб не обидеть её жёстким взором. Он не смел поучать Ольгу, но и встать на предлагаемый ею путь тоже не мог. Чувствительный по натуре, он знал, какой камень оставляет своим отказом на душе любимой им матери. Но вследствие воспитания Асмуда, старых темников, учения Велесдара и собственного острого ума он глубоко проник в суть древней славянской веры, познал силу Сварожьих законов и потому не мог отступиться от того, что стало частью его самого, овладело мыслью и сердцем.
Трапеза закончилась в гробовой тишине. Святослав поблагодарил и удалился скорым беззвучным шагом.
«Словно пардус!» — мелькнуло у проводившей его взглядом Ольги. Ей живо припомнилось, как лежал, неестественно вытянувшись на медвежьей шкуре, мёртвый Кречет. После него в тереме больше не заводили прирученных пардусов, — слишком сильно переживал его смерть Святослав.
Сердце княгини зашлось острой болью. «Пардус долго не живёт в неволе» — это о нём, о её сыне вещал тогда старый колдун Велесдар. Хоть и помер, да успел опутать своими чарами Святослава. «Вдруг и правда что случится с сыном, ежели я насильно подчиню его своей воле? Ох, как тяжко в груди, как щемит и давит сердце, даже вздохнуть невмочь… Сынок, отняли они тебя у меня, забрали! Господи! Не стану я тебя неволить, сынок, будь что будет! Может, потом, подрастёшь, поумнеешь, сам во всём разберёшься…»
Теремная девушка, услышав не то вздохи, не то стоны, бросилась к Ольге:
— Что с тобой, матушка наша пресветлая, али захворала? Сердечко болит? Так мы это мигом, сейчас отварчику сделаем, попьёшь, всё и минет, касатка наша, княгинюшка…
Девушка кликнула ещё двоих, и они принялись обхаживать и успокаивать Ольгу, поить отваром боярышника, укладывать в постель. Но и выпроводив их, княгиня долго лежала без сна, погрузившись в нелёгкие раздумья.
С одной стороны, все славянские празднества похожи друг на друга: очищение души и тела накануне, поминовение предков, жертвоприношение, прославление богов, особенно тех, чьё свято приспело, и широкое вольное разгулье дня три, а то и более. И в то же время каждый праздник — особенный, не похожий на прочие, как не похожи меж собой времена года. Вот и сейчас Святослав знал, когда, где и как будет проходить празднование, но не ведал, как на сей раз отзовётся пробуждение ярой силы в его крови.
Осознание того, что ему уже пятнадцать лет, он воин призывного возраста, а значит — мужчина и имеет право взять себе жену, и что нынче он первый раз идёт в Ярилину рощу, — всё это наполняло душу новыми удивительными чувствами и заставляло ожидать от праздника чего-то таинственного и необычного. С детства он помнил его, как бьющий родник радости и веселья, непременными принадлежностями которого были крашеные яйца и пышные хлебы, мясо жертвенных овнов, девичьи хороводы, песни и пляски, взлетающие ввысь качели в Ярилиной роще. Но тогда он глядел на это издали, а сегодня вместе с Горицветом и другими юношами сам отправляется в священное Боголесье…
Ближе к вечеру молодёжь, кто на возах, кто пешком, надев лучшие праздничные наряды, потянулась к месту главного священнодейства. Святослав с Горицветом подошли позже. Берёзовая роща встретила их нежным и пьянящим духом свежераспустившейся листвы. На пологом холме у озерца девушки уже водили хоровод и пели звонкими чистыми голосами приветствие Яриле:
Боже, Яро Великий! В эту звёздную ночьТы на землю являешься,Всё живущее — цвет и листва,И трава пробуждается.Всё объемлет великая радость, —Зверя, птицу и стебель сочный.Тебя, Боже наш, нынче славим,Приди, приди в час полуночный!
Молодецкие посвисты парней и радостный визг девчат доносились со стороны поляны, где были сооружены качели. Показывая свою удаль, юноши на ходу перескакивали с одной качели на другую, катались вверх ногами, стоя на голове и придерживаясь за доску руками, спрыгивали, перекувырнувшись несколько раз в воздухе, и мягко приземлялись на молодую траву. Некоторые, сильно раскачавшись, на миг зависали вверх тормашками в самой высокой точке, тогда девушки испуганно-восторженно охали и заливались смехом. Потом парни катали девушек, но вели себя более степенно. Уже тут выявлялись пары, — сразу было видно, кто кому приглянулся и насколько слаженно они катаются.
Юноши собирались то тут, то там небольшими кучками, бросая горячие взоры на проходящих стайками девушек.
В центре поляны горел огонь. На колоде, обратившись незрячим лицом к кострищу, сидел слепой Боян. Перебирая струны гуслей своими чуткими пальцами, он пел сильным и красивым голосом:
Возрадуемся приходу светлоликого Яра!Да сгинет снег, да растет лёд,Расцветут луга, зеленеют пущи.Пусть петел звонкий нам воспоётО Яро-боге, весной грядущем!
Едва он заканчивал песню, как её тут же подхватывали девушки, кружившиеся вокруг хороводом:
Как во белых во берёзахДух Стрибожий поднимался,Как во белых во берёзахВетры буйные шумели, —То среди лесов весёлыхБог Ярило проходил.Слава богу весеннему — Яру,Кола Вешнего Открывателю,Слава жизни зелёной Подателю!Мы тебе, Боже, приносимДар из цветов и мёда!
После этих слов несколько девушек в белых одеяниях и венках из цветов с вплетёнными в них пёстрыми лентами внесли в круг корцы с хмельным мёдом-сурицей. Сперва плеснули в огонь, потом с почтением поднесли Бояну, а затем стали разносить стоящим вокруг.
И вновь возлагал персты Боян на свои звонкие самогуды, и девушки начинали новую песню, рассказывая, как собирали они весенние первоцветы, сплетали из них венки и призывали Яро-бога посмотреть, какие они вышили узоры на рукавах и надели в его честь свои лучшие ожерелья и перстни.
Льющиеся, будто весенние потоки, девичьи песни, звон струн и зычный голос Бояна, треск кострища и плавные движения хоровода, скрип качелей и весёлые возгласы, шум священного Боголесья, всё постепенно сливалось в единый праздничный гул, который всё больше захватывал, кружил головы и будоражил сердца. От лесного духа, от качелей, от брошенных друг на друга озорных взглядов всё сильнее разгорался в молодых жилах священный Яров огонь.
Святослав чуял на себе взоры девушек, и горячий ток волнами пронзал тело от макушки до пальцев ног. Однако привыкший держать себя в руках, княжич неосознанно какое-то время сопротивлялся этой могучей силе.
— Негоже противиться воле Ярилиной, тем паче в его день! — прошептал на ухо Горицвет. Потом заставил выпить целый корец мёда. И лишь тогда опьяняющая пелена блаженства накрыла Святослава, ему захотелось смеяться, самому говорить что-то весёлое, на лице появилась улыбка.
— Глядите, девчата, Горицвет-то нынче княжича нашего привёл! Неужто тоже забавам Ярилиным решил предаться? — смеясь, рекла одна девушка остальным.
— А что, княжич не муж, что ли? — отвечала другая. — Он и силой иных превосходит, несмотря что ростом невысок. А мечом как владеет, а на коне будто сам Стрибог летит!
— Я о том и говорю, может, ему меч да конь только любы? Суров он больно, на девчат и не глядит вовсе…
— Кто борзо драться умеет, тот и обнимает крепко! — подзадорила третья.
Святослав обернулся, и девушки смущённо упорхнули, продолжая весело щебетать. Княжич успел только выделить небольшую, но ладную русоволосую девушку. Он вспомнил — это была дочь одного из тысяцких в Старой Дружине. Она приходила в Стан к отцу, и Святослав пару раз говорил с ней, объясняя, куда пройти. Запамятовал, как её зовут…
— А где же твоя красавица? — обернулся он к Горицвету.
— Вон там, видишь, с зелёной лентой, недалече от Бояна стоит? Это она!
Святослав едва не присвистнул от восхищения. Девушка была воистину хороша, каждое движение исполнено грации и достоинства. От пляски на щеках разгорелся румянец, а глаза, глубокие, как ночные озёра, неодолимо влекли к себе. Девушка знала, что она хороша, и её улыбка порой была игриво-лукавой. Многие юноши обращали на неё внимание, и это не на шутку тревожило Горицвета.
В это время девушки, катавшиеся на качелях, сошли вниз, хоровод на поляне рассыпался, и все они со смехом и ужимками, пошептавшись, стремительно, будто легконогие серны, унеслись к озерцу, собравшись на берегу.
Юноши остались на месте, издали наблюдая и прислушиваясь к тому, что происходило у озера. Девушки то разбредались отдельными стайками, то сходились вместе. Наконец, раздался дружный одобрительный возглас многих девичьих голосов. Большой красивый венок поплыл, передаваемый из рук в руки, и торжественно опустился на чью-то голову в центре девичьего кола.
