— Значит, так, непись, — курица забралась на спинку сидения, чтобы быть повыше, и ткнула крылом в сторону рейнджера, — твое слово здесь ничего не стоит. Это раз. Носил обмотки неделю? Да я в нашей армии видал портянки и похуже — это два. Так что заруби себе на но…
Генерал не успел договорить, как Бишоп одним движением сгреб птицу и сжал ее голову так, что я переполошилась: как бы не убил ненароком… Но возмущенное гудение из-под пальцев рейнджера, подсказывало, что генерал очень даже жив. Бишоп одной рукой вытащил из мешка сменную рубаху и яблоко, ловко спеленал генеральское туловище в тряпки и насадил яблоко на птичий клюв. Я даже восхитилась изощренности смекалки…
— Жива твоя курица, — хмуро бросил рейнджер и закинул возмущенного генерала в угол повозки.
— И на том спасибо, — поблагодарила я и прикусила язык, помня об угрозах.
Рейнджер взглядом пришпилил меня к месту и снова улегся на лавку, но наш спор окончательно спугнул его сон. Бишоп еще какое-то время поворочался, наконец не выдержал и поднялся. Не говоря ни слова, он зашвырнул лук на спину и выпрыгнул из телеги. Видимо, решил проветрится…
Дождавшись, когда стихнут шаги, а мы отъедем подальше от того места, я поднялась с лавки и подошла к спеленутому, как капуста, Кречету. Генерал-лейтенант к этому времени уже замолчал, но что-то мне подсказывало, что с судьбой он не смирился и молча строил планы мести. Присев на корточки возле птицы, я осторожно вытащила его из-под лавки:
— Ну вот, товарищ генерал-лейтенант Кречет, вот поэтому вы и не можете быть руководителем группы. Предлагаю вам почетное место координатора планов, а принятие решений выносить на общее голосование.
Птица что-то недовольно промычала басом, и я, спохватившись, аккуратно стащила яблоко с клюва.
— Доктор Витальева, вы… Он… Я ж его… — Кречет надулся, напыжился, и, казалось, что его сейчас разнесет на атомы от возмущения, но курица справилась с собой, медленно выдохнула и тряхнула гребешком, — согласен на перенос голосования о назначении…
— Договорились, — просветлела я.
— … и развяжите уже меня. Как-то мне не хорошо…
Опасаясь за своего пернатого товарища, я освободила его от тряпок и дала попить воды из фляги. Кречет сделал несколько глотков и, мотнув головой, устроился на дне телеги, поджав под себя лапки. Справившись о его самочувствии еще раз и получив невнятное раздраженное бормотание, я махнула рукой и вернулась на свое прежнее место за спиной возницы. Есть о чем беспокоиться и помимо Кречетова здоровья. В конце концов я — не орнитолог.
Вытащив наружу дневник, записала туда подробности о нашей миссии и дополнила пробелы в своих теориях. Кречет не мог рассказать о некоторых фактах моей биографии, значит, надо использовать остальные. Какие-то воспоминания, которые найдут отклик в душе. Я опустила взгляд на строчки в дневнике, и перекрестье сместилось вслед за ним. Прошло всего несколько дней, как появился курсор в поле зрения, а я уже настолько привыкла к нему, что не замечала. Если Кречет не врет, то я забралась в виртуал, чтобы найти остальных подключенных, вернуть им память и открыть загруженные интерфейсы. У меня же это сработало? Сработало. После того, как меня настигла волна воспоминаний, запущенная стрессом. Что же будет, если немного поднажать в этом направлении?
— Генерал-лейтенант, — снова позвала я Кречета, но ответа не последовало.
Если бы курицы могли менять цвета, то Кречет был бы зеленым. Он сидел на дне телеги, выпучив глаза, и с трудом сдерживался.
Я забеспокоилась:
— Тащ генерал-лейтенант, с вами все в порядке? Вы как-будто сейчас лопнете. Я, конечно, доктор, но не врач: птиц лечить не умею…
— Все! Больше не могу! — курица вскочила, озираясь по сторонам, — который тут мешок этой неписи?
Я кивнула на оставленный рейнджером рюкзак.
— Ох, мать моя армейка, с дороги!
Кречет, судорожно маша крыльями, подпрыгнул и с размаху вломился в открытый мешок. Послышались сдержанные матюки и копошения: что там творил генерал-лейтенант, я не видела, но про себя сделала заметку, что злить Кречета не стоит. Мстительный оказался. Интересно, как на это отреагирует Бишоп…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я отложила дневник и решила немного отвлечься от дороги, загадок и «высоких» отношений рейнджера и курицы. Нехай сами разбираются. Дотянувшись до своего мешка, вытащила прихваченную из таверны лютню двух бардов, за которую я выбила нам пиар-кампанию в позитивном ключе. Пока Кречет пакостил в мешке рейнджера, а сам рейнджер выпускал пар где-то на свободе, я оглядела инструмент: по виду странная смесь гитары и домры. От нечего делать подергала струны — лютня оказалась безбожно расстроена. Покрутив колки, я подтянула первые струны, и пальцы сами собой встали на гриф. Святые нейроны! Я умею играть? Видимо мышечная память оказалась устойчивей, чем обычная. Первый взятый аккорд жутко резанул по ушам, и я попробовала поставить пальцы по-другому: в конце концов тут восемь струн, а не шесть привычных. Наконец, прозвучал стройный ряд. Глядите-ка, можно приноровиться. Я полностью настроила под себя инструмент и, кое-как пристроив пальцы на место, сыграла первое трезвучие. Кажись, дело пошло. Так, что там у нас…
Я прокашлялась:
— Белый снег. Серый лед…
— Это что за…! Что за хрень?! Мать вашу, что это было?! Господь всемогущий!..
Громкий ор из Бишопова мешка едва не вырвал лютню из моих рук.
— Незачем так орать… Может, я еще плохо играю, и немного фальшивлю, — помрачнела я, — так ведь нужно время, чтобы привыкнуть. Здесь все-таки не шесть струн, как на простых гитарах, а восемь…
Из мешка вылетел взъерошенный Кречет и разразился могучей бранью. Даже мне с докторской степенью было сложно понять некоторые выражения. Это было похоже на что-то из армейских проклятий, смешанных с криком разъяренных бандюков из подворотни и ором раненого бизона. Из контекста удалось разобрать, что моя игра и жалкие попытки пения никак не связаны с гневом и болью товарища Кречета. Курица громко кудахтала, грозила в небеса проклятиями и обещания добраться до двух шимпанзе, по ошибке надевших лабораторные халаты. Спустя какое-то время товарищ генерал выдохся и как-то жалко всхлипнул.
— Тащ генерал-лейтенант… Максим Борисович, — мне даже стало жалко курицу, — с вами все в порядке?
— Я не хочу об этом говорить…
— Точно? По-моему, вы сейчас только об этом и говорили…
— Так, я не понял: кто освободил этот комок никчемных перьев?.. — Телега качнулась под весом запрыгнувшего рейнджера.
О-о, сейчас начнется. Явился — не запылился…
Бишоп, внезапно вернувшийся с охоты выглядел бодрее и свежее, чем до этого. Телега не останавливалась ни на минуту, а рейнджер умудрился ни только не отстать от нас, но и принести добычу. Он бросил под ноги двух убитых зайцев и велел вознице сворачивать к обочине. «Привал» прозвучало из его уст весьма многообещающе.
— Эй, курица. Тебе повезло, что я подстрелил куропатку для перьев, — Бишоп взял свой мешок и полез за разделочным ножом.
Я зажмурилась…
— Не понял…
Приоткрыла один глаз.
— … кто засунул яйца в мой мешок? Эй, они еще теплые…
Я перевела взгляд на Кречета. Сложно прочитать эмоции курицы, глядя на глуповатое выражение ее глаз, но бьюсь об заклад, что во взгляде Кречета было столько боли и страданий, что я только шумно втянула воздух и закусила губу, чтобы не заржать в голос. Мять меня за алгоритмы… Когда-нибудь это должно было случиться…
— Погодите, — начало доходить до Бишопа, — это же…
Он округлил глаза, медленно повернулся к генерал-лейтенанту. Кречет набрал воздуха в грудь и подбоченился, насколько это вообще было возможно сделать птице:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Все верно, непись. Ты держишь мои яйца…
Все! Я больше не могу! Святые нейроны-ы… Я подвывала на одной ноте, ржала во весь голос, хлопала себя по коленкам и рыдала от смеха. И не я одна: извозчику стоило гигантских усилий не поворачиваться к общему бедламу и смотреть перед собой, хотя его плечи тряслись от немого хохота.
