— Там твоя кровать, — сказал отец Джона удивительно мягким голосом. — Утром я принесу тебе одежду.
Ангус схватил тощие плечи Джона в свои большие толстые руки и сжал, пока Джона не посмотрел ему в глаза.
— Теперь это твоя комната, сынок... — он никогда не называл Джона по имени. Джона помнил, что отец называл его только «сынок». — Можешь делать здесь что захочешь, но никогда не пытайся подняться без меня наверх, не важно, что ты услышишь.
— Он тебя бил? — спросил доктор Драри со своим отрепетированным выражением беспокойства. Не то чтобы он не был искренним, наверное, он просто слышал много подобного. До сегодняшнего дня.
Парящий-Джона наклонил голову и смотрел на пустое, осунувшееся лицо Джона-копии. Почему никто не замечал, что за этими пустыми глазами ничего нет? Джона-копия несколько раз медленно моргнул, прежде чем его взгляд скользнул к лицу доктора Драри.
— Нет, никогда. Но много раз мне этого хотелось. Так было бы легче для многих людей.
Фасад рухнул, и на неприглядном лице доктора отразился искренний шок.
— Как ты можешь так говорить? Я не могу придумать чего-то худшего, чем насилие человека над собственным ребёнком.
Глаза Джона-копии снова закатились, глядя вдаль.
— Если бы он меня бил, это хотя бы закончилось бы на мне.
— Я не понимаю...
— Доктор Драри, мой отец был серийным убийцей, — в голосе Джона не было никакой интонации, его лицо не выражало никаких эмоций, но тем не менее, по его щекам потекли слёзы. — Ангус Эммануэль Рэдли из Сутенёров-убийц в настоящее время отбывает несколько пожизненных сроков в колонии Хэзелтон. После того, как он меня похитил, я жил в его доме для убийств больше двух лет.
Наконец, психотерапевт забылся и перестал сдерживаться.
— Матерь божья. Этого не может быть...
— О, так и было, док... так и есть. Так что, видите ли, то, что я слышал, нюхал и иногда видел в том доме, не может даже в голову прийти обычному человеку. Любого нормального человека это сведёт с ума, — Джона-копия широко развёл руки, и его губы растянулись в сумасшедшей улыбке, которая у него получалась так хорошо. — И вот, мы здесь.
Доктор временно потерял дар речи. Джона его не винил; едва ли это был его обычный день в кабинете.
— Так вы ещё думаете, что меня можно спасти? Или это всё ген злости?
Доктор Драри на мгновение закрыл глаза, но когда снова открыл, он стал совершенно беспристрастным. Джона должен был отдать мужчине должное, он восстановился быстро. Жаль, что это было не худшее, что Джона мог рассказать.
Доктор сжал губы и постучал пальцами по столу. Казалось, он искал ответ на наполовину серьёзный вопрос Джона.
— Коротко говоря, нет, я не думаю, что зло передаётся с генами. Думаю, такое в итоге оказывается ситуацией «природа-против-воспитания». Я так понимаю, в какой-то момент ты ушёл от отца, потому что я не помню, чтобы слышал в новостях, что у него есть сын... — Драри приподнял брови, глядя на Джона за подтверждением.
— В подвале время шло... иначе. Я понятия не имею, как долго был с ним, но моё лучшее предположение — около двух лет. Мама совершенно отказывалась обсуждать со мной это. Мы Рэдли — мы закапываем такие вещи. Во всяком случае, полиция и СМИ были очень добры к нам, когда разошлась история об убийствах. Им удалось убрать все упоминания обо мне. Маме не так повезло, но было лучше, чем могло бы быть.
— Значит, большую часть своей жизни ты жил с матерью, до тех пор, пока её не госпитализировали, да?
Джона кивнул.
— Тогда на твоей стороне воспитание. Тебя растила мать, которая, я уверен, была не идеальной, но для тебя являлась обычным «нормальным» человеком.
— Да, но он во мне. Я наполовину он. Во мне его кровь. А он чудовище.
— Ладно... Тогда расскажи мне об отце своего отца. Каким он был?
Лицо Джона покраснело. Он должен был знать, что Драри захочет изучить эту часть. Этот парень был ищейкой под прикрытием золотистого ретривера. Джона вздохнул и собрался с мыслями, чтобы ответить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Ну, я знал его только в раннем детстве, но, судя по всему, он был хорошим парнем.
— Чем он занимался?
Джона беззвучно хохотнул.
— Это немного иронично. Он был пастором — но не таким, кто озабочен богом и бьёт кулаком по трибуне. Он занимался местной миссионерской работой. Агитацией общества. Он консультировал зависимых, проводил службы в приютах для бездомных, начал реабилитационную программу для освободившихся заключённых... всё в таком роде. Его все любили.
С вялой улыбкой, Джона попытался представить в уме этого мужчину, но мог вспомнить только силуэт и эхо громкого, звучного смеха.
— У него было прозвище «Пастырь» со времён армии, поэтому его все так и называли. Он даже практически не отзывался на имя Реверенд Рэдли. Даже я... я называл его дедушка Пастырь. Во всяком случае, он умер через год или два после того, как я сбежал от Ангуса. Врачи сказали, что это болезнь сердца, но я думаю, может быть, он просто не мог справиться с осознанием, кем стал его сын. Его старое сердце просто не выдержало.
— Ах, значит, он прожил достаточно долго, чтобы увидеть, каким стал Ангус, — рассеянно пробормотал Драри.
— Да, к сожалению.
— Ты никогда не замечал, чтобы Пастырь был склонен к жестокости?
Голова Джона резко поднялась, злость согревала загривок.
— Конечно нет! Пастырь был героем для многих людей.
— Понятно. Позволь спросить вот что, Джона. У тебя есть какая-либо нужда или желание навредить или причинить боль другим людям?
Джона сразу же покачал головой.
— Абсолютно нет. Чёрт, я даже не могу убить паука; ловлю и отпускаю.
Он не стал говорить о том случае, когда с радостью предложил убить отца Кэмерона за то, что тот его ударил. Он не был уверен почему, но чувствовал, что это совсем другое.
— Так я и думал. С таким же успехом у тебя появится антипатия к жестокости, из-за опыта с отцом. И даже если бы дело было не в этом, у тебя есть пример деда. Похоже, не отец привёл его к жестокости, так ведь?
«Я никогда об этом не думал, — подумал парящий-Джона. — Я могу быть анти-Ангусом».
— Наверное, — сказал Джона-копия, не отвечая ни отрицательно, ни положительно.
Со своего высокого места под потолком, Джона увидел какую-то искру. Это была просто вспышка света, вроде хлопушки или фейерверка на День независимости. Вскоре он почувствовал тягу в своём сознании, тающее ощущение в мозге. Он понял, что возвращается в своё тело. Закрыл глаза, а когда снова открыл, он уже сидел напротив доктора Драри.
Драри наклонил голову и смотрел на Джона с напряжённой тщательностью, от которой горели уши.
— С возвращением, Джона.
— Как вы поняли?
Никто никогда не мог понять, когда он улетает.
— После того, как понаблюдаешь за пациентом определённое количество времени, начинаешь распознавать внешние признаки расстройства. А это оно. По какой-то причине — хотя теперь мы знаем, что у тебя есть совершенно понятная причина — ты чувствуешь необходимость выбраться из собственной головы, когда всё становится слишком сложно. Сейчас нам нужно выяснить корень расстройства.
Доктор Драри снял очки, чтобы посмотреть на Джона.
— Никакого неуважения к доктору Кэллоуэй, но я не верю, что у тебя расстройство личности. Я поставлю свою лицензию на то, что причиной твоих симптом является детская травма. Подумай об этом так: внешне ты здоров, и по всем намерениям и целям кажешься нормальным парнем. Так что ты вроде красивой картины, но в сломанной рамке. В тебе есть треснутый барьер между тобой и реальной жизнью, и чтобы ты снова поправился, мы должны найти тебе новую рамку, через которую ты сможешь видеть. Ты вообще понимаешь смысл всего этого?
Джона почесал голову от сумасшедшей метафоры.
— Немного, наверное.
— Хорошо. Я хочу, чтобы во время следующего приёма ты как можно подробнее, насколько захочешь, рассказал, что помнишь с того времени, когда был с отцом.
