По спине Джона пробежала дрожь, которую он не мог подавить. Доктор Драри понятия не имел, во что впутался.
— Сэм, знаете, когда ездите по сельским районам, иногда можно увидеть группу грифов, которые клюют в чьём-то дворе, как стая толстых цесарок?
— Эм... ну, конечно, наверное, я видел такое раз или два. А что?
— Когда я прохожу мимо них, я всегда думаю, какого чёрта они там делают? Там во дворе нет никакой мертвечины. Понимаете? Ну, почему они там?
— Ладно.
— А затем я думаю: «Ах да, я помню одну причину». В доме моего отца были такие же, эти уродливые грифы-индейки с красными, морщинистыми головами, всегда скакали по драгоценному газону Ангуса. У всех соседей были курицы, но не у Ангуса. У ангуса были грифы. Хотите знать почему? — Джона не хотел отвечать. — Потому что Ангус удобрял свой газон трупами.
Доктор Драри сжал губы и тяжело сглотнул, с таким видом, будто его может вырвать. Но превосходно сдержался.
— Но как...
— О, боже, поверь мне, Сэм... есть вещи, которые ты не захочешь знать.
***
После разговора с доктором Драри в тот день, Джона пришлось побежать в туалет, где его рвало до тех пор, пока в желудке ничего не осталось. Он ушёл с приёма с обещаниями о плане лечения, раз тебе доктор «знал, с чем он имеет дело». Джона заперся в своей комнате и провалился в глубокий сон — что было для него необычно — наполненный кошмарами о крови и горьком на вкус мороженом.
Он проснулся с головокружением, как и много лет назад, когда его отец накачал его наркотиками. Джона простонал и поднял взгляд к потолку. Предположительно, ему шло на пользу то, что он поделился всем этим с Сэмом — с Сэмом, ради бога, потому что после всего этого они могли перейти на «ты» — но Джона чувствовал себя как никогда плохо. Сейчас, когда он был вынужден вернуться в реальность, казалось, что всего вокруг слишком много.
Джона три дня не выходил из комнаты и не ел. Время от времени заходил Рохан, чтобы проверить его показатели и взять анализы, чтобы убедиться, что он всё ещё жив. Каждый раз Рохан угрожал ему гастроназальной трубкой для питания, но раз он всё ещё пил воду, всё было ещё не так плохо. Не то чтобы Джона делал это из упрямости; он поест, когда его перестанет тошнить при каждой мысли о вещах из прошлого, о которых он отказывался думать.
Рохан никогда не приводил Кэмерона с собой на эти маленькие миссии для проверок «признаков жизни». Джона полагал, что их пытаются держать порознь. Это было хорошо. Мир Джона рушился, и он определённо не был готов к компании. Его лицо пылало от стыда. Ему нужно было отвлечься.
Джона потянулся к прикроватной тумбочку и достал свой планшет. Писательство всегда могло захватить его разум и держать демонов под контролем. Открыв свой текстовый редактор, он поднёс палец к клавиатуре и ждал, пока нахлынут слова. Этого не произошло.
Джона даже не мог назвать это творческим кризисом, потому что знал, на чём закончил в каждой из своих работ. Он знал, что должно происходить на каждом повороте, но слова, чтобы описать эти события, просто не приходили ему в голову. Может, он даже не был писателем. Возможно, он был просто сумасшедшим и притворялся, что у него есть карьера, когда на самом деле он создавал только каракули на страницах. Мог ли он назвать себя писателем, когда не написал ни слова с тех пор, как вернулся в Ривербенд?
Казалось, Джона переживал собственный кризис среднего возраста.
Он не был уверен, над какой книгой собирается работать, но его разум был совершенно пустым, если не считать воспоминаний о детстве и мучениях Ангуса. Внезапно, необходимость увидеть Кэмерона, облегчить душу, стала такой острой, что Джона казалось, что его разрывает пополам. Но как только события его жизни вошли в стены кабинета Драри, они стали реальными. Будет намного тяжелее списать их на психические иллюзии. Они смогут свободно мучить его до конца жизни.
Но на самом деле, что это была за жизнь — оставаться в их рабстве в полном одиночестве. Он не жил, так что терять было нечего...
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Его мысли прервались открывшейся снаружи дверью. Она распахнулась и отскочила от стены так сильно, что его картины с барахолки задрожали. Кэмерон залетел в комнату, закрыл дверь, а затем прижался к ней спиной, с широко открытыми глазами и растрёпанный. У него был выходной, что вызвало воспоминание о том, когда он в прошлый раз приходил в комнату Джона в свой выходной. Джона казалось, что он покраснел ещё сильнее.
— Ты снова меня избегаешь, — сказал Кэмерон, глядя на Джона отчаянным взглядом, который совпадал с его собственными эмоциями.
Какого чёрта они так отчаянно боролись с тем, что происходило между ними? Если бы не Кэмерон, Джона никогда бы не открыл ворота в своё прошлое. Хоть результат не пошёл на пользу его психике, даже он мог сказать, что это первый шаг к выздоровлению. Очевидно, он испытывал глубокие чувства к Кэму, которые даже не укладывались у него в голове, но подсознание всё знало... так почему они так сильно старались держаться порознь?
— Я не избегаю, — прохрипел Джона. — Правда.
Кэм посмотрел на него с сомнением, но его поднятые к ушам плечи опустились на несколько дюймов.
— Я... Я рассказал Драри то, что рассказал тебе. И ещё немного. Не буду врать, это по большей части вывернуло меня наизнанку и... С тех пор у меня были тяжёлые времена. Не то чтобы я избегал тебя, я избегал всего. Мне... мне... тяжело позволить другим людям видеть меня таким.
Лицо Кэмерона сморщилось, и он наклонился к Джона, сжимая и разжимая руки, как котёнок, разминающий живот матери. Он понял, что делает, и сунул виновные конечности в карманы. Он неловко переминался с ноги на ногу, будто не был уверен, что должен — или что разрешено — делать.
Джона сел, намереваясь подойти к Кэму, но как только поднялся на ноги, у него закружилась голова от силы гравитации и нехватки еды. Он плюхнулся обратно на подушки и вздохнул.
— Иди сюда, — сказал он, хлопая по матрасу рядом с собой.
Кэмерон подходил болезненно медленными шагами, пока он встал рядом с кроватью Джона. Затем опустился на кровать, так осторожно, будто держал в руках птенца. Пальцы на руках и ногах Джона начало покалывать, а затем они онемели.
Первоначальный шок от раскрепощения в кабинете Драри проходил, а вместе с ним исчезал и якорь. Сознание снова улетало, тянуло за свои оковы, желая освобождения. Джона был в ужасе от онемения, поднимающегося по его рукам и ногам — как бы тяжело ни было оставаться в себе и сталкиваться с правдой, он не хотел больше улетать. Он хотел снова быть частью мира.
Ему нужен был новый якорь — что-то, что задержит его в реальности достаточно надолго, чтобы закончить работу с доктором, как бы это ни повернулось. Ему нужно было почувствовать реальность. Он поднял взгляд на возвышающегося над ним Кэмерона, его мягкие голубые глаза были наполнены беспокойством и чем-то совершенно другим — чем-то, что нелегко было распознать... но Джона решил, что ему это нравится.
Собрав ту малую энергию, которая у него осталась, Джона дёрнулся вперёд и сжал пальцами майку Кэма, притягивая его вниз, пока он не оказался практически сверху. С губ Кэмерона сорвался удивлённый вздох, когда они соприкоснулись грудью, и он яро покраснел.
— Ох, эм... Прости... — запинаясь произнёс он. Он был таким растерянным, что Джона почти рассмеялся. Почти. Но у Джона были другие мысли о том, что он хотел сделать с этими губами.
Он выпутал пальцы из майки Кэмерона и схватился обеими руками за его краснеющее лицо.
— Я постоянно думал об этом с прошлого раза, — хрипло произнёс он. Без дальнейших комментариев, он притянул лицо Кэмерона к своему и захватил его губы в яростном поцелуе.
Их первый поцелуй был успокаивающим, но это было что-то совершенно другое. С каждым соприкосновением их языков, Джона чувствовал, как онемение отступает. Он был жив. Он был живым, дышащим человеком, а не призраком, и от этого кружилась голова. Он обвил руками плечи Кэма и использовал весь собственного тела, чтобы перевернуться.
