Марина боязливо оглянулась на Антона. Он стоял с потемневшим лицом, взирая на экран провалившимися глазами.
В пальцах, мгновенно ставших ледяными, покалывало, а внизу живота вращалась вязкая воронка ярости.
– Антон, – позвала она тоненьким голосом, и этот звук словно выдернул его из оцепенения.
Он подскочил к столу и резким движением смел с него посуду.
Марина вскрикнула.
Чашки с недопитым чаем, блюдца и ложечки полетели на пол, разлетевшись на тысячи осколков. Антон схватил лежавшее на разделочной дочке тесто и швырнул его в стену, после чего с рычанием перевернул стол. Тесто с влажным чавканьем приклеилось к стене, повисело мгновение, а потом неохотно отлепилось и упало на пол, скорчившись, как грязная тряпка…
Перепуганная Марина выбежала в коридорчик и заперлась в туалете.
Зажав уши руками, она вздрагивала, когда за стеной что-то билось с сухим звоном.
Она боязливо выглянула, когда все стихло.
Антон сидел на табурете посреди разгромленной кухни. На полу, засыпанном осколками, сахаром, залитом чаем и водой, валялся вырванный с корнем телевизор.
Антон курил, стряхивая пепел прямо на пол, в бурую лужу разлитого чая.
– Антоша, – тихо позвала Марина.
– Уходи, – процедил он сквозь зубы. – И никогда больше не возвращайся. Иначе я тебя просто убью.
Ашот свое слово сдержал.
Марина вот уже три дня пропадала на студии, где внимательно следила за записью минусовок к своим песням. До вокала дело пока не доходило, поскольку сыграть все заново на настоящих, профессиональных инструментах, свести воедино кучу звуков было не так уж и просто. Аранжировщики ругались и норовили все сделать по-своему, а она отстаивала свои интересы.
Теперь у нее даже продюсер имелся.
Ашот спихнул ее проект какому-то Петру Крапивину, коего она в глаза ни разу не видела, ограничиваясь звонками. Крапивин своей подопечной занимался вяло, поскольку пока предложить на радио и телевидение было нечего. Марина нервничала, но он лишь снисходительно увещевал в трубку: дескать, ничего страшного, не все сразу…
– Вот запишем пару фонограмм, и дело пойдет, – говорил он. – Устроим выступление в клубе, ротации на радио и телевидении. А пока с чем туда идти? С детским садом, который ты сама записала?
Марина соглашалась, что с детским садом, конечно, идти на телевидение не стоит, но через час снова звонила и ныла.
Крапивин терпел и успокаивал.
От Ленки и Антона не было никаких известий.
Звонить подруге сама Марина боялась.
В тот роковой вечер, приехав домой от Антона, она забралась в кровать, забилась под одеяло и стала себя жалеть.
Получалось у нее это мастерски – сказывалась многолетняя привычка. Ленка из жертвы превратилась в обидчицу, а Антон, который так некрасиво отреагировал на ее дружескую помощь, стал врагом навеки!
«В конце концов, я ведь не сделала ничего плохого, – думала Марина. – Не я заставляла Ленку сниматься в порнухе! А Антону надо быть осторожнее в выборе подружек. По сути, пусть спасибо скажет, что я его уберегла».
Убедить себя в невиновности получалось, но… как-то не очень.
Если днем, занятая на студии, она совершенно не думала ни о Ленке, ни об Антоне, то вечером червячок сомнения все-таки глодал ее душу.
Заедая сомнения сладким, она гадала: стоило ли вмешиваться?
На третий день Марина попала в пробку на том же месте, где и в прошлый раз. И даже таксист вроде был тем же.
Но на этот раз она не пошла пешком. Переживая некое дежавю, Марина упорно сидела в машине, хотя идти было всего ничего. Мужчина со странным разрезом зеленых глаз, вооруженный ножом, мерещился на каждом углу.
– Это надолго, – буркнул таксист.
– Да, – кратко согласилась Марина, но из машины не вышла.
Сообразив, что от пассажирки не избавиться, водитель перестал смотреть в ее сторону и терпеливо ждал, пока застопорившийся поток машин сдвинется с места.
У подъезда Марина бдительно огляделась по сторонам, прежде чем отдать деньги и выползти наружу. Не заметив ничего подозрительного, она неуклюже вышла, тут же угодив в лужу итальянским сапогом.
На Москву упала влажная оттепель, моментально превратившая снег в грязную кашу. Подмерзающие по ночам лужи сделали двор похожим на каток с редкими полыньями, отливающими свинцом.
В одну такую Марина и угодила.
Хваленая обувь от модного дизайнера мгновенно промокла. Марина зло чертыхнулась. Ничего эти итальянцы не понимают ни в русской зиме, ни в московских лужах! Ну куда это годится, сделала два шага, а ноги мокрые… И где прикажете в такой обуви ходить? По ковровым дорожкам?
Дверь открылась с противным писком.
Марина вошла внутрь, с сомнением поглядела на лифт и пустую будку консьержа. За что только им деньги платят?! Положено сидеть на месте, так сиди…
Консьержа нет уже сто лет, а на плате это никак не отразилось.
А еще элитный дом…
Поехать на лифте?
После нападения она всегда бежала по лестнице пешком, убедив себя, что это полезно для фигуры, а на лифте поднималась только в компании. Мысль оказаться в замкнутом пространстве одной ее пугала. Но сегодня она замерзла, проголодалась и вдобавок промочила ноги. Марина решительно двинулась к лифту и, едва кабинка открыла перед ней двери, юркнула внутрь, поспешно надавив на кнопку.
Никто не бросился навстречу, не сунул ногу в закрывающуюся щель.
Лифт плавно качнулся и полетел вверх, оставив в желудке легкую волну невесомости. Когда кабинка остановилась на нужном этаже, Марина двинулась к дверям, вытаскивая ключи на ходу.
Пролетом выше что-то завозилось и вздохнуло, сделав пару осторожных шагов.
– Мариш?
Марина взвизгнула и уронила ключи. Подняв голову в совершеннейшей панике, она увидела Ленку, спускавшуюся вниз с виноватым лицом.
– Напугала? Прости.
– Ты… как вошла? – пролепетала Марина.
Ленка махнула рукой с полным безразличием. Вид у нее был убитый.
– Да с теткой какой-то. Ты одна? Или твой гусар дома?
– Уехал он на съемки, – медленно ответила Марина, гадая, знает ли Ленка, кто ее заложил. – Проходи.
Ленка вошла, мгновенно наследив на светлом кафеле.
Разувшись, она протопала в гостиную, рухнула на диван и только там, размотав шарфик, сняла короткий полушубок. Марина заперла двери, стащила мокрые сапоги и тут же наступила в грязные следы, оставленные Ленкой. Раздраженно зашипев, она швырнула шубу на тумбочку и стала стаскивать мокрые колготки.
– Чего ты там застряла? – равнодушно спросила Ленка.
– Сейчас… Иди, чайник поставь, что ли.
– Не хочу я чаю.
– А чего ты хочешь?
– Водки хочу. Есть?
Судя по всему, Антон проявил убийственную осведомленность.
Иначе объяснить Ленкино настроение было невозможно.
