Проглотив таблетку баралгина, я задумался.
Наверное, майор прав. Запал у Щукина точно кончается.
Чистоту в городе мы навели, это верно, и держим территорию под контролем, но без Щукина вряд ли сможем держаться долго. Как только Фонд перестанут эффективно подпитывать людьми и деньгами, дурь снова вползет в город. А Щукин что?… Я не винил Щукина… Он рассчитался за свои беды…
Все же приятно было сознавать, что город чист.
Пусть даже только пока, но все равно чист.
Теперь, чтобы это пока продлилось, надо лететь в Москву. Майор Федин просто так ни на что намекать не станет: главная голова действительно уже, наверное, полна планов. У главной головы море умных советчиков, новое вторжение, несомненно, уже спланировано. У главной головы море деловых информаторов. Главная голова, несомненно, знает уже про спад интереса того же Щукина, и знает, что Трубникова надолго улетел из Энска. Значит, в самом деле можно ожидать нового вторжения. Тогда уж лучше не тянуть, самим найти и отрубить главную голову. Конечно, даже это не остановит развития событий, но, по крайней мере, отдалит их. По крайней мере, подумал я, поглядывая на двух девиц в вызывающе коротких юбках, эти вот могут пройти мимо травки, не услышать про иглу…
Голова болела.
Закинул в рот еще одну таблетку, я запил ее остатками минералки и перехватил внимательный взгляд пожилого карлика, независимо прогуливающегося по аллейке перед театром.
Вряд ли он меня узнал.
Но что-то он от меня хотел, это точно.
Ходил, приглядывался. Взял на заметку мои манипуляции с таблетками. Опять же, эта минералка в бутылке…
Придя к какому-то выводу, по-птичьи ловко подпрыгнув, пожилой карлик устроился на самом краешке скамьи, и я увидел, что ноги его правда не достают до земли. За столом у Юхи этот карлик подкладывал под задницу Большую Советскую Энциклопедию. Сидят на кухне два нарика, вспомнил я анекдот. Вмазали, расслабились, вбегает в дверь такса. Один говорит: «Ну, смотри, какая странная собака, какие ноги короткие». Другой отвечает: «Но до пола-то достают».
Не знаю почему, но карлик меня насторожил.
Я видел его только раз – у Юхи. Оба они тогда были в дуб пьяны, не мудрено, что карлик меня не узнал. Коля?… Толя?… – пытался я вспомнить.
И вспомнил: Костя!
– Ищешь чего?
– А что есть? – спросил я на всякий случай.
Действительно, просто так спросил. Я же прекрасно знал, что город очищен от наркоты. Мне просто интересно стало. В конце концов, не презервативы же собирается предлагать карлик? Презервативы так осторожно не предлагают.
– Не знаешь, чего ищешь? – удивился он.
– Да мне бы оттопыриться по полной…
Карлик осторожно оглянулся:
– Кислотой интересуешься?
Я посмотрел на карлика страдающими глазами.
Я прекрасно знал, о чем он говорит. Подсадка на дурь, которую он предлагал, происходит если не с первого, то со второго раза. Это верняк, никто с такого крючка не срывается. Но мы ведь очистили город. Он что, находился в спячке? Полгода пролежал где-то, а теперь выполз на свет божий, ни о чем таком не зная, не ведая? Брать придурка надо не здесь, подумал я, не спуская с него больных глаз. А то начнет визжать, менты сбегутся. Менты любят защищать бедных карликов, тем более, что дурь в его карманах вряд ли найдется. Дурь или припрятана неподалеку, или карлик просто связующее звено.
– Юху помнишь?
Карлик насторожился:
– Гомункула?
– Вот именно.
В конце концов, пришлось вызвать машину.
В машине («Газель») я прямо сказал: «Значит, Костя, расклад такой. Или я тебя сажаю и ты оставшуюся жизнь проводишь при тюремной параше, или ты начинаешь с благодарностью работать на нас. Работа на нас – это уверенный заработок. Это возможность не думать о завтрашнем дне. Что выбираешь?»
«А в дом инвалидов можно?»
«Думаю, можно, – кивнул я. – Если не будешь врать».
«А чего ты хочешь?» – тупо спросил карлик.
«Хочу знать, где ты отовариваешься».
«Как это где? – удивился карлик. – Оптовик у нас у всех теперь один».
Я решил, что Костя расскажет сейчас о случайном залетном госте, но первые же слова заставили меня заткнуть ему глотку. «Ты не вали всех в одну кучу, – сказал я карлику, попросив Олега тормознуть прямо на обочине и подождать возле „Газели“. – Повтори, от кого продукт?»
«Да от Трубы, конечно! От кого еще? – возмущенно заявил карлик. Неожиданная остановка его испугала. – Сейчас дури ни у кого не возьмешь, только у Трубы можно загрузиться, всех прижали».
«У Трубы, значит?»
«У Трубы, – подтвердил карлик, дивясь моей неосведомленности. – Рынок-то к нему перешел».
«А раньше у кого брал?»
«У Парашютиста, понятно».
«Так он же в Москве сидит?»
«Ну и что? Какая разница? – И вдруг до карлика Кости что-то дошло. Он безумно перепугался: – Ты, что ли, от Парашютиста?»
«А ты его знаешь?»
«Мы обо всех наслышаны, – с ужасом в голосе признался карлик. – Только мы ведь мелкий народец. Нам все равно, брать у Трубы или у Парашютиста. Известное дело. Придет Труба, мы Трубе нужны. Усидит Парашютист, мы Парашютисту понадобимся».
«Вези его в подвал, – позвал я Олега. – Пусть Ясень с ним потолкует. Он, кажется, с нарезки слетел».
Я не хотел верить карлику, тем более, что Трубников все еще находился, кажется, в Австрии. Карлика могли навести на нас специально, как приложение к папке Филина. А если Трубников действительно вложил деньги в Фонд только для того, чтобы подмять рынок под себя, значит, всё на свете дерьмо. Значит, ничего другого нет, не было и не будет. Значит, нечего тянуть, надо лететь в Москву и кончать с Парашютистом. А заодно с Трубниковым.
Голова болела.
Я проглотил еще одну таблетку.
Когда возможность нормально мыслить восстановилась, я подумал: Трубникова подставляют. О случайности не могло быть речи. В самом деле: ни один торговец дурью давно не суется в центр, а карлик ни с того, ни с сего вдруг появляется. И целит прямо в меня. Сейчас позвоню в фирму Трубникова и узнаю, где он находится в данный момент, решил я. А потом дозвонюсь до Вены, до Парижа, до Индии, где бы Трубников ни находился. Если Трубникова подставляют, он изойдет слюной и наорет на меня и срочно вернется, чтобы самому поговорить с карликом, а вот если в словах карлика Кости есть хоть малая доля правды, Трубников придумает что-нибудь занятное. Он, может, даже задержится в той же Австрии.
«Газель» ушла.
Я стоял на бульваре под часовней Александра Невского и ряды урчащих машин, сизых от жара, с ревом перли справа и слева. Как иногда бывает, бульвар на какое-то мгновение опустел (закрылись светофоры, прохожие не успели перейти проспект). Навстречу мне ковылял под сухими липами один-одинешенький бедолага на костыле, при одной ноге. Настоящий инвалид, без всякого изъяна. Почему-то он сильно врезался мне в память.
Глядя на инвалида, я вынул из кармана мобильник.
«Мне бы Машу». – «Хорошая мысль». Что только не лезет в голову.
«АО Трубников», – узнал я голос Владика Старцева, с которым не раз общался.
«Привет, Влад! Где сейчас твой шеф?»
Влад странно помедлил. Потом отрывисто произнес:
«В морге».
«Это ты о чем?»
«А ты, правда, не знаешь?»
«Какого черта? Не тяни ты!»
«Полтора часа назад, – отрывисто пояснил Влад. – На въезде в город из аэропорта. Два встречных джипа. Даже выскочить было некуда. С двух сторон порубили всех, кто находился в машине».
«Из Калашникова?» – глупо спросил я, но Влад меня понял:
«Людей шефа из Калашникова. А самого – из Макара. Три дырки в черепе. Из пистолета. Калашников его не достал».
Звал ведь, звал Трубников, отозвалось в моем сердце с горечью. Звал меня в охрану, сопел, пыхтел: давай создадим особую Службу безопасности. Создали бы, все нынче сложилось бы иначе, кто знает? А теперь – все. Теперь никогда не узнаешь, чего хотел Трубников, сопя, пыхтя, пуская слюну как Павловская собака – действительно очистить город от дури или просто подмять под себя рынок?
Об этом, конечно, может знать Парашютист.
В тот же вечер, вспомнив про деда Серафима, я отправил на пасеку Олега, а с ним двух пацанов. Если дед жив, с дедом не спорить, жестко приказал я. Доставить его ко мне, во всех ситуациях вести себя вежливо. Начнет артачиться, скажите: Андрюха Семин по нему соскучился.
Пацаны удивились, но уехали.
Отступление второе
Паутинка Будды
1
Когда подали обед, дед Серафим мелко перекрестился.
Он впервые летел в самолете и все оказалось не так, как он предполагал.
Он думал, что взлетать будут долго, как в гору взбираться, но очень скоро самолет шел уже по прямой. Иногда дед ловил на себе взгляды. Кепка клинышками, праздничная рубашка в белый горошек, седая борода, румяные щечки. Много лет назад в лагере под Ерцевым Гриша Черный (пятьдесят восьмая, девять пунктов, как на выставку) тоже вот так посматривал на Серафима, потом толкнул локтем в бок: чего выставляешь себя шутом?
