— Вкусно пахнет, да! — заискивающе произнёс здоровяк и улыбнулся. Уродливые, плохо заросшие шрамы, придали улыбке плотоядный характер. Но глаза были робкие…
Глава 22
Вика— Остановка двигателя, — хмуро прокаркал динамик.
— Как это? Прямо в полёте?
— Прямо в полёте! — раздражённо рявкнул Силантьев, бог и хозяин всего парка вертолётов. Слышно было, как он закашлялся. — Семьдесят второй номер, Ка-20, свеженький ещё. У мореманов забрали.
— Пилот, оператор?
— Пропали без вести. Сам понимаешь, Антоныч, прямо над коконом…
— Подожди… машина на перекрёстке Сурикова-Щорса грохнулась!
— Вот именно. Машина там, а пилот и этот… как его?..
— Тони Фостер.
— Во-во! Фостер! Они, видимо, втянуты в кокон. Нет их.
— Почему, «видимо»? Запись-то, не велась что ли?
— За семь секунд до потери управления всю связь, как сваркой срезало. Личные камеры, бортовые… вся телеметрия. Наружная съёмка изучается. Нет на ней ни хрена… вплоть до падения машины. То есть, не видно, куда они подевались… — Силантьев прокашлялся и вдруг заорал. — А я предупреждал! Выше трёх километров — рискуйте, а ниже — х…й позволю! А вы мне заладили: «Давай, Вовочка, давай! Весь МЕНАКОМ на тебя смотрит, вся Россия волнуется!» Ну, и х…ли вы там получили? Валерке Чиркову цены не было — ас! И что мне теперь его жене говорить?! Мало вам французов? Те тоже передо мной на коленях ползали — давай, Силантьев, разреши, Силантьев! Мол, х…ня, Силантьев, прорвёмся!
— Ты мне не истери, Силантьев, — Коваленко наклонился над ноутбуком. Картинка была действительно смазана и перекошена. Мелькнула рука в перчатке, спина Фостера, взмокший, коротко стриженый затылок… и дальше — резко обрываясь — сплошная рябь. В динамике взвизгнуло и затарахтело. Сказывалась близость обросшей дополнительными корнями и завихрениями западной «арки», жадно раздувающейся неподалёку.
— Что ты, как пьяная баба причитаешь? Забыл, где находишься? Считай, что на фронте! А не можешь — сдавай дела, — жёстко сказал Коваленко.
Вика поморщилась. Нервы… у всех нервы.
Проклятые «арки» тянулись всё дальше и дальше. Со стороны, с воздуха, это выглядело, как чёрные корни мандрагоры, десятками раскинувшиеся на площади более квадратного километра. С лохматых чёрных дуг гроздьями свисала шевелящаяся, разбухающая, тянущая к земле корявые щупальца, дрянь. Сейчас кокон уже не напоминал паука. Скорее — разрастающаяся колония раковых клеток… если, конечно, можно говорить об опухоли, вгрызающейся в землю в таких гомерических масштабах… достигающей в центральной части высоты в четверть километра.
Временами кокон «вздыхал». Струи ураганного ветра, движущиеся строго ограниченными мощными потоками, сметали с поверхности дома, выворачивали глыбы асфальта… и тотчас стихали, исчезая так же внезапно, как и появились. Диаметр опасной зоны увеличили до десяти километров, включив в неё практически весь Екатеринбург. По отдалённым кварталам пощёлкивали выстрелы. Мародёры пробирались в город всеми возможными и невозможными путями. Контингент «голубых касок» ООН, хоть и был увеличен вдвое, не справлялся. Жёсткий режим чрезвычайного положения трещал по швам. В окрестностях Кольцово, во время многотысячного крёстного хода с трудом удалось сдержать толпу, рвущуюся громить и сжигать «сатанинские самолёты».
Термин «Пришествие» нет-нет, да и проскальзывал даже в официальных сообщениях. Позавчера, во время полёта в Москву, Вика с удивлением смотрела, как на Тверской улице женщины прогуливались в платочках. Редко кто из молодых дамочек рисковал надеть мини юбку. Говорили, что посольства западных стран превратились в постоянно осаждаемые крепости.
Винили, как всегда, американский империализм, ЦРУ, ФБР, униатскую церковь, Билла Гейтса, Стивена Кинга, прогнившую западную цивилизацию и мягкотелость патриарха всея Руси.
РоссияВ Сокольниках столкновения сатанистов с «молодыми братьями Христовыми» разгонялись резиновыми пулями и брандспойтами. В Туле, у храма святой Екатерины заживо сожгли трёх таджиков, обвинив их в порче. В Пензе сектанты держали глухую оборону, заняв шестую областную больницу. Поговаривали, что в часовне они проводят обряды принесения в жертву, очищая греховных братьев «во мраке заблудших» муками земными, дабы не познали они мук вечных, загробных. В Омске «боевые русские бригады» за одну ночь были почти полностью вырезаны кавказцами.
В Ростове насмерть сцепились несколько группировок… а в это время усиленная охрана Дома областного правительства, захваченного казачьими «воинами за веру православную», не давала родственникам снять с фонарей трупы заместителей губернатора и мэра, уже неделю висящих у входа. В Сергиевом Посаде люди второй месяц жили в палатках, ожидая нового Царствия Небесного.
В храме Христа-Спасителя непрерывно шли богослужения. Нескольких парламентариев, приехавших на всенощную с президентом, не пустили в храм, грозя «примазавшимся жидам» судом Линча. Президент вынужден был промолчать. Пострадавших, к счастью, не было.
Как на грех, лето выдалось холодным и не дождливым. Прогнозы на урожай были «полностью говёнными», как в прямом эфире ОРТ в сердцах сказал министр сельского хозяйства РФ. При этом он перекрестился и добавил, что, впрочем, на всё воля Божья.
Взрыв исламского фундаментализма перевернул с ног на голову все политические достижения последнего периода. Объявленная мобилизация охватывала трудоспособное население в возрасте до двадцати восьми лет. В Каменске-Уральском военком, спасаясь от разъярённой толпы, расстрелял всю обойму и последнюю пулю пустил себе в висок. Новобранцев вылавливали усиленные патрули. Милиция была переведена на казарменное положение. Воздушный мост «Екатеринбург-Новосибирск», по которому вывозили детей и женщин, с чей-то нелёгкой руки уже звали Дорогой Жизни.
Над коконом вздымался столб холодного зелёно-жёлтого свечения, сводящего с ума физиков. Свечение не подпадало ни под один из известных видов. Высота неприятно мерцающего, пульсирующего столба достигла семидесяти километров. Уровень радиации оставался в пределах нормы. Ионизация воздуха была минимальна. Химический состав его оставался прежним.
По всей европейской территории России и ближайших стран, небо по ночам тускло отсвечивало зелёным…
Екатеринбург, улица КомсомольскаяВ нескольких кварталах от перенесённой Базы, где развернулась самая мощная теперь по количеству и техническому оснащению, группа Коваленко, — та самая, ставшая притчей во языцех, «банда психов», — сидел немолодой уже человек и читал вслух старому коту. Временами он прерывал чтение и прислушивался к тому, как в наступающих сумерках тяжело грохочут по асфальту гусеницы, перемалывающие проезжую часть в считанные минуты.
Он вздыхал, отпивал из банки «Уральского мастера 8,0» глоток, поправлял укутанные одеялом ноги и продолжал:
— Боги, бывшие некогда,
Покоятся в своих пирамидах.
Благородные и славные люди
Тоже погребены в своих пирамидах.
Они строили дома —
Не сохранилось даже место где они стояли,
Смотри, что случилось с ними.
Я слышал слова Имхотепа и Джедефхора,
Слова, которые все повторяют.
А что с их гробницами?
Стены обрушились,
Не сохранилось даже место, где они стояли,
Словно их никогда и не было.
Никто ещё не приходил оттуда,
Чтобы рассказать, что там,
Чтобы поведать, чего им нужно,
И наши сердца успокоить,
Пока мы сами не достигнем места,
Куда они удалились…
— Ну, как тебе? — спросил он спящего кота. Кот дёрнул розовым ухом. — Эх ты… животное! Этому тексту более четырёх тысяч лет, а ты лежишь и не благоговеешь.
Человек подслеповато прищурился и прочитал вслух заголовок:
— «Песнь из дома усопшего царя Антефа, начертанная перед певцом с арфой».
Он заложил книгу листочком бумаги, аккуратно оторвав его от «кубика», положил увесистый том на диван и, кряхтя, поднялся. Надо было сидеть тихо… тогда не заметят. Слава Богу, дом старый, замызганный и не представляет особого интереса для мародёров. Человек осторожно отодвинул уголок штор и выглянул на улицу. Под окнами медленно тащилась полевая кухня. Не в ногу шли солдаты. Угрюмый омоновец, присев на корточки, высматривал что-то в оптический прицел. Ствол был направлен в сторону микрорайона Пионерский посёлок.
— Солдатики… солдатушки — бравы ребятушки… — пробормотал человек, осторожно и тщательно поддёргивая край шторы, — Это хорошо, что солдатики… надеюсь, что хорошо. Всё, какая-никакая организация…
