…демоны… ад… огонь…
…почему?
…зачем это происходит со мной?..
— Ну-ну-ну, не куксись! Никаких серных дымов и пылающих костров. Ад, конечно, существует, но тебе там не место, так что не вздрагивай. Я по глазам твоим вижу, что тебя мучают тысячи вопросов. Считай, что тебе повезло. Я готов отвечать на них, хоть до второго пришествия.
— Почему? — хрипло спросила Анна.
— А блажь такая! — весело хихикнул Демон Сократа… или как там его по-настоящему… — Я в хорошем настроении.
Он перегибается прямо через костёр. Анна видит, как пламя лижет полы пятнистой куртки, как вспыхивает язычок огня на рукаве…
— Я в хорошем настроении, Анна! — шепчет он ей прямо в лицо. Его дыхание почему-то отдаёт мёдом. Проворные струйки огня бегут по куртке вверх, к воротнику… — Пользуйся!
…он закуривает. Анна крутит головой. Невольно она смотрит на полы его куртки, на рукав… всё, как было. Это напоминает резкую смену кадра в кино. Господи, что всё это значит? «Я заболела. Я брежу. Я умираю», — проплывает сонная, удивительно спокойная мысль.
— «…и будешь ты царицей мира, подруга верная моя!» — приятным баритоном выпевает гость и затягивается сигаретой «Camel». Пустую смятую пачку он бросает в костёр. Анна задумчиво смотрит, как съёживается в огне целлофановая прозрачная обёртка, как темнеют углы картонной пачки… и вспыхивают оранжевым пламенем.
— Демоны — против Бога, — спокойно говорит она, не отрывая глаз от корчащейся пачки.
— Не совсем, — отвечает ей странный гость. — Все мы — часть Его. Но из всех своих детей он никого не наделил способностью творить. Это, как ты, Анна! Помнишь, как ты мучалась над каждой строчкой… а тебе говорили, что Анны Ахматовой из тебя не выйдет… помнишь? Мы наделены жаждой творчества… но можем лишь оценить чужое творение и не умеем создавать своё. Мы можем только пытаться…
— Это плохо? — Анна поднимает взгляд. Илья… лицо Ильи… и скрюченная левая кисть… он снова меняется… это точно — Илья!..
— Это плохо, Аннушка, — серьёзно отвечает Илья и отпивает глоток водки прямо из бутылки. Он морщится и прихлёбывает из бутылки газированную воду «Колокольчик». — Криво как-то пошла. Первая рюмка колом, вторая — соколом, а третья — мелкой пташечкой! Глотнёшь?
— Мне вставать рано… — слабо отвечает Анна, чувствуя, как кружится голова. Туман становится густым, как кисель, обступая их неровным кругом. — Туман… убери его…
— Туман — сам по себе, малыш. Ты ему понравилась. Вот уж чего-чего, а тумана тебе бояться не следует. Видишь ли, я смог всё-таки создать своё. Ну, если быть откровенным, — а я хочу быть откровенным с тобой, моя Ева, — я смог изменить твой мир. Немного, совсем чуть-чуть. Но он — мой. Мой, понимаешь? Моё творение. Он ещё пуст… в нём, пока лишь ненадолго, задерживаются те, кто раньше отправлялся в дорогу сходу… сразу после смерти. Но мой мир совершенствуется, Анна! Он становится живым. По шажочку, по капельке — он настаивается, он проникает в поры бытия, заполняя их монолитом материи! Он будет живым, Анна! В нём будут жить живые, настоящие люди! И ты будешь его первой царицей!
Ощущение чужого присутствия за спиной исчезло. Анна передёрнула плечами и отвернулась от окна. Прохладно. Надо выспаться, отдохнуть. Она легла на матрас рядом с Мёрси. «Подожди, подожди! Это что сейчас было?!» — испуганно пропищал кто-то прямо в голове. Анна бессильно подумала, засыпая: «Это туман. Вот и всё, что я сейчас могу сказать. Никому ничего не скажу — пусть всё будет так, как будет. И это правильно».
Сашка беспокойно заметался во сне, размахивая руками, и пробормотав что-то непонятное, затих. «Ещё задавит нас тут с Мёрси ночью…» — но отодвинуться уже не было сил…
* * *
В окне квартиры на втором этаже возле цветочного горшка сидел полосатый кот и смотрел во двор на пса, хмуро сидящего у затушенного костра. Пес поднял голову и негромко тявкнул — кот презрительно выгнул спину и спрыгнул в темноту комнаты, пройдя сквозь пол.
Пёс осторожно обошёл костёр. Пахло чем-то страшным. Шерсть на загривке пса поднялась… он тихо зарычал.
…и снова…там же…
…ВМЕСТО:
…В окне квартиры на втором этаже возле цветочного горшка сидел полосатый кот и смотрел во двор на пса, хмуро сидящего у затушенного костра. Пес поднял голову и негромко тявкнул — кот презрительно выгнул спину и спрыгнул в темноту комнаты, пройдя сквозь пол.
Лёгкий ветерок колыхнул пласты тумана. Где-то в необъятном чёрном пространстве что-то неуловимо сдвинулось… и… Пёс почесал задней лапой ухо и отправился к киоску.
Всё было спокойно.
Глава 23
Саймон Кокс
Физику Саймону Коксу, работавшему ранее в Пасадене, нравился Коваленко. Было в нём что-то неуловимо отличающее большого босса от других русских. Пожалуй, именно то, что он и был Большим Боссом. Настоящим, матёрым и мощным, как таран. Как-то раз напарник Саймона молчаливая Сара Конг сказала, что Коваленко похож на дракона и Саймон чуть не сел на задницу от изумления. Оказалось, что в китайской мифологии драконы — вовсе не та изрыгающая дым и пламя злобная тварь, с которой довелось свидеться святому Георгию. Наоборот, драконы у китайцев во многом похожи на Джона Ф.Кеннеди — в них намешано всего понемногу. Во всяком случае, Саймон понял это именно так.
Коваленко мог быть щедрым, Коваленко мог быть злым, Коваленко мог спустить шкуру с провинившегося, набить её соломой и вывесить на воротах Базы. Но он мог и закрыть глаза на то, что, по его мнению, не мешало самому главному — движению вперёд.
— Закисли вы, ребята! — сказал он позавчера Саймону и Саре. — Бросьте ковыряться в мелочах! Давите на самое главное — здесь же под ногами можно Нобелевку найти! Просто нагнуться и подобрать, а не ковырять в заду с видом задумчивого гиббона.
Самое смешное, что слова эти не прозвучали обидно, хотя, если бы их Саймону сказал, к примеру, старый Томас Р.Эбскотт, то Саймон бы долго дулся. Но здесь всё было по справедливости. Кстати, и сам покойный Джефферсон незадолго до смерти говорил им, мусоля сигару на манер Шварцнеггера:
— Ребята, мы сейчас напоминаем команду программы «Аполлон». Тогда мы все были до неприличия молодыми, рвались в бой и наперебой предлагали отправить нас на Луну, даже если это будет билетом в один конец. Я говорю это к тому, что если кто-либо почувствует, что вот-вот сломается — лучше уходите. Никто не будет на вас в обиде. Здесь жутко и порой смертельно опасно. А жизнь у каждого одна. Но те, кто останутся — должны быть ковбоями от науки. — Джефферсон сдвинул на затылок свою знаменитую шляпу, хмыкнул и сказал. — Как видите, в этой дурацкой шляпе я похож на Индиану Джонса. Надеюсь, что его неукротимый дух живёт и в ваших сердцах.
Все тогда заулыбались… не зная, что посидеть со стариком Джеффом больше не придётся.
Сейчас, когда паршивый кокон со своими «лапами» немного угомонился, можно было наконец-то упорядочить график дежурств и продвинуть, насколько можно было, вперёд армейских роботов для ближнего наблюдения. Роботы выдерживали не более трёх суток, но то, что они передавали, заставляло трястись от перевозбуждения половину старушки планеты. Саймону несколько раз звонили родители. Отец-то ещё держался, а мать совсем расквасилась и каждый раз просила сына приехать в родной городишко, чтобы там спокойно встретить грядущий Апокалипсис…
Саймон отхлебнул пива из банки. Он привык к банкам на треть литра, а здесь в ходу были только полулитровые, что как-то сбивало с привычного ритма. Над головой уютно нависал потолок большой армейской палатки. На столе не хватало, по мнению Саймона, только птичьего молока… а уж напитков было — тьма. За столом становилось шумно. Швед Олаф, размахивая руками, чуть не сшиб поставленный на два ящика ноутбук. Олафа весело обругали на четырёх языках. Сара Конг зарумянилась, откинувшись на спинку вращающегося кресла. Укатали сегодня Сару с обработкой массива данных… а что будет, когда кокон вновь раскочегарится?
Старик Бриджес снисходительно поглядывал с экрана ноутбука. Он сейчас отсидел шесть часов в Уфе на совещании МЕНАКОМа и, похоже, был только рад, пусть и виртуально, но «посидеть в хорошем кругу» с баночкой пива. До вылета Бриджеса было ещё полтора часа и хитрый председатель заперся в своём гостиничном номере, пребывая в режиме онлайн со всей весёлой компанией.
— Не скажите, Игорь, — глубокомысленно сказал Бриджес. — Где-где, а здесь вы чересчур категоричны!
— Готов возразить, дорогой Бриджес, готов возразить! — погрозил пальцем Коваленко, обнимая за плечи улыбающуюся Викторию. — Здесь, в присутствии самой горячей группы МЕНАКОМа, я готов поразить ваше воображение одной страшно секретной историей…
