ней был, да? Со своей бывшей?! Мальчика обидели, и он побежал искать утешения в тёплой постели…
– С ней, – отрезал Кир.
Едкий, колючий смех застрял в горле, наружу вырвался только короткий смешок, похожий на сдавленный лай. Выражение лица Кирилла не изменилось, только черты стали словно резче.
– Она, по крайней мере, в разы честнее тебя. Ты ей в подмётки не годишься. Эгоистичная пустышка, привыкшая выезжать за счёт других. Теперь я не удивляюсь, почему твой муж кинул тебя и рванул за бугор с секретаршей. Ты большего не достойна.
Каждое его слово врезалось в сердце, в душу. Я хотела броситься на него, чтобы только заставить замолчать.
Неправда! Пусть замолчит! Всё это неправда! Неправда!
– Лучше бы ты никогда не становился олимпийским чемпионом! – просипела в ответ, в конце голос зазвенел.
Из глаз вырвались слёзы, но сделать с этим что-либо я была бессильна.
– Лучше бы ты никогда не добился успеха! Может, не стал бы такой самолюбивой сволочью! Лучше бы ты травму получил! Хоть что-то в тебе бы осталось нормальное!
– Как тебе не нравится, когда в правду носом тычут! – рявкнул он и опять оказался рядом. Схватил меня за локоть. – И что бы было, если бы я не выгрыз себе место под солнцем?! Что?! Я тебе скажу что. Ты бы нашла себе крутой член с золотыми яйцами и скакала бы на нём, чтобы устроиться получше! Сука! А я, чёрт подери, думал…
– Ненавижу тебя! – закричала и замахнулась, чтобы отвесить ему пощёчину.
Он перехватил мою руку. Так крепко, что я вскрикнула от боли.
– Ненавижу, – выдавила сквозь слёзы.
Кирилл толкнул меня с такой силой, что я налетела на стену. Но боли не почувствовала – видела только его глаза. Холодную непроглядную мглу.
– Это у нас взаимно! – заорал он. – Убирайся! Убирайся! Из моей квартиры, из моей жизни! Катись к чёрту!
Я замотала головой. Губы задрожали, душу словно вынули и разодрали на части.
– Ненавижу тебя! – закричала истошно. – Чтобы у тебя больше ничего никогда не получилось! Будь прокляты все твои медали! Твой лёд и твои грёбаные Олимпиады! Ненавижу! Ненавижу тебя!
Я кричала, а он молчал. А потом просто ушёл в комнату, повторив напоследок, чтобы я выметалась и больше не попадалась ему на глаза. Никогда. Я стояла, прижимаясь спиной к стене, к которой он же меня и толкнул, с ощущением, что, если сделаю шаг, сломаюсь. Рассыплюсь пеплом.
Но я не рассыпалась. Не рассыпалась ни когда достала сумку, ни когда принялась скидывать в неё вещи. Ни когда, опомнившись, всё-таки сняла свадебное платье и положила на застеленную постель. Не рассыпалась даже когда дотронулась до живота. Только слёзы потекли по лицу снова, а в горле застрял стон.
Ненавижу! Ненавижу любить его. Ненавижу!
Глава 19
Карина
Под шум льющейся из крана воды я сидела у Дашки на кухне и поглаживала чиха, при этом плохо отдавая себе отчёт, что делаю. После Стёпы особенно трудно было воспринимать свернувшееся у меня на коленях существо, но именно оно помогло мне пережить вчерашний день и эту ночь. Ничего не советуя и ни о чём не спрашивая, Дашкина собака просто постоянно была рядом. Словно чувствовала, что сейчас мне как никогда нужно чьё-то тепло. Хотя бы капелька тепла.
Как он узнал, что ребёнка больше нет? С чего взял, что я сделала аборт? Что у меня был выкидыш, не знала даже Маша. На все её расспросы я отвечала, что всё в порядке. Не потому, что не хотела говорить – потому, что не могла смириться, что Вишенки больше нет. Выходит, он услышал наш с Дашей разговор и понял всё по-своему. Выходит, он приходил в тот вечер домой, а я даже не заметила.
– Поговори с ним.
Подруга выключила воду и вытерла руки о розовое, с кокетливым бантиком на уголке, полотенце. Я вздохнула и, опустив взгляд, провела по голове собаки, по крохотной шее и лопаткам.
– И не делай вид, что не слышишь меня. – Дашка пошла ко мне.
Я её слышала. Как тут было не услышать?! Но голову не подняла, так и продолжала перебирать шёрстку чихуашки.
– Ты себя не простишь, если всё так оставишь! – продолжила подруга уже напористо. Но почти сразу вздохнула. Присела на край стола и замолчала.
Пришлось всё же посмотреть на неё. Она не сводила глаз с меня.
– Ты же его любишь, – сказала она тихо. – Карин… Вы должны поговорить.
Я молчала. Снова опустила голову. Шерсть собаки была мягкой, сама она – тёплой. А мне хотелось чувствовать жёсткую щетину и совсем другое тепло. Какая же я дура! Да господи! Он унизил меня перед всеми, вышвырнул из квартиры, не став слушать. Я давилась слезами и шампанским, не в силах снять свадебное платье, пока он трахал свою бывшую. А в итоге что?!
– Ненавижу его любить, – сказала через силу. – И вообще его ненавижу.
Даша сложила руки на коленях крестом. Смотрела на меня долго, пытливо. Потом подтянула к себе ноутбук и, открыв, застучала по клавишам. Лицо её было при этом очень сосредоточенным, а взгляд – серьёзным. Я в который раз поражалась, как мы с ней, совершенно непохожие, не разминулись после школы. При всей её видимой ветрености она не бросила меня ни когда я развелась, ни сейчас. Вот они, ярлыки…
– Всё. – Даша звучно ткнула в клавишу и посмотрела на меня.
– Что «всё»?
Стоящий в углу на столике принтер неожиданно зажужжал. Подруга ничего не ответила, только когда он, выплюнув лист, затих, подошла и забрала распечатку. Вернулась ко мне, протянула.
– Что это?
Даша не ответила. Так и держала протянутый лист и смотрела на меня с мрачной решительностью.
Выбора не было. Я взяла листы и, едва пробежавшись взглядом, мотнула головой.
– Я не пойду.
– Пойдёшь.
Её решительность не давала шансов, а я была слишком подавлена и разбита, чтобы противиться.
Даша забрала билет и положила на стол. Посмотрела на приподнявшую голову собаку, потом на меня и положила руку мне на плечо. До заключительного шоу олимпийской сборной России оставалось два дня, и билеты на него лежали на столе. Центральная трибуна, пятый ряд.
– Надо использовать все шансы, Карин. – Она погладила меня по плечу. – Жизнь очень короткая, чтобы тратить время на гордость и обиды. Потом выясните, кто был прав, кто нет. Сейчас вам нужно встретиться.
– Не хочу я уже ничего…
– Врёшь.
Я вздохнула. Вру. Конечно же, вру, хотя любить Сафронова я и правда ненавижу. Самовлюблённая заносчивая сволочь, вот
