Супруг получил под командование большой отряд солдат. Они патрулировали границы, облачаясь в маскировочную зелено-черную форму, боролись с диверсантами и тренировались на полигонах, повышая боевые навыки подвезенных с границ Андариона новобранцев. Адам чувствовал себя здесь отлично. От раны на его плече остался только шрам. Все выглядело так, будто пулевое ранение мужчина получил пару месяцев назад, а не пять дней. Он был в своей среде, привычной и знакомой. Мужу в Сильве дышалось легче, несмотря на частый смог дыма и откровенно сложные условия существования. Не знала бы о том, что идет война, сказала бы, что Адам счастлив. За пределы бокса, устав от постоянного однообразного вида из окна на три дома и чернеющие леса за их крышами, я вышла утром четвертого дня. Адам не был против. Он знал, что не сможет прятать меня в стенах постоянно. Поэтому выделил время до обеда и провел мне настоящую экскурсию, показав, где находится продуктовый склад, где найти штаб, в какой части Сильвы построены рабочие сектора и как вообще устроен город лесорубов. Со вчера поднялся сильный ветер. Стало прохладно. Я вышла в город в новой одежде, добытой Адамом. Очередной набор вещей, подошедших мне по размеру и вписывающихся в местный колорит — коричнево-черная одежда с зелеными элементами, имитирующими направление деятельности сектора. Может, когда-то, здесь люди действительно видели зеленые леса, но не теперь.
Одежда с отличиями Сильвы по цветы, в остальном походила на те, что носят в Диалоне — широкие многослойные легкие штаны, белая тонкая кофта с укороченным рукавом и вторая сверху тонкая, темная с шарфом-капюшоном, которым можно было укрыть лицо от пылевой бури. Мне нравилось сливаться с местными, нравились их костюмы и то, как они относились к камням. Почти у всех девушек висели шнурки на шее со своим камнем. Подобно им, я не снимала свой.
Одно я сделала иначе — предусмотрительно перевязывала запястье с кодом, чтобы более никто не мог опознать меня как бывшую сестру Дома Мира. До сих пор знак отличия не приносил мне ничего, кроме проблем.
— А там что? Площадь?
Мимо нас пронеслась тяжелая военная машина. Ранним утром на улицах было немало военных, а простые гражданские пережидали дома. Они появлялись позднее, когда становилось тише. Мы шли по прямой улице вдоль одинаковых многоэтажек серого цвета и одинаковых дворов, устроенных в каждом квартале. Единственное, что выбивалось из общей гаммы — светлая, почти белая площадь впереди.
— Да, — Адам крепко держал меня за руку, а я пыталась удержать капюшон на голове. Ветер усилился, пыль летела в глаза. Впервые за все время, проведенное в Пустоши, я увидела облака на небе. Они проносились в сторону леса, — Главная площадь Сильвы. Здесь проходя митинги, демонстрации, оповещение населения сектора, суды и показательные казни.
— Казни?
— Город на границе Черного леса порой требует запугивания.
Я поморщилась от услышанного. Мы как раз вышли на широкую площадь, вымощенную белым камнем. Справа возвышалось двухэтажное здание с колоннами и большой площадкой с мелкими ступенями вверх. Перед ней стояли два высоких столба с обелисками в форме летящих к небу космических кораблей. Сами столбы и статуи настолько белые, что на фоне черного неба они выглядят подсвеченными изнутри. Можно поверить, что оба вот-вот сорвутся с платформы и устремятся к звездам. Монументальное величие вызывало чувство восхищения и страха одновременно. Подобная архитектура создана для поддержания величия власти или веры. Второе я так и не вспомнила. Во что верят люди Пустоши? И кому молится Андарион?
Я огляделась. Людей здесь нет. Как и вся Сильва, площадь закрыта каменными плитами, без намека на присутствие растений. Как будто близость Чернеющих лесов вызвала неотвратимое желание уничтожить все деревья, клумбы и траву.
— Ты в порядке?
От Адама невозможно скрыть перемену настроения. Он положил руку мне на плечо и с заботой посмотрел в глаза.
— Не совсем. Я думаю о пленных. Что будет с ними после суда?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Зачем ты тревожишь себя этим? Я держу вопрос на контроле. Никто не заговорит с ними без моего ведома.
Мне было сложно говорить, почему я переживала. Теперь я на другой стороне и должна отречься от прошлого. Только все эти дни воспоминания хаотично возвращались. Я вспомнила как играла в кости с ребятами в отряде Пустынных скатов. Как впервые передвигалась на устройстве скольжения по песку, имитируя крылья вымершего животного, как любила книги о Земле, к которым меня потянуло в Андарионе, как встречалась тайком от Итана с Эбеном. Архитектор недолюбливал лекаря, ведь тот постоянно пытался уговорить меня отречься от работы и ценностей повстанцев.
— Я волнуюсь не о том, что они скажут обо мне.
— Аа, вот оно что.
Адам все понял. На его лице отразилась уже знакомая мне озадаченность. Парень нахмурил брови и осмотрелся, оценив обстановку. Нельзя допустить, чтобы нас услышали. Хотя при таком ветре это сложно.
— Переживаешь о дальнейшей судьбе? Так ты знакома с ними лично?
— Знаю почти всех, — призналась я. К горлу подкатил ком. Говоря о тех, кто чуть было не убил Адама, я испытывала противоречивые чувства, — Прошлая жизнь возвращается, я ничего не могу с этим поделать.
— Но ты больше не часть группы Архитектора.
— Что бывает после суда, Адам? Их казнят?
— Не могу гарантировать помилования.
— И мы ничего не можем с этим сделать? Доказательств покушения нет. Никто не знает…
— Эмбер, судьям доказательства не нужны. Наступили тяжелые времена, а повстанческие движения Пустоши терроризируют военных и мирное население. Милость в их сторону длилась годами и привела к тому, что имеем. Я не могу гарантировать благополучный исход, но постараюсь затянуть дело на долгий срок.
— Они все еще под твоим ведением?
— Да. Повстанцы пробудут в камерах. Там есть постель, пища, тепло. Хотя они и этого не заслужили, попытавшись убить тебя.
Он злился. Сильно. Но подавлял гнев, стараясь не смотреть мне в глаза. Парень потянул меня к зданию, посмотреть на архитектуру поближе. Я решила больше не спрашивать. Однако у ступеней Адам сам заговорил, обернувшись ко мне.
— Эмбер, постарайся освободиться от прошлого и жить настоящим. У нас семья, дом, будущее. Ты же видишь кем стали люди Архитектора! Они выбрали свою судьбу сами, ступив на дорогу предательства.
— Ты прав, но я ведь была среди них, Адам. И мне известно, как на эту дорогу выходят. После чего это происходит.
— После чего? Что может стать причиной для вандализма, убийств и террора?
— Неужели ты не понимаешь?
— Эмбер, есть граница, за которую переступать нельзя. Ты можешь злиться, протестовать, но пойти на подобное…
— Адам, ты справедлив и благороден. Ты смог бы устоять, но не такая. Я выбрала этот путь после того, как потеряла родителей. Сложно верить в благие намерения системы, когда в твой город приходят военные, сражаются с мирными и оставляют следы от патронов на белой стене дома… Люди Андариона принесли столько зла, что во мне не осталось сил понять их.
— Сколько тебе было?
— Когда пришли военные? Не знаю. Лет девять. Я воспитывалась у Нэн, но мама забирала меня в дни сбора урожая. Помню, как пряталась в мельнице и смотрела в небо, ожидая, когда выстрелы прекратятся…
Муж участливо расспрашивал меня. Гнев из-за повстанцев отступил, а желание поддержать не выглядело искусственным. Адам действительно проявлял участие в проблемах прошлого.
— Твои мама и папа погибли при обстрелах в Черных Топях. Это случилось пятнадцать лет назад.
— Мне только стукнуло одиннадцать, — усмехнулась я, даже не удивившись тому, как легко говорю об этом и тому, что помню, — Ни отец, ни мать не были диверсантами. Они пошли, как и многие, на мирный протест. Там ведь была стройка дороги для военных.
— Так Андарион расширял границы влияния, — сухо добавил парень, подняв взгляд к ракетам над нами, — Я был ребенком, когда они заявляли о величии мероприятий по расширению дорог в Пустоши.
