— Много всего, Аль-ми, — вздохнув, сокрушенно качнул головой Альрем, — очень много.
— Кочевники… — юноша повел плечами, чувствуя, как нарастает холод внутри, в душе.
— Все в порядке, — поспешил успокоить его отец, — их нет.
Аль даже вздохнул с облечением, на миг поверив в то, что ему все только приснилось. Было бы хорошо продолжать жить, как раньше, ни о чем не заботясь… Возможно, он не сможет после всего случившегося наяву и во сне быть таким же наивным, как прежде, но, во всяком случае, никто не заставит его становиться решительнее, чем он был готов.
И, все же, спустя лишь мгновение, понимая, что все не может быть таким безоблачным, как хотелось бы, он, вновь нахмурившись, осторожно спросил:
— Они ушли обратно в свои снежные степи?
— Да, — кивнул царь, не продолжая, хотя и одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять: это только часть всего — правды, беды, жизни.
Что же до Аля, то тот ответ, который, по мысли отца, должен был успокоить еще не успевшего оправиться от долгой болезни сына, лишь сильнее озаботил его.
"Но зачем тогда призрак Ларга приходил ко мне в сон? — неясно. И зачем идти искать повелителя дня, если его помощь не нужна? Кочевники ушли, воины прогнали их… Странно… Или они придут вновь?" — он поежился. Ему бы совсем не хотелось, чтобы это оказалось правдой. Однако другого объяснения он не видел.
Хотя, может быть, его и не следовало искать. Сон — есть сон. Мало ли что может присниться. Это мог быть обычный кошмар, навеянный тяжелой болезнью, и, если так, ненастоящий призрак просто пугал, а не предупреждал.
— Но если они вернуться… — все же, не спуская внимательного взгляда настороженных глаз с лица отца, ожидая не столько его ответа, сколько реакции на слова, проговорил он. Где-то в глубине души, Аль, привыкший готовиться к худшему, боялся, что так оно и случится.
Но царя эта мысль почему-то совсем не озаботила:
— Нет, сынок, они не вернутся, — видимо, он знал что-то, убеждавшее его не сомневаться, что так оно и будет.
— Но кочевники приходили? Они ведь мне не приснились? — он, занервничав, начал сомневаться во всем. И на этот раз сомнения не успокаивали, а еще сильнее пугали.
"Я что, схожу с ума?" — ему стало так холодно, так страшно, как не было даже в миг, когда он с высоты водопада рухнул в ледяную воду реки.
— Нет, не приснились, — он смотрел на царевича глазами, в которых читалось то, что не решались, презирая эгоизм, произнести уста: "Но лучше уж все было б так…"
— Почему же ты так уверен…
— Они забрали у нас все, — словно в бреду, не отдавая себе отчета в том, что делал, прошептал Альрем, а затем горько усмехнулся: — Зачем им возвращаться?
— Забрали? — Аль не понимал. Ведь если кочевники ушли, значит, отец победил их, верно? Но если так, они должны были бежать, побросав даже собственное оружие. Или они успели разграбить приграничные земли до решающей битвы? — Что случилось? — попросил Аль.
— Это долгая история, — царь отступил на шаг, качая головой. Он не хотел говорить о прошлом, к тому же, понимал, что ни к чему хорошему это не приведет, лишь растревожит душу сына, которому и так достаточно пришлось пережить.
— Долгая? — но юноша, научившийся слышать, и так почувствовал что-то неладное. Он насторожился, от напряжения нервно задрожал.
— Сынок, — отец тотчас заволновался, засуетился, — вернись поскорее в постель. Ты еще не до конца поправился.
— Сколько же времени я болел? — нет, он понимал, что, наверное, его бред длился достаточно долго, несколько дней, может быть, даже неделю, как бы иначе ссадины и ушибы на его теле успели зажить?
— Это… — тот, все равно не готовый во всем признаться, еще пытался скрыть истину за полуправой. — Это просто так говорят — "долгая история", имея в виду, что нужно многое сказать.
— Ты торопишься?
— Н-нет, — вопросы сына просто ставили его в тупик. — Но ты еще слаб, и…
— Тогда просто ответь: сколько?
— Что? — он упрямо делал вид, что не понимает его.
— Сколько времени я болел? Отец, это ведь всего несколько слов! На них не понадобится много времени, в отличие от бессмысленных споров…
Альрем наклонил голову. Он так не считал. Потому что пока на вопрос не дан ответ, это только один вопрос. А потом появляется множество новых — без конца и края.
— Отец… — не унимался юноша, который покраснел от внутреннего напряжения, его глаза заблестели, словно в лихорадке, когда ему стало казаться….
"А что если я и сейчас сплю? И вижу во сне отца, точно так же, как видел призрак Ларга? На самом же деле… — он мотнул головой, отгоняя от себя жуткие ледяные мысли. — Нет! — ему не хотелось верить, думать, что тот мертв. — Скорее, это я умер. Но не могу уйти в подземный мир, потому что не исполнил свой долг. Может быть, мне приснилось, что я выжил, на самом же деле мое тело давно замерзло во власти холодной горной расщелины или ледяной реки. И… И я не смог предупредить о приходе кочевников. И… И поэтому я вновь и вновь возвращаюсь назад, чтобы попытаться исправить неисправимое, доделать то, что не может быть завершено… И эти сны будут сниться мне до скончания времен, мучая невыносимостью…
— Аль-ми, не пугай меня! — откуда-то издалека, словно из-за грани мира донесся до него голос царя.
— Прости, — прошептал тот, опустив голову на грудь так низко, чтобы отец не мог заглянуть ему в глаза и прочитать в них отчаяние. — Прости, что подвел тебя… всех… Я должен был предупредить…
— Ты и предупредил, — вздохнув, качнул головой Альрем, душа которого горела в огне боли, так что в глазах, словно капли воска, зажглись блеклые горькие слезы, — это я все испортил. Мне бы поверить тебе. Полностью и без оговорок. И послать к границе все войско. Может быть, тогда… — ему было легче думать, что шанс на спасение все-таки был, просто он его упустил. Однако, на самом деле, он совершенно ясно понимал — все было предопределено. Не так, так иначе. Потому что… — Их было слишком много… — в задумчивости качнув головой, прошептал он, не замечая, что заговорил вслух, выдавая свои тайные, самые мрачные мысли. — Вьюга, задувшая пламень огня, укравшая осколки тепла, тьма, обрушившаяся на землю… Наверное, лишь если бы нашелся кто-то, сумевший объединить войска всех десяти царств, можно было бы надеяться на победу. А так…
Царевич молчал. Затаив дыхание, он слушал отца, пытаясь вникнуть в смысл его слов, который, казалось бы, лежал на самой поверхности, однако никак не доходил до сознания, потому что был слишком ужасен, чтобы его можно было принять.
— Один воин, если он прекрасно владеет оружием, бьется не щадя себя, думая лишь о спасении своей родины, своих близких, может одолеть десятерых. Но кочевников было так много, что их не удалось даже сосчитать… Словно снег… Налетели метелью, ушли, оставив мертвую землю, покрытую пеплом, смешавшимся со снегом… Те, кто поднял на них оружие, будь то воины — ветераны или еще совсем мальчики — ученики, были перебиты. Женщины и дети, попавшиеся на их пути, увезены в рабство… — он тяжело вздохнул. — И самое ужасное, что оставшиеся могут только завидовать судьбе и тех, и других, замерзая в холоде нескончаемой зимы, слыша плач детей, страдающих от голода.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
