(Фрэнсис Хеольм), и те, чей интеллект нормален или выше среднего (Мишель Фурнире). Те, чьи мотивы – загадка для них самих (Ги Жорж, Патрис Алегре), и действующие во имя зла (Жюльен) или такой ценности, как чистота (Фурнире);
• убийцы, нападающие на молодых женщин (Ги Жорж, Патрис Алегре), на девочек или подростков (Мишель Фурнире), на молодых мужчин (Пьер Шаналь[61]) и на пожилых женщин (Жером);
• убийцы, которые не разрабатывают никаких сценариев, чья деструктивность представляется исключительной (Ги Жорж, Патрис Алегре), и те, кто воплощает в жизнь режиссерскую фантазию (Мишель Фурнире);
• убийцы, которых американские полицейские называют организованными, то есть планирующие свои преступления, и дезорганизованные – те, кто импровизирует, не думая об осторожности, когда их захлестывает волна безумия;
• наконец, убийцы, которые стыдливо обрывают повествование о своих преступлениях, и те, кто подробно рассказывает о них, раскрывая перед нами свою жуткую вселенную и вызывая тошноту у присяжных.
Достаточно воскресить в памяти зловещую портретную галерею из судебной хроники этого века, чтобы уяснить простую истину: все они очень разные. Тем не менее при чтении каждой из моих экспертиз у читателя может возникнуть ощущение, что я иллюстрирую один и тот же случай. Поэтому будет ли вполне законно объединять столь разнородных преступников в одну категорию?
Ответ будет утвердительным сразу по трем причинам.
Во‑первых, диапазон лиц, причастных к серийным преступлениям, гораздо более узок, чем среди субъектов, совершающих единичное преступление. Убивать снова, снова и снова… для этого требуется сочетание различных факторов биографии, событий, психической организации и реакции на первое преступление. Поэтому будет естественно предположить возобновление определенных установок.
Во‑вторых, клинический анализ всегда подчеркивает то, что я назвал трехполюсником с переменным утяжелением: психопатия – извращенность (нарциссическое извращение и сексуальная извращенность) – ужас перед небытием. Преступный процесс будет определять успешное или неудачное расщепление, мощный механизм защиты и деформации «Я». Именно эта почти герметичная внутренняя стена, защищающая субъекта от вторжения страха небытия, но отсекающая его от глубинных источников этого страха, так пленяет серийного убийцу, придавая ему видимость псевдонормальности или даже парадоксальной гипернормальности.
И, наконец, в‑третьих, самое главное, о чем свидетельствует озарение Ресслера, изобретателя этого термина. Сама суть данного преступного явления подвержена психодинамике: это процесс, который продвигается по своему пути и повторяется. При чтении биографий серийных убийц мне на память часто приходит образ подземных водотоков, которые просачиваются и в конечном итоге соединяются, образуя открытую реку. Мы наблюдаем настоящее преступное крещендо. Вначале это действия, направленные на поиск выхода: от кратких до более усовершенствованных эскизов, как будто каждое нападение – часть будущей головоломки, неизвестной субъекту. Человек, впервые проливший кровь, не знает, что скоро станет серийным убийцей. Это более или менее импровизированное преступление, часто отмеченное корыстными мотивами. Иногда все начинается с изнасилования, которое продлевается или, выйдя из-под контроля, перерастает в убийство. Но такой сценарий будет сопровождаться подчиняющим и обескураживающим самого субъекта опытом, который относят к категории «бесплатного», потому что «выгода» кардинальным образом затрагивает находящуюся под угрозой психику. После первоначального удивления матрица повторения складывается и занимает свое законное место. Мы бы ничего не поняли в феномене серийных убийц, если бы не изучили этот «внутрипсихический динамит», состоящий из следов неочевидных травм, слишком ранних и затянувшихся. Эти следы могут взорвать субъекта, если невзначай столкнутся с определенными качествами другого человека, будущей жертвы. Это «нечто», которое ищет выход и прокладывает себе подземный путь, представляет собой набор посттравматических следов, стремящихся найти свое сценическое воплощение и собственный облик. Мистеру Хайду требуется занять место на сцене нашего мира, поскольку ему не удалось разрешить конфликт с доктором Джекилом в психическом поле. После вспышки «преступной любви с первого взгляда» функция преступления – превратить угрозу в триумф: пассивность становится активностью, страдание всемогуществом, травмы, перенесенные когда-то, травмами, наносимыми сегодня. Его логика заключается в том, чтобы вторгнуться, избежав участи объекта вторжения, и не быть уничтоженным. Убить, чтобы остаться в живых. Его конечная цель – использовать жертву для укрепления собственного расщепления и продолжать свой путь, как будто ничего не произошло. Его динамика состоит в том, чтобы сегодня осуществить постановку преступного деяния, которое ранее не имело отображения в психике. Но преступление не излечивает, и освоение процедуры без понимания ее смысла раз за разом все больше затемняет его. Ученик волшебника, который хочет стать повелителем темных сил, ничего не понимает в том, что приводит их в движение, даже если он полностью освоит методы сотворения зла.
Давайте оставим психодинамический аспект – саму суть преступного феномена – и рассмотрим набор приемов психической работы преступления, которые чаще всего встречаются у серийных убийц. Они помогают решить основное уравнение серийного убийцы: как облегчить «повторение наоборот» перенесенных травм, на этот раз имея на руках все козыри и за счет несчастных жертв?
Почти у всех этих преступников осознанная ненависть исключена как таковая. Сама миссия преступных деяний состоит в том, чтобы отрицать существование другого, выбранного в качестве жертвы. Признание своей ненависти – человеческой эмоции – возродило бы целый диапазон переживаний и снова открыло бы пропасть страданий. Ненавидеть свою жертву – значит вспомнить происхождение этой ненависти, а также свои прежние мучения. Функционирование нарциссического извращения как раз и состоит в том, чтобы через контроль над другим человеком превратить это страдание в его полную противоположность – нарциссическое всемогущество. Единственная ненависть, которую демонстрируют серийные убийцы, направлена на выживших жертв, ведь своими показаниями они угрожают оборонительному сооружению и разоблачают маскировку. Все в поведении серийных убийц свидетельствует о сугубо защитном характере этого демонстративного безразличия, этой особой формы ненависти.
Следовательно, безразличие выступает насущной необходимостью. Тем не менее следует иметь в виду, что это касается только жертвы и никого, кроме нее. Это равнодушие к ней, но не возвышение самого себя. Серийные убийцы не творят злодеяния так, словно давят насекомых. Прихлопнуть муху не значит проявить всемогущество. Преступления подобного рода совершают субъекты, которые устраняют всех, кто встает у них поперек дороги, но их нельзя отнести к категории серийных убийц. В представлении serial killer он сам является «всем» именно потому, что жертва в его глазах – «ничто». Подчиняющий опыт, который сопровождает переход к преступному деянию, – это всемогущество, триумф, возникновение хаоса, который я назвал «нарциссической оргией». По словам Жерома, при этом он испытывал следующие ощущения: восторг, который на время кульминации нарциссизма освобождает от тяжести тела, а также умиротворение в результате разрядки накопленной энергии. Сопутствующее сексуальное возбуждение сопровождается распространением волны деструктивности, но все убийцы отличают этот опыт от обычного сексуального удовольствия. Это наслаждение относится к древнему инстинкту существования
