что Крид работает на «Джекстон», — объяснила Нина. — Многовато совпадений.
Все задумчиво примолкли.
Несколько минут спустя Брек победно вскинула кулак.
— Есть! — Ее лицо светилось от радости. — Нашла заявку Дэниела Крида на смену имени в округе Пима!
Все столпились у экрана.
— Там и дата рождения, и номер страховки! — торжествовала сотрудница киберотдела. — Я смогу его вычислить. — Она кликнула по отсканированному документу. — Твою мать!
Нина прочла строчку, выделенную курсором, и оглянулась через плечо.
— Он родился двадцать девятого февраля, — передала она Уэйду, показав на экран.
— Бинго! — Старший профайлер улыбнулся.
Они серьезно продвинулись в расследовании.
— Как теперь зовут Крида? — спросила Нина.
Брек листала файл — и вдруг застыла, судорожно ахнув.
— В чем дело?! — хором воскликнули Нина с Уэйдом.
Келли подняла глаза на Нину.
— Клэй Фордж… — в ужасе прошептала она.
Глава 40
Клэй Фордж положил трубку стационарного телефона. Пришло время плана Б.
Яростно обшаривая ящик в поисках запасного удостоверения личности, он порезался о канцелярский нож. Ругаясь про себя, рассматривал набухшую каплю крови, потом засунул палец в рот. Вкус и запах крови напомнили о давнем случае, зарытом где-то в закоулках памяти. Клэю тогда было шестнадцать, и как-то раз он преподал урок жалкому слабаку, хныкающему на полу туалета.
Перед глазами так и стояла картина: скрюченный мальчишка, занесенный для очередного удара кулак… Мистер Кэйхилл услышал вопли хлюпика и забарабанил в дверь.
— Ты что творишь?! — воскликнул он, ворвавшись внутрь. Морда у него раскраснелась, как свиное рыло.
Малолетний идиот орал как оглашенный.
— Я защищался! — Клэй заранее придумал объяснение. — Он первый начал!
Мистер Кэйхилл опустил взгляд на мальчишку:
— Это правда?
Сопляк прекратил хлюпать, но и отвечать не стал.
Клэй едва заметно наклонил голову, уставился прямо в испуганные глаза мальчишки и одними губами произнес верный ответ: «Да». Подсказка.
— Ну? — поторопил мистер Кэйхилл.
— Д-да, — наконец-то выдавил гаденыш.
Куратор разнял их и отправил мальчишку в медкабинет. Потом перевел бесцветные глаза на Клэя.
— Идем за мной.
Ясное дело, не за праздничный стол позвал. Все равно никто не помнил, когда у Клэя день рождения… Ну и плевать. Интересно, поверил в сказочку о самообороне? А если нет? Наверное, на неделю запретят смотреть телевизор. А если сломал крысенышу нос, то и на месяц.
Мистер Кэйхилл завел его в кабинет и закрыл дверь.
В углу комнаты сидел доктор Новак, местный мозгоправ. Раз чокнутый Новак здесь, то дело не в драке. Значит, куратор и так искал его, Клэя, и отвлекся на шум в туалете.
Он бухнулся на стул, скрестил руки на груди и взглядом послал мозгоправа с куратором куда подальше.
Кэйхилл вздохнул и провел ладонью по волосам.
— По правилам тебя снова нужно изолировать, но с учетом обстоятельств… Я посмотрю на твой поступок сквозь пальцы.
Клэй выпрямился в кресле.
— Каких обстоятельств?
— О подобных вещах сложно говорить. Пожалуй, сообщу прямо, — сказал Новак.
— Ну? — Клэй ненавидел ожидание. Оно показывало нерешительность. Слабость.
— Сегодня утром твои родители умерли, — тихо произнес психиатр.
Он не сразу осознал эту новость.
— Авария, что ли?
— Шила в мешке не утаишь, — вздохнул Новак. — Все равно ты рано или поздно узнаешь.
Опять пустой треп! Он стиснул зубы.
— О чем?
Наконец Новак поднял на него глаза.
— Боюсь, твоя мама убила отца, а после покончила с собой.
Клэй откинулся на спинку в совершенном изумлении. Мозгоправ протянул к нему руку, будто хотел похлопать по плечу.
— Отвали!
Новак отдернул руку, словно от огня.
Раз психиатру поручили рассказать о смерти родителей, из него и нужно вытягивать информацию.
— Как эта сука умудрилась?
— Твоя мама, — поправил Новак.
— А я сказал: «сука»!
Мозгоправ притворился, будто не слышал.
— Оказывается, твой папа давно купил револьвер. Твоя мама им воспользовалась.
Точно. Отец хранил его в ночном столике.
— Она нечаянно застрелила отца, а потом убила себя из чувства вины? — потребовал объяснения Клэй.
— М-м, нет… Она оставила предсмертную записку.
И тогда Клэй все понял.
— Догадываюсь, что там было.
— Правда? — удивился психиатр.
— Сегодня двадцать девятое февраля. Сука дошла до ручки.
— Не понимаю… — растерялся Новак.
— Или вы хреновый мозгоправ, или совсем не читаете личные дела. Четыре года назад, двадцать девятого, умерла моя сестра.
Мужчины обменялись многозначительными взглядами.
Новак прокашлялся.
— Понимаю, почему твоя мама огорчилась, она…
— Наверняка она меня хает в своей дебильной записке! Сама виновата, а все сваливает на меня!
— Ну твоя вина тоже там есть, — мягко возразил Новак. — Нужно отвечать за свои поступки. Из этого и состоит процесс…
— Мои поступки?! — Клэй вскочил на ноги. — Несчастный случай!
— Суд решил иначе. — Психиатр тоже встал.
— Поэтому я и здесь! Мне никто не верит!
Кэйхилл не выдержал и вмешался. Лицо у него превратилось из розового в ярко-красное.
— Десять минут давил подушкой на бедного ребенка! Да уж, несчастный случай…
— Мне было двенадцать! — возмутился он. Как Кэйхилл смеет его обвинять?!
— Вполне сознательный возраст, — парировал куратор. — А сегодня в туалете? Ты чуть дух не вышиб из парнишки! Чтоб другим неповадно было, да?
Клэй еле сдержал улыбку. Хоть кто-то понял смысл урока!
— В том-то и проблема, — заметил Новак. — Ты не желаешь отвечать за свои поступки. Если б ты только признал…
— То что? Вы бы меня отпустили — мол, гуляй себе? — Он развел руками. — Ждете признания? Получите! Я убил сестру! Ей был один день!
Слова, которые Клэй так долго таил в себе, яростным потоком срывались с губ.
— Как только мы остались одни, я душил ее подушкой, пока она не перестала ерзать. Но я не отпускал, держал подушку еще несколько минут, чтоб уж наверняка. Стоял так, пока она не сдохла! — Он вплотную приблизился к Новаку — даже чувствовал застарелый запах кофе из его рта. — Все. Довольны?!
— Нет. — Кровь отхлынула от лица психиатра. — Не доволен.
…Покалывание в пальце вернуло Клэя в настоящее. Он тщательно вытер ножик и бросил обратно в ящик. Да, то был первый и последний раз, когда он в чем-то сознался. Больше он этой ошибки не повторит.
И все же вспышка принесла пользу. С того дня Новак и Кэйхилл его избегали, а другие дети — боялись. Сбились в стадо, как овцы в страхе перед волком.
Благодаря предсмертной записке тупой суки даже так называемая родня стала его бояться. Когда он вышел на свободу два года спустя, они твердо дали понять, что не хотят его видеть.
Остальной персонал не слышал разговора с Новаком и Кэйхиллом и жалел несчастного сиротку. Он сыграл на их сочувствии. При необходимости ему даже удавалось выдавить слезу. Колония послужила ему школой жизни, и
