душе моей сушняк!
Минут через десять трибуны впали в транс, притоптывая, раскачиваясь и подпевая группе. То ли накопившаяся усталость давала знать о себе, то ли все дело было в обрывистом, рубящем время на кусочки, реггее, но Тома вдруг оторвало от земли и понесло куда-то вверх, в налившийся теплыми красками закат, туда, где все принимали друг друга с открытым сердцем, где все были друг другу братьями в правильном и добром мире, переполненном любовью и единением. На минуту ему показалось, что он попал в сказку, в место, где нет и не может быть врагов. Никто не посмотрит на тебя косо, никто не двинет тебе в зубы за странный прикид или неправильную длину волос. Ты больше не виноват в том, что не ходишь в спортивных штанах, не плюешь, сидя на корточках, семечки, не слушаешь блатняк. Ты – тот, кем ты хочешь быть, ты – настоящий, потому что свободен в своем выборе. Никто и никогда больше не заставит тебя быть кем-то.
– Новый год, – сказал он.
– Чего? – встрепенулся Монгол.
– Новый год, – повторил Том. – Время, когда все люди независимо от достатка, культуры, образа жизни, просто рады друг другу.
– А новый год летом – это правильно, – сказал Монгол.
Когда концерт кончился и народ стал расходиться, они стали поперек аллеи и, цепляясь ко всем, спрашивали, не знает ли кто Индейца.
Индейца никто не знал.
– Приезжие все, – удрученно констатировал Том.
– Смотри, как жестко пацана футболят, – Монгол ткнул пальцем в мелкого, не по возрасту хайратого хиппаря в феньках по локоть и с рюкзаком за спиной.
– Пацаны, впишите меня кто-нибудь. Ну впишите, пацаны! – стонал пацаненок.
– Да пошел ты! – то и дело слышалось в его адрес.
– Может повод дал? – задумался Том.
– Здарова. – Из темени вышел их криворожский знакомый. С ним был один из выступающих, длинноволосый худой музыкант с бледным лицом и детскими синими глазами.
– Во, Винт, эти пацаны Индейца ищут.
– Отличный барабанщик, – ответил Винт. – Но на концерте его не было.
– Выходит, нужно к нему домой ехать, – сказал Монгол.
– Завтра с утра и поедем, – ответил Том.
– К нему без мазы ехать. Он крезанулся, – сказал Винт.
– Что, крыша поехала?
– Ага. Я его пару лет назад в Джанкое видел, он дынями торговал. Совсем никакой был. Бледный как тень, еле на ногах держался.
– Может, обдолбался чем-то?
– Да он и не слазил, – Винт пожал плечами.
Выходя, они вновь заприметили мелкого хиппаря. Он бросился к ним:
– Пацаны, впишите меня!
– Чувак, да легко. Пошли.
– А вы где зависаете?
– Мы, наверное, в парке заночуем, под Массандрой. Там скамеек много, места хватит.
– В Приморском? Не, это далеко. Эх, придется опять дома ночевать! – и он расстроенно пошлепал темным летним бульваром.
– Вот! Вот за это я и не люблю Систему, – сказал Том, глядя ему вслед. – У Системы нет средств борьбы с фальшивыми кадрами. То же самое было в КПСС. Только там были не дежурные фенечки и искусственно драные коленки, а посты и награды. И тут та же проблема: как отличить настоящих людей от замаскированных под неформалов обывателей.
– Шарик круглый. Жизнь сведет и разведет, – изрек Монгол.
Они вернулись в Приморский парк глубокой ночью и, развалившись на скамейках у круглой клумбы, быстро заснули.
Тому снилось, что он совсем старый. Кажется, ему лет сорок. Ночь, тишина. Он сидит под замком в сарае, и знает, что на рассвете его должны расстрелять. Открывается дверь, но это еще не расстрел. В сарай вталкивают Монгола. Ему почему-то лет двенадцать, но он точно знает, что где-то здесь припрятан совок для мусора. Они находят его в углу под соломой, и долго роют подкоп в холодной, глинистой земле. За стенкой несется состав. В нем уезжает Лелик. Он что-то кричит им, – что-то очень важное, чего не разобрать за монотонным стуком железных колес…
Поезд ушел, но грохот остался. Он стал более дробным, совсем рассыпчатым, будто множество людей, собравшись вместе, выбивали пыльные ковры.
Замок
Протирая глаза, они ошалело крутили головой. Вокруг их клумбы, грохоча десятками сапог, бегали раскрасневшиеся, румяные солдаты.
– Быстрей, быстрей, быстрей! – покрикивал сержант, время от времени поглядывая на часы.
– Вольно! – наконец скомандовал он. – Закурить и оправиться.
Солдаты разбрелись в тени кипарисов.
Двое солдат сели рядом.
– Здарова. Сигареты есть?
– Для вас, пацаны, всегда есть. – Монгол достал пачку. – Сколько до приказа?
– Далеко. – Один из солдат махнул рукой.
– Шо так грустно? У вас же тут курорт! Санаторий!
– Дома не курорт, а свобода, – ответил второй.
– Надо, надо служить, товарищ боец, – серьезно сказал Монгол и хлопнул военного по плечу. – Родина в опасности.
– А ты откосил? – Солдат почувствовал иронию.
– Нет… Понимаешь, я бы рад служить, но не разрешают. У меня в деле написано: неуравновешен, в случае чего могу застрелить сержанта, или даже генерала. Боятся меня. Я в танковые хотел, чтобы потом на Киев рвануть и пострелять там всех, кто у власти. Но психиатр зарубил, сволочь. Говорит, я служить права не имею, потому что историю поверну в неверном направлении. Так что смотрите в оба. Берегите наш покой. А мы купаться пойдем.
И они под нестройный солдатский матерок не спеша пошли вниз, к морю.
Море было теплее, чем вчера. Искупавшись, они вновь, как и вчера, побрели в сторону Ялты. Параллельным курсом с ними шли трое пацанов. Грязные, загорелые, в покрытой пылью одежде, без лоска и побрякушек. Собранные, немногословные.
– Панки, – сказал Том.
– Может – бомжи? – хохотнул Монгол.
– Не. Вон у одного паутина на сумке.
– А чего они такие грязные?
– Я на тебя через месяц посмотрю.
– Панк нот деад, – поздоровался Том, когда они поравнялись.
– И вам не болеть. Пожрать хотите? – сказал один из них.
– Пожрать всегда можно.
– Мы на рынок, там ништяков полно.
Они свернули куда-то от моря и долго шли вдоль зашитой в бетон, похожей на сточную канаву реки, пока не увидели распахнутые ворота рынка.
Панки, не обращая внимания на торговцев, шли куда-то вглубь рынка. Там, в углу за торговыми рядами находился большой сарай. Его широкие двери были гостеприимно распахнуты, внутри зеленела огромная гора блестящих арбузов. Рядом никого не было.
– Это наша столовая! – по-хозяйски сказал один из панков. – Набирай, пацаны.
– Это что, можно бесплатно? – удивился Том, на всякий случай оглядываясь, нет ли сторожей.
– Бери, не парься. Жаль, дыни не завезли.
– Завтра должны подвезти.
– Завтра вряд ли. У них привоз в понедельник.
– У них привоз по-разному.
Пока панки препирались друг с другом, Монгол с Томом выбирали крепкие,
