не торопиться в левую дверь.
– Так уже сколько времени прошло, – сказал Белый, – вы и не поторопились.
– Надо пока подумать всё равно. Извините меня. Но вы можете ходить через шкаф туда-сюда сколько влезет, я не буду запирать.
– Я тоже пока не пойду, – сказала Анна, – у меня попугаю воды не налито и я в тапках.
– А мне на работу, – сказал Жмых, – я бы сходил, но сегодня судно новое приходит, я не могу.
– Я вот просто думаю, – сказал Владыч, – что надо отдохнуть сперва, что ли. Да и ночь сейчас там.
Соник и Захаров молчали.
– Да идите вы нахуй, – сказал вдруг Том.
Воспользовавшись секундным замешательством товарищей, пьяница шагнул в левую дверь шкафа и захлопнул её за собой.
– Блядский род, – сказала Анна, – ну блядский же род, а.
– Да вообще, – подал голос Захаров.
– Погодите, – сказал Белый, – все устали, никто ничего такого не планировал, я понимаю. Не надо никому на себе тельняшку рвать. Отвезите меня домой, мне телефон нужен.
Через полчаса Ник перезвонил Белому и сообщил, что ни в Сиро-Яковитском приделе, ни в примыкающих к нему частях Храма нет ни единого человека.
Добродушный пьяница Том, единственный негр на всё восточное побережье Тихого океана, зашел в старый шкаф и исчез где-то между Иерусалимом и Южнорусским Овчаровым.
– Господи, – сказала Анна, – да лучше бы всю жизнь песня «Валенки».
– Анна, выходите за меня замуж, – внезапно брякнул Жмых.
– Правильно, – меланхолически заметил Соник, – где гроб стоял, там стол есть яств.
– Ладно, в другой раз, – кивнул Жмых, – но я не оговорился.
Анна смотрела на него с таким выражением на лице, как будто Жмых был не Жмых, а гиацинтовый ара.
Снаружи, во дворе, что-то грохотало и перекатывалось. Дул очень сильный ветер. Розовый закат сменился сиреневыми сумерками, и синий абрис южных отрогов Сихотэ-Алиня прямо на глазах наливался чернотой. Том, озираясь по сторонам, сперва удивился тому, что Иерусалим так похож на дачные предместья Владивостока, а потом – что и в самом деле находится в дачных предместьях, а не там, куда его обещала доставить турфирма «Старый Шкаф». Удивился, но не огорчился: подумаешь, не получилось с первого раза – со второй попытки получится. В третий раз Том удивился, сообразив, что в шкаф он зашел утром, а теперь уже наступала ночь; Том почесал задницу, непонятно в какой момент ушибленную чуть ниже и левее копчика, и побрел вниз по кривой и узкой дачной улице, гадая, в котором из садоводческих районов очутился: в Кипарисово? В Сиреневке? В любом случае, имело смысл идти вниз, к федеральной трассе. Оттуда, если повезет поймать попутку, до поворота на Овчарово рукой подать.
Темнело быстро. Дачный поселок был безлюден, хотя в некоторых домах светились окошки, а до Томова носа то и дело доносились запахи еды. Запахи эти, сначала осторожные и стеснительные, вскоре сделались уверенными и наглыми. Они настигали Тома со всех сторон и с разбега, как гопники, били в нос. Минут через двадцать больно пахло уже отовсюду: борщом, яблочным вареньем, жареной картошкой и пирогами. Ветер, подгоняющий Тома в спину, мимоходом швырял в него сведения о тучных дачных ужинах. Том лавировал между ароматами снеди, преодолевал короткие расстояния от эманации котлет до эманации запеченой в духовке курицы и думал о том, что в «Синем Аре» сейчас дают блины. Том был отчаянно голоден. Вдобавок, ему хотелось пить. Когда, после очередного поворота на очередной дачный проезд Том увидел далеко внизу бегущие огоньки фар, а между собой и огоньками темное море дач, лесов и садов, он понял, что шкаф забросил его слишком высоко. Слишком высоко в дачи, слишком далеко от блинов «Синего Ары».
Том поравнялся с каким-то забором, остановился, хотел постучать в калитку, но в темноте не смог вычленить ее в сплошной вертикальной плоскости и постучал куда придется. Ветер сорвал его стук буквально из-под костяшек пальцев; Том и сам его не услышал, так сильно свистело и шумело всё вокруг. Он привалился плечом к забору, чтобы как следует подумать, постоял так с минуту, затем решил поменять дислокацию и привалиться чуть подальше, потому что дерево, возвышавшееся над ним из-за забора, норовило наподдать ему ветками; Том отлепился от забора и припал к нему метра через три, и забор вдруг раскрыл объятия и выронил его, Тома, прямо внутрь чьей-то дачи, такой мягкой при первом знакомстве со спиной Тома, что никаких сомнений не возникло: дача была заброшена.
Выбравшись из сорняков ростом почти с забор, Том нащупал в траве твердую почву и пошел по направлению к дому, раздвигая руками бодыли – как будто плыл. Дом был темен. Дверь его нашлась сразу и открылась тоже сразу. Замок, накинутый дужкой на засов, был не заперт. Том наощупь снял его и беспрепятственно проник в чью-то собственность.
* * *
– Я вот думаю, – сказала Анна, – не свиньи ли мы? По-моему, да. Настоящие пионеры так не поступают.
– Точно, – согласился Соник, – пионеры бы сейчас набились в шкаф с целью попасть в Иерусалим. Чтобы разбиться там на группы и опрашивать местное население, не встречался ли им сегодня поддатый негр.
И все с готовностью заржали.
– Соник, не смешно, – сказала Анна.
– Смешно, – возразил Жмых, – ну правда, смешно.
– Кстати, Том разве пьяный был? – усомнилась Анна.
– Ну, так, – сказал Владыч, – как обычно.
– По-моему, просто с бодуна, – сказала Анна, но вообще да, что это меняет-то.
В «Синем Аре» пахло блинами, кофе и сигаретным дымом. За окнами «Синего Ары» давно стемнело. Нервный, исполненный беспокойства день кончился, на смену ему пришел нервный вечер. Белый, отправившийся в Иерусалим почти сразу после исчезновения Тома, держал ситуацию под контролем и периодически слал депеши по вайберу. В депешах говорилось, что Том по-прежнему не проявился в Иерусалиме.
– Там есть кому о нем позаботиться, – сказал Жмых, – не обязательно всей толпой в шкаф лезть.
– Да я понимаю, – согласилась Анна, – просто как-то. Не знаю.
– Он ведь правда, может, и не там совсем, – сказал Жмых, – Тем более, разведка подтверждает. У Белого там всё схвачено, ну, не у Белого, у его приятеля этого, как его. Папа там непростой, что мы по сравнению? В чужом городе. В чужой стране. Мы только ждать можем. Вот, ждем.
– Папа, – сказал Ара, – папа! Папа!
– Я домой, – сказал Соник, – мне еще скотину кормить.
– Я тоже домой, – сказал Владыч, – мне еще спать ложиться.
– Тоже поехал, – сказал Захаров, – мне еще вообще всё.
Жмых не тронулся с места.
– Анна, – сказал он, когда Захаров, замыкавший цепочку уходящих, закрыл дверь, – я не шутил.
– Папа! – сказал Ара.
– Вот, кстати, – сказал Жмых, – готов стать отцом нашей птичке.
Анна молчала.
– Ну скажите же, что вы не согласны идти за меня замуж, потому что не уверены в своих чувствах.
– А я уверена в своих чувствах, – сказала Анна, – поэтому и не согласна. Вы мне слишком дороги, Жмых. Чтобы я
