вот так вот взяла и вот это всё. Я не могу ни с кем жить вместе. Ненавижу с кем-то жить вообще. Я вас возненавижу.
– Так я тоже ненавижу, – сказал Жмых, – я же вам замуж предлагаю, а не вместе жить.
– А тогда зачем?! – изумилась Анна, – Мы с вами женимся и остаемся каждый где был? Гостевой брак?
Жмых улыбался.
– Неа.
– А что тогда?
– Анна, – сказал Жмых, – послушайте меня. Я вам сейчас все расскажу. Вы слушаете?
– Да слушаю, конечно!
– Анна, – сказал Жмых, – я вас правда люблю. Так бывает иногда с людьми. И вот я думал-думал, что я могу хорошего для вас сделать? Деньги есть у меня, но это всё банально. Всё, что за деньги можно купить – всё банально. Ну или, если не банально, то тогда вопрос жизни и смерти, а мы сейчас не про это. И не дай бог. В общем, я думал и придумал. Я хочу подарить вам счастье развода. Вы выходите за меня замуж, и мы подаем на развод. Что может быть лучше развода, скажите мне?
– Ух ты, – сказала Анна, – вот это подарок. Не ожидала!
– Я знал, что вы оцените.
– А как же наш сын? Что мы ему скажем? – Анна кивнула в сторону Ары.
– А ничего не скажем, – сказал Жмых, – пусть думает, что его батя полярный летчик.
– Полярная сова.
– Да. Пусть думает, что его батя – успешная полярная сова.
* * *
Оказавшись в заброшенном дачном доме, Том попытался приучить глаза к темноте, чтобы осмотреться в нем и хоть как-то устроиться на ночлег, но единственным его достижением стало умение видеть квадрат окна. Квадрат был светлее всего прочего. Всё прочее же было стопроцентной тьмой. Постояв на пороге, Том двинулся по направлению к квадрату, стараясь шагать как можно аккуратнее, но все равно больно ударился коленом об угол какой-то низкой мебели: скамейка? Сундук?
– Осторожнее, – вдруг услышал он, – не убейся тут. Не хватало еще.
Том замер.
– Ты где? – спросил он. – Я тебя не вижу.
– Я тоже тебя не полностью вижу, – ответил голос, – у тебя башки нет, что ли?
– Есть, – ответил Том, – просто у меня морда черная.
– Почему? – заинтересовался голос.
– А я негр. Точней, как бы это сказать. Афроюжнорусскоовчаровец.
– Охуеть, – сказал голос, – сколько лет здесь живу, сроду такого не встречал.
– А я тут один такой. На все Тихоокеанское побережье. А ты кто? – спросил Том.
– А меня как бы нету, – ответил голос, – то есть я есть, но меня не видно.
– Прозрачный? – уточнил Том.
– Как вода, – подтвердил голос, – есть хочешь?
– А у тебя есть, что ли?
– Да полно. Ты б чего хотел?
– Э. – сказал Том, – погоди. А душу продавать не надо будет?
– Да сдалась мне твоя душа, – хмыкнул голос.
– Ну я-то откуда знаю.
– Не надо будет продавать. Ни душу, ни первородство. Ты старший ребенок в семье?
– Средний, – подумав, сказал Том, – третий от начала.
– Ну тем более, – успокоил его голос, – можешь тогда совсем любой суп просить.
– Тогда борщ давай. На первое. А на второе картоху пожарь и котлет туда две штуки сверху. Нет, три лучше.
– Салатику?
– Капустки найдешь квашеной?
– Найду, – сказал голос.
В непроглядном воздухе запахло борщом, жареной картошкой и котлетами. У Тома свело челюсти.
– А садиться куда? – спросил он.
– Ну, на запах иди, прям как маленький, – подсказал голос ворчливо.
Запах был везде, но Том сосредоточился и локализовал источник. Он располагался правее оконного квадрата. Где-то там, в густой тьме, его ждали борщ, картоха, квашеная капуста и три котлеты.
– И водки грамм триста, ага? – сказал он, приближаясь к невидимому во тьме столу.
– Уже, – сказал голос, – только там четыреста, прости.
– О, – сказал Том, – это не беда.
Нащупав наконец стол и табурет, Том сел, стараясь не шатать мебель, чтобы не расплескать из сосудов, стоявших перед ним; однако никаких сосудов не было. Том пошарил перед собой – сперва осторожно, затем смелее, затем широко провел рукой по столу – он был пуст, лишь старая газета, зашуршав, свалилась на пол. Запах, меж тем, никуда не делся, а даже как будто стал сильнее, хотя сильнее вроде было и некуда.
– Гдеее?!! – взревел Том, – Наебал меня, да??
– Ничего и не наебал, – сказал голос, – просто жратва как идея нуждается в материализации. Я предоставил тебе идею жратвы. Заметь, выбранной тобой жратвы, а не какой попало. Тебе осталось только ее материализовать.
– Кааак!! Как я ее материализую, эту твою идею? У меня у самого идей дохуя, и вот эта вот, про борщ, еще не факт что твоя! Я с ней шел последние полчаса! И про картоху! И про котлеты! Твоя только про капусту! И про четыреста грамм! Моя была про триста. Как я должен это материализовать?!!
– Успокойся, – сказал голос, – делай как я скажу.
– Ну, – сказал Том, – допустим, я спокоен. Я спокоен! Я спокойно хочу жрать!
– Молодец, – одобрил голос, – начало правильное. Продолжай: «я спокойно протягиваю руку и нащупываю ложку. Ложка спокойная, тяжелая, мельхиоровая, холодная».
– Я спокойно нащупываю ложку! – сказал Том, – Ложка спокойная, тяжелая, мельхиоровая, холодная! И?
– Что «и»? Что у тебя в руке?
Том сжал пальцы. В них действительно находилась ложка. Она была спокойная, тяжелая, холодная и наверняка мельхиоровая.
– Ложка, – сказал Том, – ну нихрена себе.
– Продолжай, – велел голос.
– Я, – сказал Том, – спокойно сую спокойную тяжелую мельхиоровую ложку в спокойную тарелку, в которой спокойный борщ.
Том пошарил перед собой ложкой. Она брякнула об стол. Стол был пуст.
– Блядь, – сказал Том, – где?!
– Повторяй за мной, что ж с тобой делать, – сказал голос, – «я спокойно погружаю спокойную ложку в спокойный борщ и спокойно говорю «блядь! Где?»
– Чтооо??
– Повторяй!! – рявкнул голос, – жрать хочешь? Повторяй: «борщ, огненный как Геенна, красный как сама суть томата, женившегося на свекле, густой как ночь, спокойно стоит на столе, налитый в спокойную глиняную миску с коричневыми узорами на матовом боку».
– Борщ, огненный как Геенна, красный как… Блядь! Я не могу повторять эту тупую хуйню!
– Не хочешь повторять хуйню, значит, не голодный, – холодно заметил голос.
– Ты обещал, что душу продавать не надо будет! – сказал Том.
Голос помолчал.
– Ладно, – сказал он, – жри как знаешь.
– Как?!
– Ну как ты знаешь жрать, так и жри.
Том сосредоточился. Есть хотелось уже невыносимо. Борщ был где-то тут, рядом, оставалось всего лишь материализовать его.
– Борщ, горячий, с крупно порубленной капустой, с большим куском говядины на кости, стоит прямо передо мной, – сказал Том, – он налит в глиняную тарелку, совсем как та, в которой я дома держу катушки с нитками.
– Ну-ну, – сказал голос.
Том спокойно и уверенно сунул ложку в воображаемую тарелку. Ложка мягко шмякнула, плюхнула и погрузилась. Том зачерпнул из тарелки и отправил в рот первую пробу. Борщ был горяч и великолепен. Вторая ложка отправилась вслед за первой.
– Тфу! Что такое! – воскликнул Том.
– Что такое? – в голосе голоса звучала притворная забота, – Что? Нитки?
* * *
Белый решил оставаться в Иерусалиме до тех пор, пока не наступит хоть какая-то ясность: она просто обязана была наступить в самое ближайшее время, Том должен был объявиться или
