В то самое время, когда Россия притворно заставляла себя упрашивать и требовала такой высокой цены за свое согласие, Австрия в силу неожиданного поворота, который объясняется ее страхом перед возможностью упрочения надолго франко-русского союза, изъявила свою готовность отдать Наполеону руку одной из эрцгерцогинь. В декабре 1809 года посол императора Франца в Париже, Шварценберг, сделал предложения в этом же духе министру иностранных дел герцогу Бассано. Он заранее уже добился согласия своего двора, чтобы иметь возможность дать утвердительный ответ в ту самую минуту, когда сделано будет предложение. По поводу этого двойного матримониального вопроса Наполеон два раза торжественно совещался с высокопоставленными лицами империи. В тот самый день, когда подписано было соглашение с Шварценбергом, Наполеон отправил в Россию курьера «сказать, что я склонился в сторону австриячки».
Тщетно Наполеон расточал после этого царю уверения в том, что его дружба к нему осталась прежней – факт, что новая императрица французов была австрийской эрцгерцогиней, а не русской великой княгиней, становился очень важным. Если даже франко-русский союз будет держаться, один существенный элемент его все-таки исчез, а именно – доверие и сердечность. Вскоре во французской политике замечается новое направление. В то время как прежде наибольшим почетом в Тюильри пользовался русский посланник, то теперь его место занимает австрийский, выдвинувшийся вперед в качестве посланника родственной фамилии. В восточных делах та точка зрения, которую еще недавно занимал Наполеон, вдруг резко изменилась. Он внял жалобам австрийского посла на ненасытные притязания России и вернулся к былым талей-рановским проектам об Австрии, прочно сидящей в дунайских областях. Французский посол в Вене, Отто, скоро получил указание (26 марта 1811 г.), что Франция поддержит Австрию, если последняя выступит в Константинополе против занятия Белграда сербами, союзниками русских. Франция изъявляла готовность взять на себя «такое обязательство, какое венскому двору угодно будет поставить». Наполеон писал своему послу в Петербурге Коленкуру, что война между Францией и Россией может вспыхнуть в любом из двух случаев: во-первых, если будет нарушен Тильзитский договор; во-вторых, если русские перейдут Дунай.
Последствия континентальной блокады для России. Континентальная блокада налагала тяжкие лишения на всю Европу, как и на саму Францию. А между тем как от своих вассалов, так и от союзников Наполеон настойчиво требовал проведения этой системы с безжалостной строгостью. Особенно обвинял он нейтральных, например американцев, флагом которых прикрывались английские суда, нагруженные английскими товарами. Но вот в 1810 году по Балтийскому и Немецкому морям блуждало шестьсот судов, нейтральных или якобы нейтральных; все они искали места выгрузки и, отвергнутые Россией, находили возможность сваливать свой груз в некоторых немецких гаванях, причем остров Гельголанд служил им базой для снабжения себя припасами. В письме от 23 октября 1810 года Наполеон требовал от Александра, чтобы с этими мнимыми нейтральными обходились со всей строгостью. Россия страдала от перерыва торговых сношений с Великобританией, ибо русское поместное дворянство нуждалось в Англии для сбыта хлеба, конопли, сала и леса со своих поместий. Наоборот, торговля с Францией, целиком сводившаяся к ввозу предметов роскоши и вин, была для русских только убыточна. Между тем как турецкая война закрывала для вывоза Черное море и Восток, континентальная блокада закрывала перед ними северные моря. Рубль, стоивший 67 копеек еще в 1807 году, в 1810 году стоил только 25 копеек. Как могли наполовину разоренные помещики справиться с налогами? Отсюда оскудение казны и полное ослабление военной мощи России. По совету Сперанского, царь обнародовал декабрьский тариф 1810 года. Этот тариф, больше всего затрагивавший торговлю с Францией, налагал пошлину в 80 рублей на бочку вина, совершенно запрещал привоз водки и предметов роскоши. Дан был приказ сжигать всякий товар, привезенный контрабандой. Наполеон увидел в этих мерах нарушение статьи 7 Тильзитского трактата и обнаружил сильнейший гнев. Он поручил своему министру написать Коленкуру: «Император сказал мне, что он лучше желал бы получить пощечину, чем видеть сожжение произведений промышленного труда своих подданных». Мог ли он «на той высоте славы, куда он поднялся», терпеть «то, чего не стерпел бы даже Людовик XV, дремавший в объятиях г-жи Дюбарри?» На эти представления русские отвечали, что это – дела внутреннего управления, что такое сожжение практикуется со времен Екатерины II, что Наполеон и сам повсюду велит сжигать контрабанду; что Россия, лишенная для своего вывоза каких-либо рынков, имеет право стеснять ввоз, который грозит ей разорением. Наполеон упирал на то, что Россия не предупредила его, что сожжение – прием слишком оскорбительный, и т. п. К этим обвинениям присоединился целый ряд других одинаково щекотливых вопросов.
Разочарование России в шведских и восточных делах. Не то для удовлетворения собственных своих вожделений, не то из желания выполнить условия Тильзитского договора, Россия навязала себе целых пять войн: во-первых, войну с Англией – единственным ее результатом пока было пленение флота Сенявина, укрывшегося в устье реки Тахо и вынужденного сдаться одновременно с армией Жюно (в Синтре в 1808 г.); во-вторых, войну 1809 года с Австрией, – эта война дала России в виде компенсации за расширение Польши лишь приобретение восточной Галиции; в-третьих, войну с Персией, начатую в 1806 году и затянувшуюся до 1813 года; в-четвертых, войну с Турцией, начатую также в 1806 году и продолжавшуюся до 1812 года; в-пятых, войну со Швецией, которая блистательно началась в 1808 году завоеванием Финляндии и продолжалась зимой 1809 года, когда русские, захватив Аландские острова, перешли по льду Ботнический залив под командованием Кальнера, Багратиона и Барклая-де-Толли и перенесли военные действия на берега Швеции. Все эти войны либо принесли России одни разочарования, либо обнаружили известные результаты лишь позднее, как это было, например, с Персидской войной. Мы видели, как с 1810 года русские должны были убедиться, что они не могут ни занять Константинополь, ни завоевать Болгарию, ни даже удержать за собой большую часть румынских областей. Самая удачная из этих войн – шведская, которая принесла России обширную провинцию и драгоценный оплот против Швеции в лице Финляндии, – все-таки не примирила русского общественного мнения с французским союзом. При каждой победе петербургская аристократия говорила с притворным сожалением: «Бедная Швеция, бедные шведы!», и та самая Финляндия, которую так долго домогались, утратила в русских глазах всю свою цену с тех пор, как она стала казаться подарком Наполеона. Когда свергнут был Густав IV (13 марта 1809 г.), когда его сменил старый Карл XIII, все еще благосклонно относившийся к французским идеям, и когда, наконец, в 1810 году штаты Швеции избрали наследным принцем одного из наполеоновских маршалов, Бернадотта, русское общественное мнение, не знавшее того, насколько доволен был сам Наполеон подобным выбором, почувствовало себя словно еще раз обманутым. Император сделал попытку пояснить истинный характер этого избрания. В Петербурге ему не поверили.
Беспокойство, вызванное в России беспредельным расширением Французской империи. Это чувство еще более усиливалось, когда русские сравнивали приобретение Финляндии и нескольких клочков в Молдавии, Галиции, Литве и Азии с огромным расширением, какого достигла Французская империя. Наполеон пошел дальше тех дерзких захватов Директории, которые заставили Павла I примкнуть к крестовому походу против Франции. Германия, на которую Россия со времен Петра Великого постоянно пыталась оказывать преобладающее влияние дипломатическим путем, браками, оружием, была теперь целиком в распоряжении Наполеона. Он сгруппировал здесь все династии, состоявшие в родстве с домом Романовых, и образовал из них Рейнский Союз. Он создал здесь французское королевство Вестфалию и два полуфранцузских государства – Берг и Франкфурт. Он раздробил здесь Пруссию и Австрию. Все, что еще оставалось в Италии неразделенным на французские департаменты, все это он подчинил себе под имененм королевства Италии и королевства Неаполитанского. Он был «посредником» Швейцарского союза, сюзереном великого герцогства Варшавского. Французская империя и вассальные ее государства насчитывали 71 миллион душ из 172 миллионов, населявших Европу. Куракин писал своему государю: «От Пиренеев до Одера, от Зунда до Мессинского пролива, все – Франция». Франция стояла в самом центре русских интересов на Востоке – владея там Ионическими островами и Иллирийскими провинциями, на Балтийском море – благодаря своей дружбе с Данией и, так это по крайней мере казалось, – благодаря шведскому избранию. Она непосредственно граничила с Россией на Висле великим герцогством Варшавским. Ей предстояло стать угрозой России в других местах.
