— Это чересчур далеко. Если вы видели одну милю, вы видели их все.
— Архитектура так называемых «коттеджей» — посмешище всей страны. Они нелепы. Только о трех можно сказать, что они действительно прекрасны… Теперь, если позволите, я изложу вам мои соображения о Ньюпорте. — Я рассказал ей о деревьях и — весьма подробно — о девяти городах Трои и девяти городах Ньюпорта. Миссис Каммингс уронила вязание на колени и не шевелилась. — Кроме того, вид на море и на залив из дома Бадлонгов, в пяти милях отсюда, — это такой вид, который не может наскучить — ни на заре, ни в полдень, ни в сумерки, ни при звездах, даже в непогоду, в дождь. Оттуда видно, как кружатся лучи шести маяков, оберегающих корабли, и слышны голоса морских буев, которые предупреждают: «Не приближайся к этим скалам
— и доплывешь благополучно». Все в Ньюпорте по-своему интересно; меньше всего — Шестой город.
— То есть наш?
— А интереснее всех и красивее — Второй.
— Я забыла, это что?
— Восемнадцатого века. Я дам вам для шофера размеченную карту. А теперь, может быть, вернемся к «Уолдену»?
Она прижала ладонь ко лбу.
— Я сегодня устала. Вы меня простите, если я попрошу вас сейчас уйти? Я хочу подумать. Мы вам заплатим как обычно… Нет, постойте! Напишите сначала имена этих итальянских художников, которые помогают рожать красивых детей, и подходящие музыкальные сочинения.
Я написал: «Рафаэль. Да Винчи, фра Анжелико» — с адресом нью-йоркского магазина, где продаются самые лучшие репродукции. Затем: «Пластинки Моцарта; Eine Kleine Nachtmusik. Ave, verum corpus».
В дверь постучали. Вошел мистер Грэнберри. Рукопожатия.
— Как поживает моя куколка?
— Спасибо, очень хорошо.
— Что вы читаете?
— «Уолден».
— «Уолден»… ах, да, «Уолден». Ну, это нам, должно быть, не очень интересно.
— Почему, Джордж?
Он ущипнул ее за щеку.
— Нам бы невесело жилось на тридцать центов в день.
— Мне нравится. Это первая книжка, которую мне хочется целиком прочесть на занятиях. Джордж, вот список книг, которые я прочла. Я хочу, чтобы ты их все купил. Мистеру Норту приходится брать их в Народной библиотеке. Они не очень чистые, и на полях написаны всякие глупости. Мне нужны собственные книги, чтобы писать на полях собственные глупости.
— Я этим займусь, Майра. Завтра утром секретарь их закажет. Что-нибудь еще тебе надо?
— Вот тут фамилии кое-каких итальянских художников. Если хочешь быть ангелом, купи мне их картины.
Он опешил:
— Майра, любая из этих картин обойдется тысяч в сто.
— Ну, ты же больше платишь за яхты, на которых никогда не плаваешь, правда? Ты можешь купить мне одну, а папа купит другую. А тут фамилия человека, который писал хорошую музыку. Пожалуйста, купи мне самый лучший патефон и эти пластинки… Я сегодня немного устала и только что попросила мистера Норта прекратить чтение. Я сказала, что мы заплатим как обычно… а ты не уходи.
Потом случилась большая неприятность.
Через два дня меня, по обыкновению, встретил у двери дворецкий Карел, чех, представительный, как посол, но скромный, как личный секретарь посла. Он наклонил голову и прошептал:
— Сэр, миссис Каммингс хочет поговорить с вами здесь до того, как вы войдете в комнату.
— Я подожду здесь, Карел.
Видимо, у Карела и миссис Каммингс была особая система знаков, потому что сиделка тут же появилась в холле. Она торопливо заговорила:
— Сегодня утром миссис Грэнберри получила два письма, и они ее очень расстроили. По-моему, она хочет о них рассказать. Она не поехала кататься. Со мной не перемолвилась и десятком слов. Если вам надо будет что-нибудь мне сообщить, то, уходя, пожалуйста, передайте Карелу. А сейчас минуты три подождите стучать. — Она сжала мне руку и ушла в комнату.
Я выждал три минуты и постучал. Открыла миссис Каммингс.
— Дамы, добрый день, — жизнерадостно сказал я.
Лицо у Майры было очень строгое.
— Кора, мне надо кое-что обсудить с мистером Нортом, прошу вас, оставьте нас минут на пять вдвоем.
— Ох, миссис Грэнберри, вы не должны обращаться ко мне с такими просьбами. Я направлена сюда как медицинская сестра и должна досконально выполнять все приказы доктора.
— Я вас прошу только выйти на веранду. Можете не закрывать дверь, но, пожалуйста, не слушайте, о чем мы говорим.
— Мне это совсем не нравится; ох, совсем не нравится.
— Миссис Каммингс, — сказал я, — поскольку я вижу, что для миссис Грэнберри это очень важно, я встану у двери на веранду, где вы меня будете видеть. Если дело коснется медицины, я буду настаивать, чтобы вам это сообщили.
Миссис Каммингс удалилась, а я стоял и ждал, как часовой.
— Теофил, барсук барсуку всегда говорит правду.
— Майра, я предпочитаю сам судить, какую правду надо говорить, какую нет. От правды может быть вреда не меньше, чем от лжи.
— Мне нужна помощь.
— Задавайте вопросы, а я попробую помочь, насколько это в моих силах.
— Вы знаете такую женщину — Флору Диленд?
— Я три раза ужинал у нее дома в Наррагансетте.
— Вы знаете женщину по фамилии Демулев?
— Один раз встретился с ней там за обедом и один раз, случайно, — на улице в Ньюпорте.
— Она распутница, потаскуха и — как это в «Томе Джонсе» — тварь?
— Ну, что вы! Она даже не лишена изящества. Она, как теперь говорят, «эмансипированная» женщина. Я бы никогда в жизни не назвал ее такими отвратительными словами.
— «Эмансипировать» — значит освобождать. Она была рабыней?
Я рассмеялся настолько весело, насколько мог.
— Нет, конечно… А теперь перестаньте говорить чепуху и объясните, в чем дело.
— Она красивее меня?
— Нет.
— Барсук?
— Барсук!
— БАРСУК?
— БАРСУК!.. Она очень хорошенькая женщина. Вы очень красивая женщина. Я иду звать миссис Каммингс.
— Постойте! Вы ужинаете почти каждый четверг с моим мужем и мисс Демулен в «Мюнхингер Кинге»?
— Нет. Ни разу. Объясните, пожалуйста, в чем дело.
— Я получила два анонимных письма.
— Майра! Вы их тут же порвали.
— Нет. — Она подняла со стола книгу — под ней лежали два конверта.
— Мне стыдно за вас… На земле — а особенно в таком месте, как Ньюпорт, — нас окружают люди, чьи мысли заняты ненавистью, завистью и злобой. Время от времени они принимаются писать анонимные письма. Говорят, это вспыхивает и затухает, как эпидемия гриппа. Вам надо было разорвать их на мелкие клочки не читая — и забыть о них. Там сказано, что я ужинаю с этими особами в «Мюнхингер Кинге»?
— Да.
— Вот вам образчик лжи, которой полны анонимные письма.
— Прочтите их. Прочтите, пожалуйста.
Я рассудил про себя: «Черт с ним, завтра все равно уволюсь».
Я внимательно рассмотрел конверты. Потом пробежал письма: читаю я быстро. Закончив второе, я рассмеялся.
— Майра, все анонимные письма подписаны либо «Другом», либо «Вашим доброжелателем». — Она заплакала. — Майра, барсуки не плачут, если им больше одиннадцати.
— Извините.
— Много лет назад, Майра, я решил стать сыщиком. Если мальчик честолюбив, так уж честолюбив. Я прочел все специальные руководства — серьезные, мрачные учебники. И помню, что любое анонимное письмо дает двадцать одну верную «ниточку» к автору. Позвольте мне взять эти письма, и за две недели я найду автора и выгоню его — или ее — из города.
— Теофил, но, может быть, он или она правы. Может быть, мой муж любит мисс Демулен. Может быть, у моего ребенка уже нет отца. Тогда мне лучше умереть. Потому что я люблю мужа больше всех на свете.
— Барсуки не плачут, Майра, — они дерутся. Они умные, они храбрые, и они защищают то, что у них есть. А еще у них есть одно свойство, которого я не вижу в вас.
Она смотрела на меня в смятении.
— Какое?
— Они — как выдры. У них есть чувство юмора. Они склонны к веселью и озорству.
— Нет, Теофил, у меня это тоже было. Но последнее время — слишком много болезней, одиночества и скуки. Верите, отец называл меня «чертенком». Ах, Теофил, обнимите меня.
Я, смеясь, сжал ее руку и сказал:
— Ни в коем случае!.. А теперь обещайте мне, что на неделю забудете эту несчастную историю… Барсук всегда умеет поймать змею. Можно я позову миссис Каммингс?.. Миссис Каммингс, пора заниматься. Миссис Каммингс, вы прекрасный друг, и вы должны знать, о чем мы говорили. До миссис Грэнберри дошла отвратительная сплетня. Я сказал ей, что сплетня не минует ни одного умного, красивого, богатого человека. Разве я не прав?
— Ох, мистер Норт, вы совершенно правы.
Само собой, весь этот разговор насчет двадцати одной ниточки был обыкновенным очковтирательством. Пробежав письмо, я выяснил, что мистер Грэнберри каждый четверг ужинает с мадемуазель Демулен в одном из кабинетов «Мюнхингер Кинга». Дальше говорилось об ужинах у Флоры Диленд и, увлекательно, обо мне — «одиозной личности», а дальше шла ханжески-сочувственная болтовня. Я решил, что это написано женщиной, какой-нибудь бывшей приятельницей Джорджа Грэнберри, праздного изобретателя-прожектера, — а может быть, и одной из Грэнберри. Я вернулся к занятиям, как будто ничто их и не прерывало. Мы читали «Уолден».
