Порция. Вы признаете вексель?
Антонио. Да.
Порция. Ну, так должен жид быть милосердным.
Шейлок. А по какой причине должен? А?
Тут Джордж почувствовал, что на плечо его опустилась рука, и голос за его спиной — серьезный и важный голос, вещавший из мира зрелости, давно им покинутого, произнес:
— Не действует по принужденью милость; Как теплый дождь, она спадает с неба…
…Мы в молитве О милости взываем — и молитва Нас учит милости…
Джордж выпрямился и бросил костяной нож. Он смущенно пробормотал:
— Продолжайте. Я зайду… в другой раз. — И вышел из комнаты.
Мы переглянулись удивленно и немного виновато. Миссис Каммингс взялась за шитье.
— Мистер Норт, эти спектакли нас чересчур возбуждают. Я не хотела об этом говорить, но миссис Грэнберри все время встает и расхаживает по комнате. Не думаю, что доктору это понравится. Последнее время мы не делали перерыва, чтобы поговорить. Вы обещали рассказать миссис Грэнберри про ваши школьные годы в Китае.
Я поклялся себе, что сегодня же вечером уволюсь, пока не прогнали, — но и сам не уволился, и меня не прогнали. Я наполовину — даже больше — влюбился в Майру. Я гордился ею и гордился своими достижениями. В понедельник с утренней почтой я получил чек. Мы начали «Гекльберри Финна». В пятницу случилась еще одна неожиданность. Я подъехал на велосипеде к воротам дома. И увидел молодого человека лет двадцати четырех, который ходил по лужайке, нюхая розу на длинном стебле. Он был одет по последней моде: соломенная шляпа, куртка Ньюпортского яхт-клуба, фланелевые брюки и белые туфли. Он подошел ко мне и протянул руку:
— Мистер Норт, если не ошибаюсь? Я Цезарь Нилсон, мы с Майрой близнецы. Как поживаете?
Дьявол! Чтоб мне провалиться! Это была Майра.
До чего я ненавижу этих травести! Меня передернуло; но беременной нельзя перечить.
— Мистер Нилсон, ваша сестра дома?
— Мы заказали машину. Мы решили, что было бы очень мило съездить в бухту Наррагансетт и напроситься к вашей приятельнице мадемуазель Демулен на чашку чая.
— Сэр, вы забываете, что меня наняли читать с миссис Грэнберри английскую литературу. Я занимаюсь здесь тем, что оговорено в соглашении. Вы меня извините. Мне неудобно опаздывать на занятия… Не хотите составить нам компанию?
Я поглядел вверх, на окна, и увидел миссис Каммингс и Карела, изумленно наблюдавших за нами из гостиной. Таким же манером высовывалось несколько лиц из окон верхних этажей.
Майра подошла ближе и прошептала:
— Барсуки дерутся за то, чем владеют.
— Да, но поскольку природа родила их маленькими, она родила их умными. Выдержанный барсук или женщина никогда не станет разрушать свой дом, чтобы отстоять его. Прошу вас, идите вперед, мистер Нилсон.
Взволнованная, но не обескураженная, она вошла в дом. Когда я шел за ней по холлу, Карел сказал мне вполголоса:
— Сэр, мистер Грэнберри уже полчаса как дома. Он вернулся по другой дорожке, мимо каретного сарая.
— Вы думаете, он видел представление?
— Не сомневаюсь, сэр.
— Спасибо, Карел.
— Спасибо вам, сэр.
Я вошел в комнату вслед за Майрой и миссис Каммингс.
— Майра, пожалуйста, поскорее переоденьтесь. Мистер Грэнберри дома и через несколько минут может быть здесь. Он, наверно, уволит и меня и миссис Каммингс, и несколько месяцев вам будет очень и очень скучно.
— Шекспировским девушкам было можно.
— Пожалуйста, не прикрывайте плотно дверь гардеробной, чтобы я мог говорить с вами, пока вы переодеваетесь… Вы меня слышите?
Но было уже поздно. Мистер Грэнберри вошел без стука.
— Майра! — крикнул он.
Она появилась в дверях — все еще в обличий Цезаря Нилсона. Она без смущения встретила его сердитый взгляд.
— Вы в штанах! — сказал он. — ВЫ В ШТАНАХ!
— Я такая же эмансипированная женщина, как мисс Демулен.
— Миссис Каммингс, вы покинете этот дом, как только соберете вещи. Мистер Норт, пожалуйте со мной в библиотеку.
Я низко поклонился дамам, широко раскрытыми глазами и улыбкой выражая им свое восхищение.
Мистер Грэнберри уже сидел в библиотеке за столом с видом судьи. Я уселся и спокойно закинул ногу на ногу.
— Вы нарушили свое обещание. Вы рассказали моей жене про Наррагансетт.
— Про Наррагансетт ваша жена мне рассказала. Она получила два анонимных письма.
Он побледнел.
— Вы должны были меня предупредить.
— Вы нанимали меня читать английскую литературу, а не в качестве задушевного друга семьи.
Молчание.
— Вы самый склочный человек в городе. Только и слышишь рассказы о том, как вы перевернули все вверх дном у Босвортов в «Девяти фронтонах». И у мисс Уикофф черт знает что творится. Я жалею, что пригласил вас… Господи, до чего же я ненавижу этих из Йейла!
Молчание.
— Мистер Грэнберри, я ненавижу несправедливость и думаю, что вы — тоже.
— При чем тут это?
— Если вы уволите миссис Каммингс под предлогом ее профессиональной непригодности, честное слово, я напишу письмо доктору — или какая там организация ее прислала — и опишу все, что я тут наблюдал.
— Это шантаж.
— Нет — свидетельское показание по иску о клевете. Миссис Каммингс, без сомнения, — первоклассная сестра. Кроме того, насколько я убедился, в трудное время она была единственным другом и опорой вашей жены. — Я сделал легкое ударение на слове «единственным».
Опять молчание.
Он хмуро посмотрел на меня.
— Что вы предлагаете?
— Я не люблю давать советы, мистер Грэнберри. Я слишком мало знаю.
— Что вы заладили: мистер Грэнберри да мистер Грэнберри! Раз уж мы враги, давайте звать друг друга по имени. Я слышал, вас зовут Тедди.
— Спасибо. Не в качестве совета, Джордж, но мне кажется, вам будет легче, если вы попробуете рассказать мне про ваши дела.
— Черт подери, не могу же я опять полгода жить монахом только потому, что жена находится под наблюдением врача. Я знаю кучу людей, которые держат тайком кого-нибудь вроде Денизы. Что я такого сделал? Дениза была приятельницей моего приятеля; он мне ее уступил. Дениза — милая девушка. Одна с ней беда: половину времени плачет. Французам нужно хоть раз в два года съездить во Францию, иначе они задыхаются, как рыба на льду. Говорит, что скучает по матери. Скучает по запаху парижских улиц — подумать только!.. Ладно, я знаю, о чем вы думаете. Я дам ей пачку наших акций и отправлю в Париж. Но я-то что буду делать, черт подери? Целый день играть Шекспира?.. Да скажите же что-нибудь. Не сидите как истукан. Черт подери!
— Я пытаюсь что-нибудь придумать. Вы пока продолжайте, пожалуйста, Джордж.
Молчание.
— Вы думаете, я невнимателен к Майре. Правильно, я сам это знаю. А почему? Я… я… Сколько вам лет?
— Тридцать.
— Женаты? Были женаты?
— Нет.
— Я не переношу, когда меня любят… любят? — боготворят! Слишком высокое мнение обо мне меня леденит. Мать моя меня обожала, и я с пятнадцати лет не сказал ей ни единого искреннего слова. А теперь Майра! Она страдает, знаю, что страдает. Я вам не лгал, когда сказал, что люблю ее. И разве я был не прав, когда сказал вам, что она умная и всякое такое?
— Да.
— Страдает все время… все четыре года страдает, и на целом свете — только один человек, до которого ей есть дело, — это я. Я не могу этого вынести. Я не могу вынести эту ответственность. При ней я просто коченею. Тедди, вы можете это понять?
— Разрешите задать вам вопрос?
— Давайте. Все равно я уже как каменный.
— Джордж, что вы целыми днями делаете в лаборатории?
Он встал, кинул на меня сердитый взгляд, прошелся по комнате, потом схватился за притолоку над дверью в холл и повис — как мальчишка, когда ему некуда девать энергию (или хочется спрятать лицо).
— Ладно, — сказал он, — я вам отвечу. Прежде всего — прячусь. Жду чего-нибудь, жду, куда все это повернется, к худшему или к лучшему. А чем я занимаюсь? Играю в войну. Я с детства играю в солдатики. На войну я попасть не мог из-за какой-то сердечной недостаточности… У меня десятки книг; разыгрываю битву на Марне и остальные… Разыгрываю сражения Наполеона и Цезаря… Вы тут знамениты тем, что умеете хранить секреты, — так уж и этот сохраните.
На глазах у меня навернулись слезы, я улыбнулся:
— А скоро вам предстоит новое мучение. Года через три маленькая девочка или маленький мальчик придет к вам в комнату и скажет: «Папа, я упала и ушиблась. Посмотри, папа, посмотри!» — и вас будет любить еще один человек. Всякая любовь — переоценка.
— Нет, уж лучше девочка; мальчика я не вынесу.
— Я знаю, что вам нужно. Научитесь принимать любовь — с улыбкой, с усмешкой.
— О господи!
— Позвольте мне быть совсем дураком и дать вам совет.
— Только короче.
— Ступайте через холл к ним в комнату. Станьте в дверях и скажите: «Я отправляю мадемуазель Демулен домой во Францию с хорошим прощальным подарком». Потом подойдите, встаньте на колено у шезлонга и скажите: «Прости меня, Майра». Потом поглядите миссис Каммингс в глаза и скажите: «Простите меня, миссис Каммингс». Женщины не станут прощать нас без конца, но они обожают прощать, когда мы их просим.
