— Он звезда, малыш, сильная звезда. Звезда талантлива не только в одном направлении — почти в каждом, стоит только освоить искусство в должной мере. Вложить азы, научить паре правильных штрихов — и вот уже две незамысловатые линии выйдут в великолепный рисунок. Научть писать и дать правильную литературу — и смотреть, как его собственный стиль перемешивается с стилями других авторов, создавая этакий гибрид гениальности. Научи его лепить — та сама сможешь продолжить эту линейку. Мы не сможем оградить его от любой возможности творчества. И я отвечу на тот вопрос, который ты не задашь — если мы убьём его сами — до того, как искра выйдет сама, мы можем спровоцировать её выброс. И потому-то за мальчишкой следили сразу же, как только он начал подавать признаки своих умений. Его оберегали — от хулиганов, забияк, задир, разве что пылинки не сдували.
Я смотрела на Диану и на то, как ловко она жестикулирует, размахивает руками, словно вошла в роль доброго учителя. Ещё немного — и она, одухотворен, примется вещать мне о вечном. Я смотрела и не могла понять, как можно уберечь человека — всего одного, но от всех опасностей сразу? Как можно уберечь его от внезапной остановки сердца? От ошибки повара в столовой, например, от пищевого отравления? От желания самоубиться, в конце концов. Но вопрос так и остался в недрах моего сознания, не родился чередой слов, не слетел яркой фразой с губ, остался во чреве размышлений. Диана, кажется, поняла это и ухмыльнулась. Ловкая чертовка, престарелая начальница службы ОНО во всём регионе, просто женщина и… и кто она ещё? В глазах то и дело проскакивали какие-то нечеловеческие блики, словно сверхновые. А, может быть, она сама — аномалия? Аномалия, уничтожающая других, чтобы воцариться и восславиться — над людьми. И потому ловко выискивающая тех, кто богат искрой и делающая из них…
Мне хотелось придумать что-нибудь противное. Что-нибудь этакое, будто Диана хочет убить Лексу. Убить, растоптать все его начинания, его талант, его умение обращаться со словом. И от того больнее было осознание того, что это, на самом деле, не так. На самом деле она всего лишь хочет, чтобы мальчишка прожил подольше, чтобы его искра не вышла — вся, на таких вот как я, на всякую нелепицу, на одну большую, главную книгу. Лучше пусть много маленьких, но больше похожих на водоросли. Безвкусные, зеленые, тягучие… я вдруг почувствовала, что тошнотворный ком вновь подошёл к горлу. Слишком уж яркое у меня воображение, однако.
— Да или нет? Ты меня слышишь? — Диана, кажется, начала нервничать и я только сейчас увидела нотку беспокойства, промелькнувшую в её взгляде. Как только я повернула голову к ней, она тут же успокоилась.
— А?
— Ты согласна стать моим информатором?
Меня все хотят обмануть. Весь мир хочет поиздеваться надо мной. Сначала Юма, затем, порожденная ей же Аюста. Теперь вот Диана — я нутром чувствовала, что верить женщине не стоит, что её цели отнюдь не столь радужны и полны материнских инстинктов попросту уберечь несчастного писателя от самого себя. А заодно, как будто, и весь мир разом. Мне врут — много и постоянно, с желанием и не краснея. Дарят многочисленные улыбки, елейные голоса и полные радушия взгляды. Последнее, впрочем, к Диане не относилось — всё время нашей беседы на меня смотрели презирающим взглядом. Словно я — мелкая, жалкая тварь, одним своим существованием беспокоящая реальность этого мира. Щербинка, трещинка на кувшине идеальности, царапина на душе мироздания. И тысячи, миллионы, мириады похороненных слов. Мне захотелось на миг исчезнуть из этого мира — так, чтобы навсегда. Чтобы попросту никогда не было, чтобы не быть втянутой во всю эту дурнопахнущую историю. Меня наградили жизнью — всего лишь её осколком, а я украла ещё, сделав себя чуточку живее, чем следовало бы. Мир вздрогнул, мир отозвался, мир выплюнул в меня голодную Юму. Мне вспомнилось, как вначале нашего разговора, ещё до того, как Диана объяснила мне все я бросилась на неё с обвинениями, что это она подослала ко мне Юму, что это она хотела заполучить Лексу — себе в пользование, что… и лишь потом, краснея от стыда, понимала, сколь глупо это звучит. Начальница ОНО, великий комбинатор, за раз решающий судьбы, наверно, сотни тысяч людей, гроза тысячи и одной аномалии подстраивает встречу Юмы вместе с полудохлой куклой, ради того, чтобы заграбастать в свои руки человека. Который, как оказалось, всё это время был у неё под ногтём. Интересно. А существует опер группа, способная уничтожить Лексу, если он вдруг сойдёт с ума, а его творчество станет слишком реальным? Существует ли какой-нибудь план, что делать, если он умрёт не своей смертью, даже после всех принятых мер безопасности?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Есть, говорили мне хитрые глаза Дианы. У неё в голове есть тысяча и один план, а ты на самом деле, куколка, тоже часть плана. Одного, большого, далеко идущего. Маленький шажок в большой игре начальницы спецслужбы, цель которой… цель которой?
— А взамен?
— Я не обсуждаю, что ты получишь взамен. «Взамен» — это когда мы полноправные собеседники, а я на данный момент, представь себе, говорю с одушевленным предметом. И, если бы не моя воля и чуточка искры — то и поговорить бы у нас с тобой не получилось.
— Я хочу быть живой! — дерзость, взбурлившая внутри меня, заставила меня топнуть ногой. Ножкой. Как же это забавно, наверно, смотрится со стороны — лилипут, вознамерившийся дерзить великану. Сейчас надо мной нависнет её гигантская рука и…
Не нависла. А слова лились из меня — потоком, ручьем, растекаясь тихим писком по углам комнаты.
— Я хочу… хочу жить! Хочу быть большой, как… как вы! Как люди!
Слезы — теперь уже настоящие, потекли по моим щекам. Крохотные капли усердно бороздили мои щеки, а я содрогалась от собственных рыданий.
— Разве вы не понимаете? Я… мне не хочется всю жизнь быть вот такой. Такой маленькой и беззащитной! — я резко подняла воспаленные красные глаза, обратив свой взор на Диану. Та не шелохнулась.
— Сделайте, — горячо шепнула я, будучи уверенной, что женщина меня услышит.
— Что сделать? — в её вопросе не было удивления, скорее — праздное любопытство. Это взбесило меня ещё больше. Где-то внутри меня бился крохотный колокольчик, предупреждая о том, что я говорю слишком опасные вещи — для столь беспомощной малютки в присутствии самого настоящего хищника. Не раз и не два я ловила на лице Дианы улыбку, такую, словно она готова была бы проглотить меня — прямо сейчас. Вот только воспитание не позволяет.
— Сделайте меня большой! Как человека! Оставьте мне… моё тело, каким оно есть сейчас. Человеческим…
— Так ты думаешь, что стоит только как человек выглядеть, того и достаточно будет, чтобы человеком зваться, так?
Я как будто её не слышала. Продолжая требовать, я забывалась, заговаривалась, торопилась и сбивалась, начинала по новой. Я увидела в глазах Дианы скуку вместо заинтересованности — и испугалась. Мне нужно было доказать ей, доказать, что я не просто так хочу быть настоящей девушкой. Что это будет полезно — для меня, для неё, для Лексы, в конце концов!
— Я тогда… вы знаете, что я тогда? Я буду… если я останусь человеком, то есть если вы меня дорастите до нужного… роста. Я тогда сделаю так… он будет любить меня — по настоящему, ведь я же его люблю? Как… как парня, понимаете, как мужчину. А у него — такая девушка. Она же его недостойна — а он такой хороший. Понимаете? Ну и я буду с ним — всегда! Я буду смотреть, что он пишет, я буду его так любить, что ему вообще некогда будет писать, да?
Я выдохнула. Тирада вышла слишком сумбурной. Диана встала из-за стола. Мне на миг показалось, что она сейчас вздохнет — и скажет, что согласна, что это не такая уж и большая просьба с моей стороны, что это в самом деле — нужно.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Она устало вздохнула, смерила меня насмешливым взглядом, от которого у меня всё упало внутри. Разочарование — ещё до того, как женщина начала говорить — булыжником рухнуло мне на плечи и странно ещё, что я не согнулась пополам. Хотелось опустить взгляд, усердно изучая носки ботинок, хотелось не смотреть на начальницу службы ОНО.
