— Какая же ты дура.
— Почему вы ничего не сказали мне? Там, когда я была… в его сне?
Трюка вновь одарила меня уничижающим взглядом. Казалось, будь её воля и она бы вышвырнула меня прочь, на улицу, а ещё лучше — прямо в мусорку. Годами она, вместе с крокодилами, будучи хранительницей Лексы, оберегала его сон от… разных сущностей. Но однажды он уехал в столицу — далеко и надолго, и там они не могли защищать его столь усердно. Всё что на расстоянии — всегда ограничено.
— Мне очень жаль, что мне не удалось тогда утопить тебя там.
Я вдруг вспомнила, как билась с змейкой искрой. Мне прямо сейчас захотелось вцепиться этой кобыле в шелковую, белую гриву. Сдержалась. После драки кулаками не машут.
— Ты хоть понимаешь, что натворила?
Я посмотрела в сторону крокодилов — те благоразумно молчали. Может быть целиком и полностью поддерживали всё сказанное Трюкой, а потому не считали нужным вставить своё слово, то ли им попросту было лень. Тот, что побольше лишь изредка и негромко порыкивал. Я сидела, откинувшись спиной к экрану монитору и очень хотела спать. Трюка не позволяла мне сомкнуть глаз — какой-то своей волей заставляя бодрствовать. Или мне так попросту казалось?
— Ты впустила в него страх.
— Что? — Трюка была права, я не понимала, что именно такого плохого я сделала. Мой вопрос прозвучал не удивлённо, скорее раздраженно. Я вспомнила Лексу, каким он был в своём сне — всем и вся что-то нужно от него. Оторвать кусочек потолще, пожирней, повкусней. Гнусный старик на заводе, который постоянно ищет скандала, приветливая продавщица, родная бабушка. И все мы. Мне казалось, что я вновь на его месте. Трюка цеплялась за мою жизнь, наслаждалась моим молчанием, не забывая то и дело фыркать.
— Крррах, кррр… — задумчиво, наконец, вступил в разговор тот крокодил, что выглядел старшим. Выцветшие желтые глаза почему-то смотрели куда-то в сторону. Мне стало неуютно — словно вся комната была настроена против меня. Будто Трюка управляла здесь абсолютно всем — до моего появления. Будто Лекса мирно спал, пока я не изволила влезть пьяным козлом в его жизнь. Словно… и тысячи, тысячи таких» словно».
— Страх, — поправила его Трюка, откашлявшись, словно прочищала горло. На её мордочке не было рта, голова — слишком большая, изящным изгибом подавался нос — создатель единорожки не озаботился и ноздрями. Но она каким-то чудом говорила — надменно, словно перед ней и в самом деле — жалкий кусок пластмассы, нелепый, смешной, уродливый и лишь каким-то чудом и волей вселенской несправедливости, наделенный разумом. — Помнишь, ту мелкую тварь, которую ты прятала между своими… между своей грудью.
Маленький Лекса. Черныш, так похожий на крохотного котенка, с пока ещё не острыми коготками. Он выпрыгнул, выскочил из выреза моей курточки, в миг обратился большим львом, а может быть, и пантерой, я уже не помню. И он смотрел на меня с благодарностью. И это называют страхом?
— Архх, ты не понимаешь, маленькая ты дрянь! — Трюка вышла из себя, каким-то чудом прочитав мои мысли: — То, что тебе показалось «милым пушистиком», на самом деле самая страшная тварь, которую можно себе представить?
— И чем же он так страшен?
— Он, крррр… крааа… он крррад…крадйот душ-шу, — вновь вступил в разговор зеленый старик. Иногда мне казалось, что он улыбается, иногда — будто его пасть раскрыта в устрашающем оскале. Он так же, как и Трюка не умел ходить или двигаться. Никто не думал, что их кто-нибудь будет использовать таким вот образом — как хранителей маленькой звезды. Я чувствовала в них всех Лексу — они, как и я, понемногу отрывали от него искру и лишь благодаря этому жили.
— В отличии от великой и всеразвитой Трюки, Крок чуточку старомоден. В твоей маленькой головушке, верно, не укладывается даже мысль о том, что в мире существуют разные… сущности. И многие из них очень охочи до людской искры.
Они его защищают. Защищали всё это время, пока обо мне даже никто и не думал. Сколько им лет? Я боялась задать подобный вопрос.
— Кррр… кроставь её, кррр. Крррона не крналла… не кр-знала — поправился Крок. Людская речь давалась ему с трудом и он то и дело добавлял рычанье к произносимым словам. Трюка лишь фыркнула в ответ.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Глава 17
Ночь затянула солнце в свою утробу, заставив его исчезнуть за горизонтом. В окно то и дело что-то стучалось, заставляя меня вздрагивать, и страшно завывал ветер. Наш разговор так ни к чему и не привел. Я не понимала, да и не могла, о чем же именно говорит мне Трюка. По её словам, да и по словам Крока я каким-то чудом протащила страх в сон Лексы. Бред, думала я, покачав головой из стороны в сторону. Писатель может выдумать себе хранителя, а вот задать ему характер не в состоянии. Ты кукла, понимаешь, заверяла меня Диана. Облик, в который была вложена искра навсегда откладывает отпечаток — на характер хранителя и на его некоторые… особенности. Крокодилы безмятежно внесли ночную сонную вахту. Почему они — живые? Может быть, Лекса, когда был маленьким, спал с ними в обнимку, старательно заверяя самого себя, что они оберегают его от кошмаров? А теперь вкусив искры, идеи обратились в них, его заверения стали для них целью, тем, во что им самим так хочется верить.
А если не бред? Несуществующее сердце кольнуло. Я вспомнила, как задыхалась там, на столе у Дианы, как меня тошнило, когда я стала человечком. Подобием, отражением человека, уже не пластиковым уродцем, но всё ещё не человеком. Ты думаешь, он сможет любить куклу? И гаденькая ухмылка ОНОшницы. Я помотала головой из стороны в сторону, словно пытаясь прогнать эти мысли. Нет, не о том думаю. Что, если всё, о чем говорили мне Трюка и Крок — правда? Я потянула тогда за ниточку — ту самую, приведшую меня в сон Лексы — и смогла оказаться внутри. И кто тогда, как не они, были на том острове? Кто, как не они пытались меня прогнать, но не навредить? Впрочем, попади я на зуб Кроку, наверно…
Крок и его меньший собрат продолжали мирно спать на спинке дивана. Мне вдруг показалось, что явись сюда какая опасность — и плюшевая игрушка в миг отрастит гору мышц, морда вытянется, блеснут острые и, конечно же, настоящие зубы. Мелкий, тот что напоминал мне носок, был молчалив сверх меры. Он не вступал в разговор, да и, казалось, не шибко-то и хотел этого. А, может быть, попросту, не умел говорить?
Трюка ошиблась. Они все ошиблись — черныш не мог быть страхом или той сущностью, которой они называют страх. Вспомнилась, почему-то, Юма и мои первые попытки дать ей хоть какое-то определение. Что, если мой Черныш для них — самая ужасная тварь? А что, если они каждого, кто хоть близко подойдет к Лексе, разгоняют? На меня ведь тогда набросились, ничего не объяснив и даже не разобравшись. Они мне не доверяют, приглядываются, хотят понять, кто я такая на самом деле. Трюка, та и вовсе видела во мне своего самого злейшего врага. Она не верила и не доверяла — и её можно понять. Мне вспомнился мой наивный промах с Аюстой. Девочке всего-то и понадобилось, что изображать из себя невинность, быть златовласой, да одетой во все белое. И ещё та лучезарная улыбка. Что вы сделаете с Аюстой? Такие долго не живут, отрицательно покачала головой Диана. Мы не можем рисковать. Ты её знала?
Знала. Я тогда отрицательно покачала головой, не став рассказывать обо всём. Диана лишь кивнула головой. Мне хотелось спасти девчонку, спасти от неминуемой гибели. Она материальна, я видела, как её увозили на машине, так почему же тогда…
Она аномалия. Аномалия, аномалия — это слово в этом мире звучит как приговор. И хорошо, что у меня есть покровитель в лице Лексы. Мне представилась камера — нечто сферическое, воздухонепроницаемое. Изолятор, с кучей проводов и сенсоров, а внутри — как фея в бутылке, о толстое стекло разбивает кулачки Аюста. А Диана ей что-то говорит — в трубку телефона, передатчик, рацию, не знаю. Прости, мы не можем рисковать. Мне жаль. Ничерта ей не жаль…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Лекса перевернулся на другой бок, подпрыгнул — во сне, что-то блаженно пролепетал и накинул на себя одеяло. Они ошиблись, в очередной раз сказала я самой себе. Он спит, как младенец. А разве может так спать тот, в кого я впустила страх? Что они вообще понимают под этим словом? Единорожка не торопилась раскрывать мне секретов, но обвинений за сегодня вылила вагон и маленькую тележку. Пока Крок не приказал ей заткнуться. Мне было интересно, кто же, всё-таки, среди них главный — он или она? О том, что зеленый носок с лапками может претендовать на роль лидера в их компании, не возникало и мысли. Лекса захрапел.
