Эти факты, собранные к двадцать третьему году Охранным Департаментом уже реформированного жандармского корпуса в прекрасно документированное уголовное дело, послужили поводом для объявления представителей Детердинга персонами нон грата в России. И – для конфискации собственности компании. Всей собственности, которой к тому времени в России набиралось немало. Конфискованные у Shell предприятия стали казенной нефтяной корпорацией «Российские нефтепродукты», одного из крупнейших синдикатов империи. Отношения с Британией, к тому времени и без того практически разорванные, такой шаг русского императора обострил до предела, но Петербург не уступил. С тех пор в Shell Россию ненавидели.
Учитывая то обстоятельство, что нефтяной магнат играл в политике Британии и Нидерландов роль, далеко выходящую за рамки обычного лоббизма, а расходы работавших на Shell агентов едва ли не превышали бюджет английской разведки, антироссийские настроения сэра Генри считались в Петербурге вопросом нешуточным.
Гумилев помнил и еще одну тонкость: реальным управляющим казенными заводами являлась старшая дочь императора Николая II, Великая княгиня Ольга. А дочернее предприятие «Российских нефтепродуктов», русско-немецкое товарищество «Дероп», почти вытеснило Shell из Германии и, пользуясь предоставленными России Версальским миром возможностями в побежденной стране, практически монополизировало немецкую торговлю нефтепродуктами.
– Немцы, Shell, Григулявичус, провал Сталь. Это все связано? – после короткой паузы уточнил полковник.
– Да. Григулявичус, по нашим данным, связался с Савинковым, а в Париже появился Мельников.
– Инженер? – Упоминание самого опасного боевика красных действительно настораживало. Там, где появлялся Борис Николаевич Мельников, спокойствия ожидать не приходилось.
«Отличный стрелок, крайне жесток, – тут же всплыли в памяти слова ориентировки. – Пользуется полным доверием руководства РСДП, лично Бухарина и Савинкова. Выступал в качестве исполнителя приговоров партийного трибунала и партийной контрразведки – «комиссии ЦК по противодействию провокации», возглавляемой Бокием. Интеллектуально весьма развит, инициативен, отличается большой работоспособностью. Быстро ориентируется в любой обстановке. Осторожен, избегает лишнего риска. Придерживается политических взглядов марксистского толка, в прошлом сторонник Ленина (большевик). Тщательно конспирирует личную жизнь, увлекается женщинами, спиртные напитки употребляет умеренно. Физически крепок, всегда имеет при себе оружие».
– Он самый, – хмуро подтвердил генерал. – Вроде бы Григулявичус вошел в его группу, которая и готовит теракт. Но это все еще вилами по воде, одни слухи. Что до остального, тут цепочка такая: в смерти Барту заинтересованы в первую очередь немцы. Во Франции он первостепенный приверженец жесткой линии в отношении Германии, безоговорочного выполнения Версальского договора. На войне у него погиб сын, знаете?
– Да, припоминаю.
– Ну вот. Сейчас Шлейхер посылает Версаль к черту, остановить немцев без драки, по всей вероятности, не получится. Барту, пожалуй, единственный французский политик, способный решиться на ввод войск. Его смерть, особенно если ее припишут России, будет означать, что французы в Германию не войдут. А без них, вероятно, не рискнем и мы. Ну а Детердинг, – Коттен пожал плечами и усмехнулся: – Если Реза Пехлеви умрет в этой поездке, в Тегеране, как я уже сказал, воцарится новый шах. Shell содействовала переворотам в Мексике, Венесуэле, Албании, почему Персии стать исключением? Сэр Генри считает своей миссией поставить на колени строптивую Россию. И он давно поддерживает Шлейхера, так что договориться им не сложно.
– А провал Сталь?
– Уж очень не вовремя. Дело в том, что покушение в Париже, по-видимости, попытаются свалить на нас.
– На Россию? Но каким образом?
– Нам может оказаться невыгодным решение вопросов, которые будут обсуждать в Париже Барту и Пехлеви с лордом Инверфорсом. Русско-английская рознь общеизвестна, но самостоятельность Персии не нужна никому. Да если еще представить события как попытку, к примеру, выдавить британцев из Персии и подобрать Тегеран под себя – получится, не скрою, весьма даже правдоподобно.
«То есть как это? – изумился про себя, казалось, давно отвыкший удивляться полету оперативной мысли сотрудников Корпуса полковник. – Он что хочет сказать? Что наши решили руками бомбистов этакую кашу заварить? Нет, я все понимаю, но этак мы до открытой войны с англо-французами докатимся».
И мгновенно переспросил:
– Насколько правдоподобно, ваше превосходительство?
Генерал наклонил голову набок, с интересом рассматривая подчиненного, потом изобразил, с непременным удовлетворенным мелким смешком, добродушно-хитрую мину и успокоил:
– Нет, подобную операцию мы, хе-хе, пока не готовим. Об сем не тревожьтесь. Но… – он посерьезнел, – общей политической линии вполне соответствует. И если Детердинг приведет к власти в Персии нового шаха, заявляя о том, что упредил русских, убивших старого, в Лондоне он найдет немало джентльменов, склонных с этой версией согласиться. Как и в Париже, и уж тем паче в Берлине. А с учетом использования русских убийц, пусть даже и антиправительственных… Впрочем, более детальной информации пока нет, хотя ниточка к ним имеется. Слабая, но… это вам Гриднин обрисует.
– Немцы получат возможность пересмотра Версаля, Детердинг – месторождения и, видимо, увеличение влияния на политику Великобритании, коль скоро немцы и персы будут ему обязаны, – перечислил Гумилев.
– Немецкий рынок нефти забыли, – дополнил генерал. – Русских с него уже выталкивают, выбросят совсем. А дальше – по нарастающей, Чехословакия, Австрия… В общем, итогом станет изоляция империи.
Коттен сгущал краски, но в целом тенденцию руководство Корпуса именно так себе и представляло. Николаю Степановичу столь далеко идущие последствия показались преувеличением, но спорить он не стал:
– Неприятная перспектива. Арест Сталь, в таком варианте, первый ход? Продемонстрировали, что Францию наводняют агенты жандармов, так?
– Я считаю, что так. Подготовка общества. Русских в Европе традиционно не очень любят, даже союзники-французы в свое время пытались поддержать поляков, почва имеется. И соседям из Разведчасти сейчас работать во Франции затруднительно, как и нашему пятому делопроизводству. Сюрте и Второе бюро могут повести себя, – Михаил Фридрихович усмехнулся, – бестактно. А про вас все осведомлены, вы фигура подходящая, дипломатичная, если можно так выразиться, согласны?
Гумилев прекрасно знал, почему в далеком декабре девятнадцатого Коттен, только вернувшийся в жандармский корпус из военной разведки, настойчиво убеждал штабс-капитана с поэтическим прошлым перейти на жандармскую службу. Корпус нуждался в создании пристойного образа в глазах общественности, в условиях разгорающегося недовольства особенно. И с тех пор генерал никогда не упускал случая использовать известность и репутацию подчиненного.
Часть знакомых тогда перестали подавать надевшему жандармский мундир поэту руку, в некоторые салоны путь закрылся навсегда. Но Николай Степанович ни о чем не жалел. Михаил Фридрихович не обманул, служба оказалась действительно интересной и опасной, вынудившей, конечно, без перчаток рыться в отходах жизнедеятельности общества, но и давшей стоическую уверенность в безусловной необходимости его, личной, работы для империи.
Сейчас, неизменный со времени прихода в охранку, начальник явно опять крутил какую-то хитрую игру, в которой требовалось участие не просто жандарма, но жандарма с соответствующим реноме. Что ж, Гумилев и сам давно воспринимал свою известность в качестве стихотворца как дополнительное преимущество в разыскной работе и пользоваться этим обстоятельством не стеснялся. Став за пятнадцать лет «на лезвие с террористами», как назвал эту работу один из бывших шефов службы в своих мемуарах, профессионалом, он привык оценивать возможности в первую очередь с точки зрения применимости в деле. Сегодня, однако, играл не он. Играть собирались им. Впрочем, это тоже было привычно.
– Согласен, ваше превосходительство. Но и ко мне французы сейчас благосклонность вряд ли выкажут. Кстати, Сталь рассказала Сюрте о готовящемся покушении?
– Вряд ли. Ее обвиняют в работе на нас, сообщать еще и о своих связях с бомбистами, планирующими покушение на французского премьера, не в ее интересах. Тем более, толком она ничего не знает.
– Я могу… гм… намекнуть французским коллегам о необходимости задать такой вопрос арестованной? Если она пойдет на сделку и поможет предотвратить акцию, всю историю можно будет замять?
– Мы, вообще-то, госпожу Сталь не признаем, – вздохнул Михаил Фридрихович. – И помогать ей не собирались. Она, как выясняется, добывая информацию для нас, решила, что те же сведения можно продавать и другим. Немцам, итальянцам, сербам… Для Корпуса операция провалилась. И главной обвиняемой теперь, боюсь, станет не эта дамочка, а Россия. Что с учетом вероятности ввода войск в Германию совершенно некстати. А уж для вашей миссии и совсем никудышно.
