– Уж больно вы там нежные, в Калифорнии своей, – кольнул его Милт.
– Да понятно, не то что ваша чертова дыра, – отпарировал Майкелсон, – сидел бы сейчас дома, вечером можно было бы на корт в Палм-Спрингз съездить.
– А тут торчи на морозе, япошку этого встречай. Рон исподлобья взглянул на Милта без тени юмора на лице.
– За такой контракт можно и яйца отморозить, ясно? Оба ухмыльнулись. Ладно, скоро уже приземлится.
И тут до них донесся вой быстро приближающейся «скорой помощи» Машина шла прямо в их направлении, сигнальный фонарь на крыше безостановочно вращался.
– Это еще что за чертовщина такая? – Рон, похоже, забеспокоился.
– Мне откуда знать! – Милт только повел плечами. Машина затормозила, и в ту же минуту они заметили огни «Боинга-707», плавно спускавшегося к посадочной полосе. Самолет пронесся мимо, развернулся и тихо подкатил к тому месту, где они стояли.
Едва спустили трап, как в салон кинулись медики с каталкой Милт и Рон понеслись следом.
В дверях над трапом показался безупречно одетый японец, показывающий медикам, куда пройти. «Таро Хасикава, сын их босса, – шепнул Рон. – Мистер Хасикава! Мы здесь!» – крикнул он, и изо рта у него вывалились клубы пара.
– А, мистер Майкелсон, как любезно с вашей стороны нас встретить, – отозвался японец на превосходном английском языке, и, спустившись, отвесил им церемонный поклон. На нем не было пальто, но холода он точно не замечал.
– Что случилось? – встревоженно спросил Майкелсон, кивнув на «скорую».
– Мой отец, – Хасикава помедлил, словно выбирая наиболее точное английское слово, – не вполне здоров.
– О Господи! – Рон, не хуже Милта изучивший японскую манеру не называть вещи своими именами, был явно в ужасе.
Милт бросил на него озадаченный взгляд, но Майкелсон как онемел.
– Не могли бы мы вам чем-то помочь? – Нужно было, чтобы хоть кто-то это предложил, вот Милт и взял на себя эту функцию. – Мы можем привлечь специалистов из больницы «Сент-Джозеф», это лучший медицинский центр во всем Нью-Йорке.
– Чрезвычайно вам признателен за внимание, но мы уже договорились с частной клиникой на Манхэттене. Состояние здоровья моего отца должно сохраняться в тайне ото всех. В противном случае, как вы догадываетесь, может возникнуть угроза существенного понижения курса акций компании.
Тут из самолета вышли медики, спуская по трапу каталку, на которой виднелась завернутая в простыни неподвижная фигура.
– Мать его перетак, – Рон наконец-то мог выражаться, как привык, – возьмет и сыграет в ящик, а мы потом расхлебывай.
Заметив, что сын стоит не так уж далеко, Милт дернул своего шефа за рукав – еще услышит.
– Рон, посмотрите-ка, – зашептал он, – вроде пока еще дышит, а?
Трясущимися в шикарных перчатках руками – не то замерз, не то разволновался – Рон вытащил новые четки и лихорадочно их перебирал, пока они шли за каталкой к машине.
– Полагаю, у меня нет причин беспокоиться относительно вашего неукоснительного молчания, джентльмены, – и младший Хасикава опять отвесил им поклон.
– О чем разговор, уж это само собой, – заторопился Рон.
Каталку внесли в машину, где была установка для поддержания жизни, и Милт успел за секунду рассмотреть, какое у больного лицо, – ни кровиночки, какая-то кукольная маска, только усики выделяются на бледной коже, подчеркивая очертания рта.
Едва отца поместили в машину, сын, демонстрируя отличную физическую форму, одним прыжком очутился рядом с папашей.
– Послушайте, господин Хасикава, – Рон только что не выл от досады, – мы, надо полагать, отменяем завтрашнее подписание, так?
– Так, мистер Майкелсон, – отозвался молодой японец, смотря на него с нескрываемым презрением, – придется отменить, это самое правильное.
«Скорая» рывком тронулась с места, взревела сирена, а Рон растерянно смотрел ей вслед, не расставаясь с четками.
– Ух, как он меня ненавидит.
– Кто?
– Да сынок этот, просто кишки бы из меня выпустил.
– Перестаньте, Рон, вовсе он и не думает вас ненавидеть, с чего вы взяли.
– А с того, что его вся эта сделка не устраивает. Он бы и не приехал на подписание, но нельзя проявлять непочтительность, раз папа-сан так решил.
– Да, у японцев с этим делом строго.
– А черт, и что же нам теперь делать, как вы думаете?
– Ждать, что же еще, – ответил Милт.
– Ждать?
– Ну да, пока что-то не прояснится.
– А я уже ножки стола спилил, там, в конференц-зале.
– Что? Зачем это?
– Чтобы процедура подписания прошла как следует. Милт вопросительно на него посмотрел, ничего не понимая.
– Ну, надо же, чтобы они себя чувствовали как дома. У них свой консультант – знали бы, какую кучу денег загребает, это уму непостижимо! – ну вот, он и говорит, надо, мол, потом чайную церемонию устроить, а значит, чашечки должны быть такие специальные, и все будут стоять на коленях.
– Надо, так устроим, правда ведь, Рон?
– Конечно, только вот когда?
Милту сказать на этот счет было нечего.
– Когда, вот что я хотел бы знать, – стиснув четки в кулаке, орал Рон на все летное поле.
Милт пожал плечами. Босс, похоже, совсем мудак, такого даже он не ожидал.
– Вот надо же, мать-перемать. Десять миллионов коту под хвост, провалиться бы!
Рон взглянул себе под ноги. На четках лопнул шнурок, и бусины разбегались по асфальту, словно норовя поскорее удрать от хозяина.
Эллен смотрела, как с аэродрома Беннет-филд взлетает вертолет, уносящий Бена на Файр-Айленд. Обычно по воскресеньям его сюда привозил Милт, но сегодня он чем-то занят – уехал в Ньюарк, там какой-то важный японец прилетает.
С Милтом Эллен не была знакома. А ведь Бен считает его своим лучшим другом, но не хочет, чтобы они познакомились, специально этого избегает, что ли? Хотя, если подумать, она ведь тоже так его и не познакомила с Голди. И знает почему не познакомила. Все дело в том, что ей было бы трудно объяснить, какие у нее с Беном отношения. Не каждый поймет, а и поймут – тоже, глядишь, не похвалят. То чудесное, что их связало, пока еще так непрочно. И оба они старались, чтобы не возникало дополнительной напряженности.
Эллен взглянула на часы – ага, надо поторапливаться, если она намерена встретить вертолет, когда он прилетит назад. Каких-то два часа на все про все, даже меньше, а ей надо навестить своих подопечных и опять вернуться сюда.
Поставив на сиденье рядом коробку с бутербродами, Эллен осторожно ехала на авеню Нептун, стараясь высматривать обледеневшие участки, присыпанные мокрым грязноватым снегом. Включила магнитофон: пленка с любимым танго Бена; она тоже просто голову теряет от этой музыки. Для нее танго стало означать столь многое: любовь, и счастье, и страсть, и секс, ощущение надежности и безопасности, – но, прежде всего, танго слилось с образом мужчины, который все это ей подарил.
