Вечером, вернувшись из своего зала, он нашел ее на кухне, где она пила растворимый кофе. «Привет, Бен», – с радостью взглянув на него, сказала она.
– Ну, как день прошел? – не придумав ничего лучшего, поинтересовался он, решив, что пусть она сама заговорит или не заговорит про вчерашнее.
Но она и словом про это не обмолвилась. Трещала без умолку про разные новости в больнице, про то, что Голди опять с мужем разругалась… Да, а сестре Кларите нынче приснился дельфин, и на нем верхом разъезжал по водам ангел…
– Эти монашки все психованные, – буркнул Бен, слишком озадаченный, чтобы поддерживать разговор. А она вроде бы в превосходном настроении, шутит, несет всякую чепуху. Бен попробовал что-то прочитать в ее глазах, но ничего не вышло. Как будто и правда вчера была ночь как ночь Может, ему все только приснилось?
Ну, что он мучается, надо просто поговорить и с этим покончить.
– Э-э-э… Эллен.
– Да, Бен?
– Сам не пойму, что это на меня вчера накатило. – Он решил, что всего лучше будет покаяться. Раз он во всем признает виновным себя, она, во всяком случае, не устроит ему сцену. – Короче, прошу меня извинить.
– За что, Бен?
– Ну… в общем… в общем, я не имел права.
– О чем это?
– То есть, я чувствую, что сильно виноват.
– Абсолютно не понимаю. Ведь, раз уж на то пошло, это я пришла к вам, а не наоборот.
С этим не поспоришь.
– Знаю, и все-таки…
– Все-таки, что?
– Понимаете, у меня вот такое чувство… – слова находились с трудом, да и вообще он не ожидал, что она так вот отреагирует. – Ну, что вы просто решили снисхождение ко мне проявить. Я вроде как вас немножко опекаю, вот вы и…
Эллен смотрела на него с недоумением.
– То есть вы решили, что я отдалась вам из благодарности, так?
– Да нет, что вы… просто…
– Очень признательна! – взорвалась она, наконец. – Ну и дура же я, чуть не на крыльях летаю из-за того, что у нас ночью было, а мне объясняют, что ничего и не было, оказывается, так, простые любезности.
От изумления Бен потерял дар речи. Просто смотрел, как она в негодовании металась по кухне, потом выбежала прочь. С силой захлопнула дверь в свою спальню.
Так, и что же ему делать? Бен кинулся было за нею в прихожую, но остановился. Из-под двери доносились приглушенные звуки: что-то полетело на пол, мощным потоком хлынула вода, это она на полную мощность отвернула краны в ванной.
Ну и мудак, просто из мудаков мудак! Спрашивается, зачем он своими руками все взял и испортил? Он что, не понимает, что вчера ночью случилось такое, что останется среди самых счастливых событий его жизни? Вот она тоже ведь сказала «как на крыльях летаю». И значит, никаких тягостных чувств у нее и в помине не было.
Он тоже пошел в ванную, постоял перед зеркалом, ополоснулся ледяной водой и, не вытираясь, смотрел, как по щекам бегут капли, стекая в раковину. А ведь он еще ничего на вид, действительно, ничего, правда, пару морщин надо бы убрать, но чувствуется, что человеку этому жизнь пока не в тягость и усталости нет или он умеет с ней бороться. Какие тягости? После вчерашнего он уже точно знает, что об усталости ему говорить рано. Ну как такое не отпраздновать!
Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить нервы, вышел из своей комнаты. Эллен была на кухне, жевала свой бутерброд с маслом, – всегда так делает, чтобы его подразнить.
Он уселся напротив и начал намазывать маслом какую-то корочку.
Уголки ее губ как будто иронически скривились, но она молчала.
Бен откусил краешек.
– Надо же, а ничего. И вообще я, как видно, во многом заблуждаюсь.
– Поосторожнее. Не то еще понравится по-настоящему. Она докончила свой бутерброд, взялась за чашку с намерением осушить ее залпом.
– Вот вчера ночью мне действительно понравилось, по-настоящему… Да у меня… у меня за всю жизнь другой такой ночи, может, не было.
Она с минуту изучающе разглядывала его, как бы проверяя, насколько он искренен. Потом кивнула: «Хорошо, если так». Надо понимать, он прощен, и между ними снова воцарился мир.
Он с облегчением вздохнул.
Эллен допила кофе, вымыла чашку, не оборачиваясь к нему.
– У тебя фигура такая красивая, особенно снизу, – несмело сказал он.
Чашка грохнулась в раковину. Она так на него и кинулась:
– С ума сошел, что ли, или, может, перепил?
– В рот ни капли не брал, а говорю, что думаю, – ему достало уверенности в себе встретиться с нею взглядом, – и вообще, вчера было так, как будто я в жизни раньше женщины не знал… Знаешь, как в первый раз, ну как у меня было – она была намного меня старше, соседка кузины моей. Всему меня и обучила… Я просто одурел, хотя странно это все выходило, ощущения какие-то непонятные, непривычные…
Она подошла к столу, уселась, слушала не перебивая.
– Эллен, ты мне подарила нечто такое, чего, как я был уверен, мне уже больше никогда не испытать. Но пойми, мне так трудно поверить, что и тебе вчера было хорошо…
– Ой, Бен, какой ты глупый, – она потянулась к нему, взяла в руки его ладонь.
– Нет, ты дослушай, я ведь из-за того и начал валять дурака, что не верил, ну, никак поверить не мог, что у нас что-то могло выйти по-настоящему.
– Могло, глупенький, могло, и еще выйдет, вот прямо сейчас.
Он глядел на нее растерянно, сам себе не веря. А ее лицо вдруг просияло:
– Ты разве забыл? Переступивши черту, ни за что не оглядывайся, ни в чем не сомневайся, ни о чем не тревожься, иди вперед только и всего. Тебе этого никто не объяснял?
– Объясняли, – кивнул он и, взяв ее за руку, потянул за собой. – Сегодня, уж позволь, инициативу проявлю я.
Глава XIV
Намело высоченную гору грязного снега, и Рон Майкелсон укрылся за ней от ветра, но метель так и хлестала, змейками расползаясь по всему аэродрому, по западному полю, куда в Ньюарке сажают частные самолеты. Милт мечтал поскорее отсюда убраться. Уж этот чертов Рон, зачем было еще и его сюда тащить, хотя, и то сказать, Майкелсона тоже пожалеть можно. А он еще в свое дорогое пальто вырядился, вон и ярлычок виден – «Бербери», ему бы кто-нибудь объяснил, что в таких нарядах хорошо в лимузине разъезжать, и чтобы подгоняли прямо к подъезду.
А вот Милта в поездку сегодня собирала Сара, и в кои-то века он благословил ее предусмотрительность. Перчатки на меху, русская шапка, надвинутая на самый лоб, две пары шерстяных носков, зимние сапоги да впридачу настоящая дубленка – так можно и на морозе побыть, уж если угораздило.
– Холодно, черт бы их подрал, – в десятый раз пожаловался Рон, стуча зубами. Ноги в лакированных туфлях от Гуччи, видно, совсем заледенели.
– Уж больно вы там нежные, в Калифорнии своей, – кольнул его Милт.
