Куда бежать от слишком упорной, уже пробужденной памяти? Ладинский избирает традиционный путь символизма: иронию и стилизацию. Ирония оледеняет восторг, заглушает память о космической музыке. Тогда в бутафорском театре, где идут мелодрамы, где балерины, как ледяные розы, расцветают среди феерий, остается лишь предчувствовать другую, недоступную реальность» (Современные записки. 1932. № 50. С. 456–458).
Полвека спустя название именно этого сборника выбрал Бахрах для воспоминаний о Ладинском: Бахрах А. По памяти, по записям: «Северное сердце» // Русская мысль. 1979. 27 сентября. № 3275. С. 8–9.
43. Стихи о свинопасе («Овчаркам, верным пастухам…») — Воля России. 1928. № 4. С. 25–30. С многочисленными изменениями и дополнениями, нумерацией 6 разделов и 37 строфами вместо 29, ниже приводится полностью:
СТИХИ О СВИНОПАСЕ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Овчаркам, зорким пастухам,Лелеявшим впотьмах свободу,В глухую волчью ночь. Дубам,Нас приютившим в непогоду,
Тебе, в чей неприступный домСтучались мы в слезах с дороги, —Ты под пастушеским плащомМеня узнала на пороге.
1
В блаженной дружбе бремя днейДеля с дриадами и псами,Пасу я розовых свинейПод деревенскими дубами.
Шумят прекрасные дубыВ глухой возвышенной тревогеИ под ударами судьбыПоскрипывают у дороги.
Пройдет прохожий поскорей,В карете прогремит вельможа,Рожок веселых почтарейПорой долины потревожит.
И время в гору, к небесам,Крутой дорогой убывает,К небесным белым голубкамЗемная горлинка взывает.
Я заблудился, я пропалИ, смутно дом припоминая,Ищу просторы отчих залИ призрачные пальмы рая,
Ах, я имение дотлаРазвеял горсточкою пыли,Теперь последнего ослаЗаимодавцы утащили,
Теперь на дудочке простойСимфониям изволь учиться,А в бедной чашке суповойПохлебка черная дымится.
2
Мы на земле, как в колыбели —Нам тесно в воздухе таком,Заглядывают звезды в щели,И на ветру непрочен дом.
Но пусть он служит утешеньем,Что существует мир другойЗа грубым и телесным зреньем,За деревянною стеной.
И под овчиной, на соломе,В тепле солоноватых слезЯ помню о небесном доме.Где мальчиком крылатым рос.
Как тяжело лететь с размахуВ теснины мира с облаков,Надеть холщовую рубахуПод пенье ранних петухов —
Менять на плащ дырявый жалкоЭоловый блаженный звон,На песенку в окне за прялкой.На смех румяных смертных жен.
Но что ж, смешаем небо с глиной,Замесим круто — в добрый час, —И гонит длинной хворостинойСвиное стадо свинопас.
3
Когда, смешной и неуклюжий,Я у принцессы под окномПерехожу неловко лужи,Я слышу нежный смех потом;
И за веселой перебранкойНа кухне девичьей толпойГолубоглазые служанкиСмеются хором надо мной;
Но ты в земное пребыванье,Вскипающее через край,Бросайся, затаив дыханье,Барахтайся, переплывай,
И ангельскими голосами,И под пастушеским плащомПерекликайся с небесамиВ разлуке, как в лесу глухом!
А мимо взмыленные кониЗа зверем раненым летят,Изнемогая от погони,Уже он смерти милой рад;
И Ты виденьем пролетаешьЗа зверем в синеве дубов,Над всей поэмою витаешь.Как горестный призыв рогов.
4
Но в ураганах, в бурях темныхРоняют желуди дубы.Жиреют свиньи. Так в огромныхПространствах, черных, как гробы,
Лишь Гулливеров валит, рушитДух аквилонов мировых,Ликуют великанов душиПод грохот яблок золотых,
А поселяне в дождь и слякотьВыходят из своих берлогС приятелями покалякатьК трактирщику на огонек.
И там об этой жизни прочнойНеторопливо говорят,Подсчитывают прибыль точно.Дурного пастуха бранят —
Над кружкой пива в пене белойКачают головой слегка:— Ну свинопасово ли делоСмотреть весь день на облака?
5
Зачем ты землю посетила,Неосторожная душа?Ты крылышки свои спалила,На смертный огонек спеша.
Барахтаясь в пучине жалко,Блуждая средь земных древес,В потемках сберегла весталкаКусочек голубых небес.
И у свиных корыт в лачуге,Недосыпая, впопыхах,Вся надрываясь, вся в натуге,Пася блудливый скот в дубах,
Ты плакала над миром целым,Ты научилась ремеслуСлепить глаза над божьим делом,Спать золушкою на полу.
О, никогда бы не смогла тыБез этих золушкиных рук,Мозолистых и красноватых,Быть первою из божьих слуг.
6
И в этом призрачном пареньиНад грубым глиняным комком.Трудясь над миром в упоеньи —Над упоительным цветком,
Ты, как в огромной черной розе,В эфирной ночи ледянойУтонешь жадно на морозеТрудолюбивою пчелой.
И все ж нам жаль земли — терзаний,Земных прекрасных мук, трудовИ бурь в житейском океане,Веселых дымных очагов.
Как жаль душе земных товарок —Румяных женщин, синих глаз!Теперь мы смотрим на овчарок.На облака в последний раз.
Ах, мы бросаем без охотыТот пасторальный маскарад,Те беспокойные заботы,Когда у равнодушных стад
Над маленьким комочком глины,В стихийных ветряных лесах,Под хрюканье, под рев звериныйМы думали о небесах.
Париж. 1927
44. Поэма о мышеловке — Воля России. 1930. № 4. С. 320–327. С дополнительными строфами после строф: 7 («И в фургонах, в пахучей / Деревенской пыли / Ищем благополучий / По дорогам земли»), 21 («Честный автор намерен / Рассказать наконец, / Как был жребий неверен / Запылавших сердец»), 32 («А поэтам в зефирах / На большой высоте / Жить в холодных квартирах, / Умирать в нищете»), 33 («Все упорствуем, пишем / Пухлый ворох стихов, / Солнце всходит по крышам / С пением петухов»), а также с разночтениями в строках 8 («Разлучает судьба»), 20 («Темный воздух земной»), 21 («Буржуа и баронам»), 53 («Стала вдруг золотою»), 55 («Ватною бородою»), 84 («Рощи и семена»), 91 («Лишь кишечника вялость»), 96 («Он воспеть захотел»), 132–133 («Но кому в наше время / Нужен лепет небес»),
Юрий Мандельштам, рассуждая о молодой поэзии в эмиграции, обильно цитировал «Поэму о мышеловке» и пытался выводить общие закономерности: «Первая черта, характеризующая для меня нового поэта, это ощущение катастрофичности и неслучайности того, что произошло с миром, с Россией, с нами. <…> Обрушившаяся на нас “арктическая ночь” уже не представляется поэту ни неодолимым незаслуженным бедствием, ни все уничтожающим и потому желанным забвением. Она воспринимается как тяжелый, но необходимый искус, который надо пройти родившемуся на нашей земле человеку. <…> Это отношение к жизни, к страданиям и к самой смерти как к некоему сужденному нам опыту и является, по-моему, второй, уже вполне оригинальной чертой современной поэзии» (Мандельштам Ю. О новой поэзии // Молва. 1933.19 февраля. № 41 (264). С. 4).
45. Городское («В квадратах городской природы…») — Последние новости. 1929. 26 января. № 2866. С. 3. Под названием «Городская поэма», с многочисленными изменениями и дополнениями, разбивкой на 3 нумерованных раздела и 17 строфами вместо 13, ниже приводится полностью:
ГОРОДСКАЯ ПОЭМА
1
В квадратах городской природы,В автомобильной суетеМечтательные пешеходыГлядят на небо в тесноте.
Вздыхают стриженые музыВ коротких юбках до коленИ, как зеленые медузы,Влекут ликеры души в плен.
Мы смотрим: страшный воздух таетВ дыму табачном, на весу,Дыхания нам не хватает,Мы заблудились, как в лесу —
В стихии водяной хрустальной,При электрической луне,Мы — в раковине музыкальнойПод небом розовым, на дне,
А за углом, как мхи морские,В кругах туманных фонарей,Стоят деревья городскиеВ бесплодной черноте ветвей.
И в призрачном линейном гае,В стеклянном воздухе густомПолзут последние трамваиИ огибают белый дом.
2
