«Южный ветер» медленно плыл по широкому кругу безветренных вод. Потайное море протянулось на мили, с каймою из островов – одни скорее обломки скал, иные не охватить и взглядом, но все они поросли зданиями. Расколотые кубы, разбитые башни, торчат перекрученные персты из растресканного эльфийского камня и по-прежнему сияющего эльфийского стекла. Выдвинутые к краю сооружения наполовину утоплены в темной воде. Тысячи и тысячи, а потом еще тысячи пустых окон сердито таращились вниз. Колл попытался представить, сколько же эльфов тут обитало, сколько погибло при столь чудовищном бедствии, но сразу понял, что такие числа ему неизвестны.
– Вид еще тот, – изрек шепотом отец Ярви величайшее из когда-либо сказанных преуменьшений.
Кругом тишина. Не кружат птицы над головой. За кормой не плещется рыба. Лишь уключины скрипят, да команда бормочет молитвы. Испытанные не единожды гребцы пропускали взмахи и цеплялись веслами, оттого что глазели по сторонам в благоговейном ужасе, и Колл благоговел и ужасался сильнее прочих на этом судне.
Ведали боги, он никогда не притязал зваться храбрым. Но, похоже, отвага не заведет тебя в ту беду, куда втянет трусость.
– Та, Что Выпевает Ветер гневается, – проворчала мать Скейр, вглядываясь в истерзанное небо – вселенскую воронку лиловых кровоподтеков, разрезанной алой плоти и полночной черни, без единой звезды. Тучи готовились рухнуть и сокрушить весь мир своим весом.
– В этом краю ветер – всего лишь ветер. – Скифр сняла с себя и отбросила в сторону спутанные талисманы, святые знаки, намоленные обереги и зубы, приносящие удачу. – Здесь богов нет.
Колл куда охотнее согласился бы на гневных богов, чем на то, что богов нету вовсе.
– О чем вы говорите?
Скифр выпрямилась у штевня и раскинула руки. Рваный плащ реял, будто она – огромная, не от мира сего птица, носовое чудовище из безумного сна, что указывает им гибельный путь.
– Это – Строком! – раздался ее пронзительный крик. – Величайшая из разрушенных обителей эльфов! Приглушите бесполезные молитвы, ибо сами боги боятся ступить сюда!
– Умеешь утешить, – пробурчал отец Ярви.
Команда выпучила на нее глаза, иные втянули головы, словно собирались с концами скрыться между собственных плеч. Все, как один, матерые, лихие бойцы, но ни битвы, ни невзгоды, ни лишения не могли подготовить их к этому.
– Не надо было сюда соваться, – прохрипел старый, косоглазый гребец.
– Над этим местом проклятие, – бросил другой. – Кто забредет – заболеет и помрет.
Отец Ярви встал перед Скифр, спокоен, как хозяин у себя в доме.
– Один взмах за раз, други! Я понимаю ваши страхи – и они пусты! А шкатулки, которые раздаст вам королева Лайтлин, когда мы вернемся, наоборот – будут полны деньгами до краев. Эльфов не стало тысячи лет назад, а Бродяга По Руинам укажет нам безопасный путь. Здесь нечего опасаться. Положитесь на меня. Я хоть раз вас вел неверным курсом? – Остережения сменились ворчанием, однако даже посулами богатства не удалось добиться ни единой радостной улыбки.
– Туда! – выкрикнула Скифр, показывая на поднимающиеся из воды скошенные ступени, до того большие, что могли быть сооружены для ног великанов. – Высаживай нас на берег.
Ральф скомандовал грести пореже, налег на рулевое весло и плавно подвел их к цели. Киль проскрежетал о камешки.
– Отчего вода так спокойна, разве такое бывает? – услышал Колл его бормотанье.
– Оттого, что здесь все мертво, – сказала Скифр. – Даже вода. – И спрыгнула на ступени.
Как только отец Ярви положил руку на планширь, мать Скейр перехватила его увечное запястье.
– Еще не поздно отказаться от этого безумия. Один шаг на проклятую землю, и мы нарушим самый священный запрет Общины.
Ярви вырвал руку.
– Мать Скейр, любой запрет, не гнущийся перед бурей, обречен быть порушен. – С этими словами он соскочил с корабля.
Колл набрал побольше воздуха и, не дыша, ринулся через борт. Не будучи немедленно сражен насмерть, как только сапоги коснулись камня, он существенно подуспокоился. Собственно, земля как земля. Впереди, в тенистых низинах меж зданий, никакого движения, разве что болтался трос или отслоившийся кусок обкладки раскачивался под нестихающим ветром.
– Мох не растет, – проговорил он, садясь на корточки у кромки моря. – Ни ракушек, ни водорослей.
– В этих морях не живет ничего, кроме снов, – ответила Скифр. Она выудила что-то из-под ветхой хламиды. Диковинную бутылочку, и, когда перевернула ее, на розоватую ладонь вывалились пять продолговатых бусин. Они были похожи на червивые семена фасоли, наполовину белые, наполовину красные и, присмотревшись вблизи, Колл на каждом заметил истертую надпись, выбитую крошечными буквицами. Рунами эльфов – едва ли стоило добавлять. Колл захотел осенить себя божьим знаком, как вдруг вспомнил, что боги отсюда далеко, и довольствовался тем, что сквозь рубашку ощупал гирьки. Это его хоть немного утешило.
– Каждый должен съесть по фасолине, – заявила Скифр и тут же запрокинула голову, бросила в рот одно зерно и проглотила.
Мать Скейр уставилась на них еще более едко и насмешливо, чем обычно:
– А если я не съем?
Скифр пожала плечами:
– Я никогда не была такой дурой, чтобы отвергать святое правило моих учителей о том, что надо всегда сьедать одну фасолину, когда идешь в эльфьи руины.
– А вдруг они ядовиты?
Скифр наклонилась к служительнице:
– Хотела бы я тебя убить – просто перерезала б глотку и отдала труп Матери Морю. Веришь, нет, но я часто об этом задумывалась. Быть может, здесь ядовито все вокруг, а это – лекарство?
Отец Ярви хватанул фасоль с ладони Скифр и быстро проглотил.
– Хватит стонать, ешьте фасолину, – сказал он, угрюмо взирая в глубь суши. – Нашу стезю мы избрали, и она будет виться вперед еще долго. Ральф, пока нас нет, народ пусть ждет и не волнуется.
Пожилой кормчий закончил подвязывать носовой канат к здоровому валуну и заглотил свою фасолину.
– Не волноваться – это ты многого просишь.
– Тогда пусть просто будут здесь, – ответила Скифр, подсовывая Коллу ладонь и то, что на ней лежало. – Будем надеяться, дней через пять вернемся.
– Пять дней в этом краю? – Фасоль застряла на полпути к его раскрытому рту.
– Если повезет. Развалины тянутся на многие мили, и не так легко отыскать нужные тропки.
– Как ты их выучила? – спросила Скейр.
Скифр расслабленно свесила голову набок.
– А как люди учат все остальное? Слушая тех, кто ходил туда прежде. Двигаясь по их стопам. А со временем – прокладывая собственный путь.
Скейр поджала губы.
– В тебе, ведьма, и правда один лишь дым да загадки?
– В свое время, быть может, увидишь во мне и другое. Бояться тут нечего. Кроме Смерти уж точно. – Она опять наклонилась к матери Скейр и шепнула: – А разве она не стоит за плечом каждый день?
Фасолина неприятно протолкнулась в глотку, но вкуса не имела и на самочувствие не повлияла никак. Ею явно не вылечить ни боль от тоски, ни вину, ни гнетущую обреченность.
– А что с остальною командой? – шепнул он, мрачно косясь на судно.
Скифр подернула плечами:
– Фасолин у меня только пять. – Она повернулась и пошагала навстречу руинам, за ней по пятам тронулись служители Ванстерланда и Гетланда.
Боги-боги, и почему он не остался с Рин? Все, что он в ней любил, затопило его волною страдания. Уж лучше выйти против десяти армий Верховного короля, чем проникнуть в проклятое безмолвие Строкома.
Колл перекинул через плечо поклажу и пустился за остальными.
32. Раны
Люди валялись на полу, плюясь и корчась от боли. Молили о помощи и, бормоча, звали маму. Сыпали бранью сквозь стиснутые зубы, рычали, кричали и истекали кровью.
Боги, сколько же в человеке крови! Скара поверить не могла, что так много.
В углу поставили прядильщика молитв, бубнить молебны Тому, Кто Сращивает Рану и кадить сладковатым дымом из чаши, в которой тлела кора. Несмотря на это, вонь пота, мочи и всех жидкостей, что содержит тело, удушала. Скаре пришлось прижать ладонь ко рту, к носу, почитай к глазам – и глядеть, раздвинув пальцы.
Мать Ауд, вовсе не высокая женщина, царила здесь, возвышаясь над всеми – похожая уже не на персик, а на древо с глубокими корнями, что ими плодоносит. Лоб ее избороздили морщины, негустые волосы липли от пота к скулам, рукава закатаны, и видно, как под красными пятнами на предплечьях вздуваются крепкие мышцы. Мужчина, которым занималась целительница, стоило ей ощупать рану на бедре, выгнул спину, а потом заметался и завизжал.
– Кто-нибудь, держите его! – зарычала она. Рин оттерла Скару, поймала запястье раненого, не церемонясь, придавила его к столу. Мать Ауд извлекла из растрепанного пучка волос костяную иглу, зажала в зубах, продела нитку и принялась зашивать. Мужчина ревел, всхрапывал, брызгал слюной.
