поля. Он знал, что всё медиапространство, связанное со спортом и фигурным катанием, сейчас утопает в обсуждении их проката. По своему опыту Евгений был уверен, что перед произвольной программой лучше ничего не знать.
Сейчас Тане было необходимо собраться с силами, мыслями и эмоциями, но она не могла прийти в себя. Два сильнейших потрясения, случившихся с ней сегодня, абсолютно лишали сна, несмотря на физическое изнеможение.
Когда Громов проследил, чтобы Татьяну никто не вывел из хрупкого психологического равновесия, для которого с трудом смог создать необходимые условия, он зашел в свой номер. Затем позвонил Ксюше, предупредив, чтобы та не беспокоила подругу. Одиночница переживала за Таню, так как видела их прокат и то, что было после, но была солидарна с Громовым и разделяла его методы.
Парникам было сложнее. У них, в отличие от одиночников, не было дня отдыха между короткой и произвольной программой. Они должны были выкладываться сразу на следующий день, и Ксении оставалось только гадать, насколько это изнурительно. После первого проката ты чувствуешь себя выжатым до невозможного, а уже завтра нужно найти в себе новые силы и откатать ещё более тяжелую, долгую и насыщенную технически программу.
– Знаешь, – в конце разговора вздохнула Ксюша, сидя в своем номере. Тренер строго-настрого запретил выходить и велел соблюдать режим. Было запрещено идти на сегодняшний прокат пар, потому что было необходимо готовиться к своему старту, который будет уже завтра днем, но Ксения не могла пропустить прокат подруги, а потому сбежала и получила за это. – Ты хороший партнер. Я знаю, что иногда ты бываешь редкостным козлом, но…
– В Википедии прочла? – устало усмехнулся он.
– Да, – засмеялась Ксюша. – Это было где-то между «заслуженным мастером спорта» и «бронзовым призером Олимпийских Игр». А если серьезно, то я просто берегу свою подругу. И тебе, как оказалось, можно доверять.
Евгений вспомнил, что случилось между ним и Таней в раздевалке. После такого он не был уверен в том, что ему можно доверять. Он сорвался как мальчишка и ненавидел себя за это. Но Ксюша этого не знала. Она делала выводы, полагаясь на увиденное после их проката в пределах льда и зоны «слёз и поцелуев», где оглашались оценки.
– Спасибо, – выдохнул он, утомленно проводя ладонью по лицу. – Доброй ночи и… удачи завтра.
– Спасибо. Надеюсь, завтра мы все покажем свой максимум. Желаю выспаться и набраться сил.
* * *
– Доброе утро, – Таня вышла из своего номера в назначенное время. Громов, как и обещал вчера, зашел, чтобы вместе позавтракать и отправиться на тренировку.
– Доброе, – без эмоций ответил он, с каким-то сожалением посмотрев на партнершу. Он чувствовал себя виноватым за вчерашнее, но при этом страстно желал повторить и зайти намного дальше. И за это злился на себя ещё больше.
За завтраком партнеры почти не разговаривали, за исключением небольшого обсуждения того, как Тане на телефон позвонила мама, ужасно встревоженная тем, что увидела по телевизору. Громов признался партнерше, что принял вызов и поговорил с ней, чтобы успокоить и заверить, что дочь в порядке.
Евгений видел, что Таня боится поднять глаза на него. Сейчас, за несколько часов до проката произвольной программы, такое напряжение между ними было совсем не желательным, но Женя не мог, а точнее, не хотел с этим ничего делать. Он не хотел сближаться, не хотел мириться. Не хотел видеть её счастливой и улыбающейся, потому что в такие моменты она была ещё красивее.
Они партнеры. Они вместе работают. На этом всё.
* * *
– Таня! – крикнул хореограф, прерывая фигуристов и вынуждая остановиться. – Я тебе не верю!
Алексеева обернулась к молодому мужчине, стоящему у борта, призывая пояснить претензию.
– В тот момент, когда ты проводишь ладонью по его щеке, – начал хореограф, – посмотри на Женю так, будто он – всё, что тебе нужно в этой жизни. Тянись к его лицу своим. Тянись к нему душой!
Татьяна вздохнула. Сейчас как никогда раньше хотелось отрабатывать элементы, а не артистическую составляющую, и приходилось считать минуты до прихода Ольги Андреевны. Хореограф требовал смотреть на Громова с любовью, а здравый смысл – с холодным безразличием, надеясь, что это поможет забыть вчерашний вечер и похоронить всё, что зарождалось в душе по отношению к этому мужчине.
– Женя! Тебя это тоже касается! – обратился к нему постановщик.
Евгений кивнул, догадываясь, что Тане это не нравится так же, как не нравится и ему.
– Помни идею программы и неси её в себе весь прокат! – эмоционально произнес хореограф, всплеснув руками, и продолжил раздражать фигуристов, желавших скорее отделаться от подобных замечаний. – Таня – твой свет! Она пришла в твою жизнь и напомнила, что ты живой! Смотри на неё с нежностью и любовью! Я должен поверить вам! Давайте ещё раз с самого начала!
– Рад знакомству, мой свет, – ядовито проворчал Громов на ухо Тане, вставая в начальную позу.
– Плюша осталась в прошлом? – с такой же интонацией поинтересовалась Алексеева, крайне натянуто улыбнувшись.
– Не дождешься.
* * *
– Просто тебе нужно попробовать начать этот кусок с внутреннего ребра, – поясняла Громову Ольга Андреевна, подозвав ученика к борту.
– А ойлер, который перед сальховым… – Евгений не успел задать вопрос до конца.
Он услышал звук удара об лёд и резко обернулся.
Таня лежала на боку, и по её позе Громов понимал, что партнерша упала с прыжка. Весь удар пришелся на тазовую кость и внешнюю поверхность бедра. Он видел, как Алексеева жмурится от боли, дрожащими руками приподнимая себя со льда.
Видеть падение партнера всегда неприятно. Громов поджал губы, чувствуя, будто боль Тани передается и ему. Вместе с этим ощущением пришло внезапное желание сделать так, чтобы Таня больше никогда не падала и не знала, что такое боль. Слишком она нежна для льда, который никогда не отличался мягкостью. Она не должна быть здесь. Не должна лежать на холодном, твердом льду, корчась от саднящей боли.
Но Евгений понимал, что его желание невыполнимо. Она спортсменка, и физическая боль – то, что, так или иначе, будет преследовать её всю жизнь.
Громов несколько секунд наблюдал за тем, как Таня
