Смешанные чувства преследовали и Ивана Казанджия. Все случившееся казалось сном. Произошедшее никак не укладывалось в голове. Идет третье тысячелетие, а перед ним предстало настоящее Средневековье во всей своей красе. Какой там Нострадамус!.. Какие староверы!.. Здесь, посередине России, творится абсолютное беззаконие. Но, с другой стороны, все происходящее для профессионала чрезвычайно любопытно. Он стал свидетелем тех нерегулируемых процессов, которые меняют ход истории. А теперь будет еще интереснее, поскольку не ясно, что случится дальше. Именно по этой причине Иван решил пока что задержаться в Верхнеоральске. Мишка выказал недовольство, однако уговорить Ивана вернуться в Екатеринбург не сумел. Он таки продал попу несколько книг, выдал Ивану его долю и уехал, обозвав напоследок компаньона последними словами. Хотя гостеприимная попадья предлагала Казанджию еще пожить у них в доме, Иван благоразумно отказался. Он снял комнату у поповской прислуги Фроси, которая больше времени проводила в доме отца Владимира, чем в своем. Было тут тихо и необыкновенно старообразно, словно на дворе стоял девятнадцатый век. У Фроси даже телевизора не имелось. Все стены увешаны иконами, под каждой теплилась лампадка. В комнатах пахло воском и ладаном, пол застелен пестрыми домоткаными половиками, а на подоконниках пышно цвела пунцовая герань. Словом, идиллия. Спал Иван на таких высоких перинах, что они возвышались до потолка, а когда ложился в постель, то проваливался почти до самого пола.
Он завел тетрадь, куда вписывал все, что удалось узнать из рассказов очевидцев о событиях, связанных с появлением и деятельностью джинсового Шурика, или, как, опираясь на Нострадамуса, именовал его Иван, «лжемессии». Первая страница тетради открывалась описанием событий на старом городском кладбище. Происходящее конечно же было крайне любопытно, но основные события, как справедливо предполагал Иван, только предстояли. И он не ошибался.
8
Вероятно, наиболее известное использование мертвых в вуду – это зомбирование. Зомби кадавр отличается от астрального, так как астральный зомби – это ti-bon-ange, сущность, управляемая извне. Зомби кадавр, с другой стороны, является мертвым телом, которое не имеет души.
Фактически практикующие вуду не боятся вреда от зомби кадавра, они боятся стать одним из них. Если дать зомби кадавру соль, предполагается, что это восстанавливает его речь и вкусовые рефлексы и активизирует инстинкт возвращения, который заставляет его вернуться в могилу, освобождаясь от влияния колдуна.
«Тайны магии вуду»
После экзекуции казаки вернулись в правление. По дороге Костя купил ящик водки, хлеба, колбасы и студня. Прямо на столе, за которым несколько часов назад проходило судилище, расставили бутылки, стаканы, разложили закуску и налили по первой. После принятия алкоголя казаки немного повеселели, загомонили и тут же вновь наполнили стаканы. Создавалось впечатление, как будто они хотят поскорее напиться, с целью хотя бы на время забыть о том, что натворили.
Гена Соколов тоже пил, но в разговоры не вступал, да с ним желающих беседовать не имелось. Только дядя Коля Горожанкин между возлияниями бросил ему:
– А ты, Генка, оказывается, лют на расправу. Кто бы мог подумать. Быть тебе записным палачом.
Фраза эта прозвучала довольно язвительно, но новоявленный кат пропустил ее мимо ушей. Онв данную минуту вообще был неразговорчив и мрачен.
Гена, как и почти все жители городка, жил в своем доме, который находился недалеко от картошкинского. Явился он домой уже поздним вечером, когда стемнело и только на западе край небес еще пламенел. Как след от плети, – неожиданно пришло в голову Гене. В сгустившихся сумерках, на фоне закатного неба особенно отчетливо вырисовывались плетни, голубятни и печные трубы. Гене казалось, впереди перед ним маячит голая спина, и он поминутно тряс головой, чтобы отогнать видение.
Как только он отворил дверь и зашел в дом, жена Света сразу поняла: муженек пьяноват, хотя на ногах стоит твердо. Она уже слышала о подвигах Гены и в данную минуту взирала на него со смешанным чувством любопытства и отвращения. Гена потребовал ужин и получил полную тарелку обжигающего борща. Он набухал в него сметаны и красного перца, отрезал здоровенный кус белого хлеба и, сопя и чавкая, в несколько минут смолотил варево.
Поев, Гена вошел в так называемый «зал», парадную комнату дома, в которой стояла недорогая стенка, диван и два кресла, а стены были увешаны коврами. Света смотрела телевизор.
– А где теща? – оглядевшись, поинтересовался хозяин.
– Нет ее, – равнодушно отозвалась супруга, не отрывая взгляда от экрана, на котором кривлялись две придурковатые «бабки». – К кумовьям отправилась.
– К Адашевым? Это хорошо. – Гена взглянул на жену, и в глазах его зажегся похотливый огонек. – Раздевайся! – приказал он.
– Зачем это?
– Ясно зачем. Трахаться будем.
– Не хочу я… Устала за день… Да и настроения нет.
– Я кому сказал! – прикрикнул Гена.
Света с интересом взглянула на мужа. До сей поры голоса он на нее не повышал.
– Отстань. Сказала же: не хочу.
Тогда Гена вплотную приблизился к жене и что есть силы рванул на ней халат. Пуговицы полетели в разные стороны. Застиранная ткань затрещала и расползлась. Следующим движением Гена сорвал со Светы лифчик.
– Ты чего?! – закричала супруга. – Ты чего это?!
Гена некоторое время с интересом взирал на вывалившиеся груди жены, словно видел их в первый раз, а потом сгреб Свету в охапку, взял на руки и понес в спальню.
– Уйди, гад! – отбивалась та, молотя мужа довольно увесистыми кулаками.
Тут нужно сказать несколько слов о внешности четы Соколовых. Если Гена был худ, жилист и мосласт, то Света, напротив, производила впечатление упитанной дамы. Лица тоже выглядели по-разному. Гена скуласт, горбонос и тонкогуб, физиономия Светы кругла как ватрушка, носик пипочкой, а губки – бантиком, словно нарисованы по трафарету. Грудь у Светы большая и белая, с едва выступающими сосками, и вся она производила впечатление непропеченной сдобы. Единственно, в чем имелось сходство: оба были светловолосы, только Гена грязно-рыж, а у Светы волосы цвета спелой ржи. Гена считал жену очень красивой женщиной.
Но вернемся к происходящему.
Гена притащил жену в опочивальню и с размаху бросил на двуспальную кровать. С такой же яростью, наверное, Степан Разин швырял персидскую княжну в волжские воды. Потом он стал поспешно раздеваться. Желание переполняло его. Света лежала на кровати. Раскинув руки и полуприкрыв глаза длинными ресницами, она наблюдала за мужем. Впервые с момента смерти сына женщина тоже почувствовала некое хитрое шевеление внизу живота.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
