еврейских сиротских приютов, а солдаты повсюду обычно обманывали евреев и безжалостно издевались над ними. На самом деле, если рассматривать евреев в целом, никакая другая часть населения, по-видимому, не страдала так тяжело — мы обнаруживаем сообщения и из Италии, и из Голландии, которые говорят, что евреям приходилось страдать гораздо больше, чем их воюющим христианским соседям.
Империя угрожала не только народной религии. Национализма в современном смысле в большей части Европы почти не было, но это не препятствовало наличию сильного чувства гордости местными институтами или прошлой славой. Например, когда французы в 1809 г. взрывали венские фортификации, они уничтожили символ героического сопротивления города туркам в 1683 г. Неудивительно, что это оскорбило жителей Вены. Похожее оскорбление нанесли французы в Испании, где фактически первым действием маршала Мюрата после оккупации Мадрида в марте 1808 г. стало требование отдать меч, отобранный у Франциска I Французского после его разгрома испанцами при Павии в 1525 г. В равной степени в Германии самоуправление, которым пользовались многие города во времена Священной Римской империи, и даже некоторые династии, которые теперь лишились своих тронов, составляли существенный предмет местной гордости. Хуже того, империя к тому же серьёзно угрожала народной культуре. Полицейские чиновники по всей империи считали многочисленные простонародные празднества опасными для общественного порядка и источником безделья, морального разложения, убытков. Вследствие этого в кафе и трактирах — пристанищах проституции, пьянства и азартных игр — регулярно устраивались облавы, на проведение карнавалов и балов-маскарадов накладывались ограничения, как правило, имеющие социально-дискриминационный характер, а отправлению религиозных праздников ставили препоны. К тому же очень часто уничтожались традиции народных собраний — например, в Неаполе реформа муниципального устройства привела к исчезновению деревенских парламентов, в которых все взрослые мужчины имели право голоса.
Так возникала враждебность со стороны народа, которая имела главным образом не политический, а экономический, социальный и культурный характер, и усиливалась местными элитами, чуждавшимися сотрудничества с французами. Население по большей части отвергало империю, угрожавшую его своеобразию. Но отвержение и восстание — это совсем не одно и то же, и сейчас мы займёмся именно переходом от одного к другому.
Источники восстаний
Вся наполеоновская империя страдала от описанных выше бед, и это вело к разрастанию протеста. Как и следовало ожидать, особенно сильное сопротивление вызывал набор на военную службу. Частым явлением было уклонение от призыва и дезертирство[163]. Так, в Бельгии за 1805–1809 гг. более 42 процентов новобранцев скрылись, а когда в Риме в 1810 г. был впервые объявлен призыв в армию, уровень неявки составил одну треть. Что касается дезертирства, к 1809 г. из армии Итальянского королевства дезертировали 18.000 человек, или более трети её тогдашней численности, а в войсках империи во время Полуостровной войны было столько дезертиров, что у Веллингтона в конечном итоге появилась возможность держать на полуострове не меньше десяти иностранных пехотных батальонов. Между тем, не касаясь сложного вопроса о разбое, получившим широкое распространение на огромных территориях Германии, Италии и Рейнланда, тесно связанного с дезертирством и также являвшегося следствием общественного беспокойства, воинская повинность вызывала заметную ожесточённость у народа. Призыв в армию, наконец навязанный Голландии в начале 1811 г., привёл к ряду волнений различной силы, которые достигли высшей точки во взятии в апреле 1813 г. Лейдена толпой из примерно тысячи крестьян. Однако военные дела были не единственной причиной волнений: в январе 1807 г. во Франкфурте евреи, приветствовавшие въезжающего в город нового правителя, князя Карла фон Дальберга (Carl von Dalberg), подверглись нападению, возвращаясь домой; в Северной Италии рост налогов для оплаты войны привёл к ряду крестьянских восстаний; в Вестфалии споры о феодальных податях послужили причиной волнений среди крестьянства; в Ольденбурге рыбаки взбунтовались, когда французы попытались обуздать контрабанду и зарегистрировать их для службы в море. Конечно, не все сопротивление имело насильственный характер: «государственный» католицизм, да и иудаизм, подвергались бойкоту, или им приходилось умерять свой пыл, приказы об иллюминации городов в честь французских побед игнорировались, либо дома украшали тряпками вместо флагов, а от принуждения к сотрудничеству уклонялись или ставили ему препоны.
Несмотря на все эти признаки волнений, только в трёх регионах — Калабрии, Тироле и на Пиренейском полуострове — на самом деле вспыхнули народные восстания. Итак, очевидно, что для восстания необходимы были очень своеобразные условия: даже во внешне благоприятной обстановке 1809 г. пять следовавших одна за другой попыток поднять восстание в Вестфалии (к наиболее известным из них относятся руководимые майором Шиллем (Schill) и герцогом Брауншвейгским) почти полностью игнорировались крестьянством. В сущности, для восстания были необходимы три предпосылки: во-первых, недовольство династией, вытесненной наполеоновским правлением, во-вторых, социальная напряжённость и, в-третьих, военные традиции народа. Нельзя сказать, что другие факторы — католицизм, гористая территория и географическая обособленность — не имели значения, но, следует обратить внимание на то, что они имелись во многих других областях, в которых не разгорались такие массовые восстания. Если поочерёдно рассмотреть каждую из этих трёх предпосылок, мы обнаружим, что Калабрия и Тироль мало интересовали английскую политику и что правящие династии Испании и Португалии окончательно утратили доверие. Весьма примечательно, что, как мы увидим, в Испании, Португалии, Калабрии и даже в относительно однородном Тироле — в сущности, области свободных фермеров-крестьян — существовали трения между городами, такими как Иннсбрук, Трент (Тренто) и Бозен (Больцано) и сельской глубинкой. И, прежде всего, там применение оружия являлось самым заурядным делом. В Испании, Португалии и Калабрии разбой и контрабанда были обычным элементом сельской экономики и часто приводили к крупным столкновениям с отрядами органов безопасности (к тому же в Испании держали тьму-тьмущую нерегулярных полицейских частей, служивших дополнительным источником близкого к военному опыта). Между тем Испания, Португалия и Тироль обладали традициями народной мобилизации, резко отличающейся от формального призыва в армию — которой почти нигде не было. Так, в Испании баски и каталонцы должны были служить в местной гвардии (miqueletes, или somatenes), в Португалии сохранилась ordenanca, традиционное средневековое ополчение, включавшее в свой состав всех мужчин в возрасте от 16 до 60 лет, а в Тироле все мужчины от 18 до 60 лет обязаны были нести службу в качестве стрелков (Schiitzen).
Итак, во всех трёх рассматриваемых областях восстание нашло готовый фундамент. Начнём с Калабрии: сопротивление вспыхнуло сразу же после французского вторжения в Неаполь в начале 1806 г.,
