Генрих сжал кулаки:
– Вот только не надо путать меня лживыми оправданиями. Я запрещаю тебе вмешиваться в мои дела и действовать у меня за спиной, ты слышишь?
– Слышу, – сказала она, и было это признанием очевидного факта, а не отступлением.
Пусть кипятится, сколько пожелает; его крики не изменят случившегося: Бекет не дал разрешения на брак, и она победила.
– Ты будешь подчиняться мне…
Алиенора молча склонила голову. Делать вид, что ты раскаялась, и раскаиваться – это не одно и то же.
Генрих притянул ее к себе и сжал ладонями ее лицо.
– …или я сломаю тебя, – добавил он, жарко дыша.
«Если я не сломаю тебя раньше», – подумала она, но позволила телу растаять в страсти Генриха.
– Как тебе будет угодно, мой господин.
Она просунула руку между их телами, чтобы погладить его, и ощутила, что он тверд, как железная булава. Генрих издал сдавленный звук, взял ее за плечи и грубо толкнул на кровать. Алиенора приняла его жадно и подгоняла, увлекала, царапала его ногтями, когда он кусал ее грудь, и обхватила ногами его торс, когда он вонзился в нее. Сколько бы любовниц Генрих ни брал, лишь она одна была тем сосудом, который порождает его наследников. Как бы ни был он силен, входя в ее тело, она забирала всю ту силу и отпускала его кротким, опустошенным. А то, что супруг мог заронить в ее чрево семя новой жизни, было вызовом и риском одновременно. В это мгновение Алиенора готова была принять и то и другое, даже если наутро придется сожалеть.
Когда они закончили, Генрих скатился с нее и закинул за голову руки. Бронзовые завитки волос у него под мышками потемнели, а на животе туго скручивались в рыжую полоску.
– Насчет брака, – произнес он, еще не совсем отдышавшись. – Все равно решать мне. Графиня де Варенн выйдет замуж за того, кого выберу я. Если ты думала свести ее с одним из твоих вассалов из Пуатье, то даже не думай интриговать, потому что этого не случится.
– Как вам будет угодно, сир, – сказала она, подбавив в ритуальную формулировку долю презрения.
– Нет, это мне не угодно, – огрызнулся он, – но что смогу, я получу.
Он встал с кровати и начал одеваться. Алиенора смотрела на следы, оставленные ее ногтями на спине Генриха, и жалела, что не поцарапала сильнее.
* * *Утром после мессы Алиенора призвала к себе Изабеллу, а остальных дам взмахом руки отправила в дальний угол покоев. Изабелла, бледная и печальная, сложила руки перед собой и опустила глаза.
– Ты наверняка знаешь, что я хочу обсудить с тобой, – тихо начала Алиенора.
– Да, госпожа. – Изабелла прикусила губу. – Я готова, что бы ни предстояло мне услышать сейчас.
– Я в этом не уверена.
Изабелла подняла на нее карие, полные ужаса глаза, и Алиенора замотала головой:
– Ты ведешь себя как человек, ожидающий услышать страшную новость, но на самом деле тебе следовало бы улыбнуться и нарядиться в то красное платье, что тебе так идет.
Изабелла растерялась:
– Госпожа?
– Архиепископ определил, что предполагаемый брак между тобой и Вильгельмом, сыном императрицы, невозможен по причине близкого родства, и не выдал разрешения. – Графиня ахнула. Алиенора не преминула заметить: – Разумеется, архиепископ сделал это совсем не ради того, чтобы угодить мне, у него были свои резоны, но, так или иначе, этому браку не бывать. – Она улыбнулась, наблюдая за тем, как меняется выражение лица Изабеллы по мере того, как услышанное проникало в ее сознание.
– Благодарю вас, госпожа! – Ее глаза наполнились слезами. – Благодарю вас! Я даже не смела надеяться на это!
– Я же обещала сделать, что смогу. – Алиенора сжала руку Изабеллы. – Король очень недоволен тем, что его план сорвался. Тебе нужно быть осторожнее в его присутствии. Думаю, и Вильгельм не в лучшем расположении духа, так что мой тебе совет: оставайся в моих покоях, пока не минует шторм.
Изабелла кивнула и вытерла рукавом глаза:
– Я перед вами в неоплатном долгу.
– Давай не будем говорить о долгах. И я почти ничего не делала, только написала одно письмо.
– Даже если так, госпожа, все равно – я вам так благодарна… И хотя вы не считаете, что я вам чем-то обязана, мне бы хотелось однажды отплатить вам за вашу доброту, – упрямо повторила Изабелла.
– Мне достаточно будет знать, что ты сумела использовать полученный шанс, – сказала Алиенора, и в ее глазах промелькнула тоска. – Живи в полную силу и не оглядывайся назад. Не многим из нас дается такая милость.
* * *– Это невозможно! – выкрикнул Вильгельм в яростном неверии. – Он не мог запретить мой брак с Изабеллой де Варенн! При чем тут родство?!
– Он мог, и он это сделал, – процедил Генрих.
– Но почему? – продолжал бушевать Вилл. – И почему ты не помешал ему? – Он грохнул кулаком по столу так, что подпрыгнули кубки и расплескалось вино. – Ты говорил, что все будет просто, как только Бекет станет архиепископом Кентерберийским, почему же теперь такие сложности?
Генрих побагровел:
– Откуда мне было знать, что, едва взяв в руки архиепископский посох, он повредится в уме? – И он раздраженно взмахнул рукой. – А тебе какая беда? Женись на ком-нибудь другом. Я найду тебе невесту.
– Где? – выпалил Вилл. – Из воздуха она возьмется, что ли? С Изабеллой никто не сравнится – с ее-то связями и землями. Ты обещал ее мне. И что, позволишь выскочке вроде Бекета указывать тебе? Обратись к папе римскому! Получи у него разрешение!
– У меня есть дела поважнее, чем ссоры с архиепископом, – возразил Генрих. – Будет лучше, если ты женишься на другой. Я вынес решение; прими его, и покончим с этим.
– Я никогда не приму его! – крикнул Вильгельм. – Бекет – сын ничтожного лавочника, и при этом он вертит нами как хочет, а все потому, что ты так возвысил его. Запомни мои слова: он уничтожит тебя, если ты не остановишь его. Он водит тебя за нос, брат. И не жди, что я соглашусь, чтобы ты в свою очередь водил за нос меня!
– С меня достаточно! – взорвался Генрих. – Убирайся!
– Может, и достаточно, но это не конец. – Вильгельм двинулся к двери. – Мы еще посмотрим! – Он рванул на себя дверь и заорал, подзывая оруженосца.
* * *Сидя во главе длинного обеденного стола, Алиенора смотрела на собравшуюся знать и священнослужителей. Архиепископ Бекет благословил хлеб, и слуги уже расставляли горячее: тушеную оленину, жареных каплунов и ароматную пшеничную кашу. Одно место за столом пустовало – то, где обычно сидел младший брат Генриха, но его никто не видел с тех пор, как несколько часов назад он, мрачнее тучи, вскочил на лошадь и куда-то умчался.
По безмолвному приказу Генриха виночерпий унес приборы, приготовленные для королевского брата. Сидящие на скамье устроились посвободнее, и об исчезновении Вилла ничто больше не напоминало. Гарри в знак особой чести был усажен между родителями, под золотистым балдахином. До уровня взрослых его приподняли с помощью нескольких шелковых подушек. Мальчик весь сиял от гордости и самодовольства – ведь его братья и сестры, как всегда, сидели со своими няньками за другим столом. Их присутствие было нужно, чтобы подчеркнуть мощь королевского рода, но держать детей все же лучше отдельно. Так они приобретали необходимый опыт и учились манерам, не мешая взрослой компании. Ричард то и дело бросал злобные взгляды на Гарри, его зависть была очевидна, а старший брат в ответ лишь заносчиво улыбался и красовался в своем новом парадном одеянии.
У короля настроение было хуже некуда, и он почти не разговаривал с архиепископом. Генрих то барабанил пальцами по столу, то беспокойно ерзал, а еду жевал с видимым усилием, не получая от изысканных блюд ни малейшего удовольствия.
Алиенора знала, что между ним и Бекетом зреет очередная ссора. Генрих намеревался поднять налоги, а Бекет от имени шерифов противился этому. Также архиепископ требовал, чтобы бароны, со времен гражданской войны удерживающие захваченные ими церковные земли, вернули добычу законному владельцу. По всему королевству шли яростные споры, стороны предъявляли друг другу аргументы и контраргументы. Бекет настаивал на соблюдении законности, а Генрих считал, что за действиями Бекета нет ничего, кроме борьбы за власть и влияние.
Был еще и вопрос суда над священниками, нарушившими закон. Генрих надеялся быстро уладить его с Бекетом, исполняющим роль и канцлера, и архиепископа, но этот замысел провалился.
По мнению Генриха и большинства его подданных, каждое преступление в государстве должен разбирать светский суд. Бекет же полагал, что справедлива существующая система, при которой клирики подсудны только собственным судам Церкви. Генрих хотел, чтобы вернули закон времен его деда, когда всех, независимо от рода занятий, судили по древним обычаям королевства. Церкви сделали слишком много уступок, когда в дни нужды требовалась ее помощь, но пора уже вернуть все в прежнее русло.
