времён, веявших романтикой и глубоким смыслом. Один её вид преисполнял душу Кальи приятным, обволакивающим чувством обретения древнего реликта. И поэтому она оставила этот нагнетающий спор о чувствах. Печатная машинка была её дороже, чем дискуссия с бывшим инспектором, переполненным противной язвительностью.
– Хорошо, Магистр Данте, пойдёмте, – согласилась Калья и пошла за мягко кивнувшим Валероном.
– Ну что ж, я думаю, что лучше всего мне вас будет оставить одни, – глядя наверх, наблюдая за одним из колыхающихся изумрудных листков, словно сам себе, произнёс Сантьяго Морс и пошёл куда-то восвояси, вновь внезапно скрывшись в тени садовской прохлады.
Карамазов и Эмилия вновь остались одни. Вихрь, закружившийся вокруг их чувств, внезапно развеялся, так же стремительно, как и начался.
Взявшись за руки, пара, чей только один вид вселял чувство умиления, продолжила свой путь по столь распрекрасному садику.
– Карамазов, – с дрожью в голосе начала Эмилия, – что ты сам думаешь о наших чувствах?
– Что? – удивлённо вопросил мужчина, не поняв сути вопроса, а точнее взяв время, чтобы сформулировать ответ.
– Столько людей, – с толикой отчаяния полилась речь. – Столько мнений о наших отношениях и не все они хорошие. Кто-то считает нас шутливой парой. «Верная дочь ордена и бездушный инквизитор», «Серебро и камень», «Красавица и кусок металла»… Это очень обидно.
– Это всё думают о наших чувствах? – ошарашено, но в, то, же время с нотами возмущения задал вопрос Андрагаст.
– Им так это видится. – Безрадостно вымолвила девушка.
Карамазов остановился. Он отчётливо понимал, что Флоренса себя загоняет мыслями в душевный угол. Бывший глава всей Инквизиции знает, что это только усилит печаль, которой нет повода.
Мужчина повернулся к своей пассии лицом к лицу и заглянул в её серебряные глаза. Там он увидел всё, что сейчас было в душе своей возлюбленной. Там он увидел бушевавший шторм. Он знал, ощущал нутром, что Эмилия его любит, и сам к ней испытывал чувства, которые не мог описать одними только словами. Но по призванию свой профессии он увидел в душе Флоренсы некую трещину. Словно в её очах пробежал гниющий и дурно пахнущий свет предательской фальши… Но чувства, любовь взяли верх над инквизиторскими ощущениями Карамазова, и он списал это на свою обострившуюся паранойю.
– Эмилия, – вдохновенно, со светом в глазах начал Карамазов, – нет таких слов, чтобы описать, какие чувства я испытываю к тебе. Язык человека скуден, и я не могу им сказать, как сильно тебя люблю. Ни на одном из языков мира нельзя выразить мои чувства о тебе, ибо ни на латыни, ни на французском. И просто это сказать – это всё равно, что промолчать. Ты самое дорогое, что у меня есть. Ты тот свет, который осветил мою жизнь, и я буду делать всё, чтобы ты была счастлива. И пусть нам позавидуют небеса.
При каждом этом слове мужчину буквально трясло. Он множество раз произносил героические речи перед юнцами-инквизиторами, но любовные слова ему не каждый день выпадало счастье. Андрагаст взял девушку своими суховатыми руками за шею, аккуратно подведя пальцы к щекам, и поцеловал Эмилию. В груди Карамазова бушевал приятный и тёплый огонь чувств и те слова, что он сказал, были выше, чем могли себе представить многие поэты.
Глава четырнадцатая. Вести дальнего авгура
Спустя три дня. Остров Анафи. Полдень.
Солнца не было видно совсем. Облачная пелена, раскинувшаяся на многие километры, толстым покрывалом укрыла небесную твердь, преградив путь игривым солнечным лучам, окутав землю преддождевой теменью. Весь остров оказался под пеленой густых тяжёлых облаков, что медленно наливаются свинцом и всеми его оттенками, словно скоро грянет гром и начнётся жестокая буря. Что ж, пророк-небочтец, что некогда был на этом острове, так бы и сказал, только суть его слова была бы совсем иной. И кто знает, насколько он был бы прав?
Ветер в этот раз стал ещё сильнее, и его печальные аккорды превратились в строгую и ревущую песню, что только предвещает громовой шквал, который идёт на маленький островок.
Весь остров медленно, но верно, постепенно превращается в одну огромную крепость, способную сдержать напор ярости Архиканцлера. Остров буквально был изрыт извилистыми траншеями, окопами; застроен крепкими и исполинскими бункерами и усеян оборонительными батареями и зенитными орудиями на пару со средствами противоздушной обороны.
В огромном порту, который раскинулся в южной части острова, там, где раньше был населённый пункт в докризисную эпоху, разрослись корабельные верфи, в котором стоят боевые корабли, готовые вступить в морское сражение с любым противником ордена и погрузить его на дно.
Все системы жизнеобеспечения, что были здесь, по команде всего за несколько секунд могли привестись в боевой режим и работать на износ, вплоть до полной победы в сражении или до уничтожения самого острова.
В западной части этой островной крепости раскинулся небольшой аэродром с совсем мизерным авиапарком. Но, несмотря на небольшую численность самолётов, их конструкция и вооружение позволяли вести продолжительные воздушные бои с превосходящим противником. Но вся эта военная награмождённость, фантасмагория вооружения и обороны, испортила некогда прекрасный лик острова, сотворив из прекрасного и мягкого, нежного военную машину, грубую и жестокую, и совершенство оставалось лишь в закатах и рассветах, а так, же прекрасном саде в замке великого мудреца и философа. Да, только на краях этого кусочка суши ещё можно было насладиться изумительными видами природы и красоты, а сердце острова стало невообразимо топорным. И только красно-бело-чёрные штандарты, которые развивались над башнями замка Сарагона Мальтийского и над военными объектами, были воплощением нечто живого, движущегося от сил ветра – природы.
Над всем островом витают ароматы машинного масла, смешанные с неприятным дизельным амбре работы корабельных механизмов, вкупе с тонкими нотками запаха цветов из сада в крепости.
Однако главной ценностью для этого оплота ордена, который оказался вне закона, остаётся безопасность. Как для зверя, что затаился в своём логове, дабы не быть застигнутым врасплох. Так и орден спешил не только укрыться во тьме и оставаться там как можно дольше, но и пытался узнать о приближении противника задолго до того, как он подойдёт к этому порогу.
И специально для великой цели – не быть застигнутыми в крайне шаткое положение была разработана целая сеть так называемых авгуров. Это специальные многофункциональные датчики. Они, маскируясь под окружающую среду, собирают информацию об окружающем мире, начиная от состава воздуха до передачи звуко-визуальных данных в узловые центры.
Никто и ни что не могло спрятаться от всевидящих зениц ордена, которые бережно сторожили его тайные владения. И пока они работают, никто не может незаметно
