Я продолжал видеться с Сьюзен и после городского бала. Жениться на ней я уже не надеялся, но и не считал нужным порывать с ней. Она была тем шиллингом, который ставишь в тотализаторе на выбранную наугад лошадь, не имея ни малейшей надежды выиграть. И потом моему тщеславию льстило, что у меня роман с двумя женщинами сразу; а кроме того, каждая встреча со Сьюзен означала плевок в лицо Джеку Уэйлсу и всем прочим.
Теперь наш флирт со Сьюзен не доставлял мне больше удовольствия. Стоило ее, так сказать, немножко завести,- и ей уже не было удержу. Даже когда мы ехали в автобусе или шли по улице, она требовала, чтобы я брал ее под руку или обнимал за талию. А когда ей казалось, что поблизости никого нет, она хватала мою руку и прижимала к своей груди. Как только стерлось ощущение новизны, мне стало с ней скучно. Отношения наши нисколько не сдвинулись с мертвой точки: как бы далеко мы ни заходили в своих нежностях – а я, пожалуй, знал ее тело даже лучше, чем тело Элис,- она всегда останавливала меня в решительную минуту. Если бы Элис не была моей любовницей, я, вероятно, заставил бы Сьюзен сдаться. А так она была сладким блюдом, к которому я едва притрагивалгя после плотного обеда,- приятным, нежным, легким, присыпанным сахаром юности, но не сытным, не существенным, не имеющим значения.
Хорошо было только одно: встречаясь со Сьюзен, я вновь обретал свою молодость. Я вступил в авиацию, когда мне было девятнадцать лет, и слишком быстро стал взрослым. В том возрасте, когда поцелуй должен еще оставаться светлым и радостным событием, которое даже в самых затаенных думах не связывается с острым физическим томлением подростка, я лежал в поле под Кардингтоном, и красные от работы у плиты руки девушки из вспомогательного отряда умело расстегивали мою одежду («Э-э, да видать, это тебе впервой, миленький»). Да, я вновь обретал мою юность,- в той мере, конечно, в какой я мог ее вновь обрести. Небо не разлеталось огненным фейерверком, и у меня не было такого ощущения, будто я сейчас умру от счастья, познав, как чудесно женское тело,- ведь детские игры полны колдовских чар, лишь когда веришь в колдовство.
Сейчас мне кажется удивительным, что это могло длиться так долго. Элис знала о моих свиданиях со Сьюзен, но они ее как будто мало трогали.
– Она совсем ребенок,- сказала она мне как-то.- И скоро надоест тебе. Постарайся не причинять ей лишней боли. Вот и все, дорогой.
Тогда ее слова меня озадачили. Но с тех пор я многое понял. Она была уверена, что Сьюзен не выйдет за меня замуж, и в то же время не сомневалась, что сможет меня удержатъ. Она не собиралась растрачивать свои силы на припадки ревности и просто ждала неизбежного разрыва. Однако все произошло нескрлько иначе, чем она предполагала.
Я помню последний вечер перед началом перемен, как помнят бал накануне переворота, или пьесу, виденную за два часа до землетрясения. Было жарко, и я валялся в постели, ленясь одеться; в комнату вошла Элис в платье из черной тафты.
Шурша жесткой материей, она села рядом со мной.
– Застегни мне сзади пуговки, милый.
Щурясь, я исполнил ее просьбу, и мне казалось, с каждой золотой пуговкой, которую я застегиваю, я все теснее и теснее скрепляю себя с Элис.
– Ты бы лучше оделся,- сказала она.- Элспет может войти в любую минуту.
– Элис, одень меня.
– Ах ты, неженка! – радостно воскликнула она.- Ты в самом деле хочешь, чтобы я тебя одела?
– Зачем бы я тогда тебя просил?-Я обнял ее и вздрогнул от удовольствия, почувствовав прикосновение шелковистой тафты к своей коже.- Ну, одень же меня! Я хочу, чтобы меня баловали и нежили…
Она одела меня с ловкостью опытной сиделки. Я закрыл глаза, вдыхая родной запах ее тела и лавандовой воды, бодрящий, как солнечный свет за завтраком.
– Мне нравится, когда за мной ухаживают,- сказал я.
Она побледнела, и губы ее плотно сжались.
– Я не могу найти твои носки.
– У меня такое чувство, словно на моем теле остался след твоих рук. Просто удивительно…
Лицо ее вдруг искривилось, и, громко рыдая, она упала ничком на кровать.
– Я хочу заботиться о тебе, Джо. Я хочу ухаживать за тобой, стряпать тебе, чинить твои носки, чистить ботинки, одевать тебя, когда ты захочешь, рожать тебе детей…
– Я тоже этого хочу.
Она лежала, уткнувшись в мои колени, и не знаю, правильно ли я расслышал ее приглушенные слова: – Я слишком стара для тебя. Сейчас уже слишком поздно.
Я почуветвовал на моих ногах теплую влагу ее слез.
– Уедем куда-нибудь вместе,- сказал я.- Я не могу больше встречаться с тобой вот так. Я хочу спать с тобой – помнишь, как ты говорила?
– Эта жизнь сжигает меня.- Она придвинулась ко мне и крепко прижала мою руку к своему животу.- Я пуста. Я лежу ночью без сна и терзаюсь от этой пустоты. Я встаю утром и чувствую, что я совсем одна; хожу по Уорли и чувствую, что я одна; разговариваю с людьми и чувствую, что я одна; смотрю на лицо Джорджа, когда он дома, и вижу лицо мертвеца: когда он улыбается, или смеется, или хмурится, мне кажется, будто его дергают за разные веревочки или включается разное освещение…- Она горько рассмеялась и, стиснув мою руку, так глубоко вонзила в нее ногти, что показалась кровь. Разжав пальцы, она растерянно посмотрела на меня.- Что это со мной, истерика?
Я легонько встряхнул ее за плечи.
– Найди мои носки и поставь чай. Я люблю тебя.
– Да. Да, конечно.- Она разыскала носки под туалетным столиком и принесла их мне.- Я слезами омыла твои ноги,- сказала она и легонько коснулась их волосами.- Я слезами омыла твои ноги и вытерла их моими волосами.
Она надела мне носки и зашнуровала ботинки. Затем направилась в кухню. У двери она остановилась, словно ее ударили или на нее вдруг обрушился ураган, и пригиулась, пытаясь устоять. Затем она медленно поднесла руку к животу.
– Дай мне сумочку, Джо. Я подбежал к ней.
– Что с тобой, любимая?
– Ничего.- Лицо ее было перекошено от страха, словно ветер неумолимо сносил ее к краю пропасти. Она проглотила две таблетки, которые вынула из сумочки, и я почувствовал, как тело ее понемногу расслабло.
– Не тревожься, Джо. Это чисто женская болезнь. От этого не умирают.
– Но ты только что…
– Болезни бывают разные, милый. А теперь я пойду готовить чай.- Она поцеловала меня в лоб.- Я так люблю тебя, Джо.
Я сидел на розовом с огненными языками покрывале, смотрел на бесчисленные фотографии, стеклянные безделушки, флаконы, коробочки, глиняные вазочки с цветами, на разбросанные повсюду номера «Сцены» и «Театрального искусства» и вдруг перестал ощущать себя и понял, каково было Элис,- слсвно у меня самого появилась эта боль в животе, словно усилием воли мы поменялись с ней телами.
Поужинав, я, как всегда, ушел первым. Шагая по тускло освещенному коридору, где царила тишина, столь же мало похожая на настоящую, как вызванное наркотиком забытье непохоже на обычный сон, я вдруг подумал: «Нам незачем расставаться».
Спускаясь по винтовой лестнице, я все еще слышал ее слова: «Я хочу ухаживать за тобой, рожать тебе детей». Это было возможно, это было осуществимо, я буду с ней все время, и наш союз станет таким же прочным и здоровым, как союз моих отца и матери. Мы можем пожениться – и наш брак не будет просто официально оформленным сожительством; я уже достаточно зрелый человек, чтобы перестать гоняться за призраками, я сумею насладиться Нынешним днем в его истинном свете, не испорченном радужными переливами глупой мечты.
Едва я вышел на улицу, как кто-то коснулся моего плеча. Я обернулся. Это была Ева Стор.
– У вас виноватый вид,- сказала она.- Что это вы делаете так далеко от дома?
– А что вы здесь делаете, радость моя?
Ее миниатюрное пухленькое тело почти касалось меня. Какие у нее круглые черные глаза, подумал я, совсем как у птицы. Но птицы ведь не только поют и порхают в небе,- они еще камнем падают с высоты тысяч футов на свою жертву и выклевывают глаза у мертвецов, а иногда и у живых, если хватит смелости.
– Я была здесь с дружеским и совершенно невинным визитом,- сказала она.
– У подруги, конечно?
– Мы вместе учились в школе.
– Прекрасно. Я вам верю.- Я взял ее под руку.- Поедем на автобусе?- Мне хотелось поскорее увести ее отсюда: «фиат» стоял совсем рядом.
– У меня нет другого выбора. Боб в этом месяце не сумел достать бензина сколько надо.
– Ничего, вам только полезно пообщаться с простыми людьми.
Она высвободила свою руку.
– Не так держите.- И сама взяла меня под руку.- Я, конечно, не такая нежная, как Сьюзен, но на сегодня вам уж придется довольствоваться мной, хорошо? Будем надеяться, что нас никто не видит. Вы и представить себе не можете, сколько жителей Уорли приезжает в Леддерсфорд.
Но я уже успел вооружиться против нее. Шагая рядом с ней по улице, я сказал тоном, ядовитым до неприличия:
– Ваше целомудрие слишком хорошо известно, дорогая.
Она не выдернула из-под моего локтя своей руки.