Всякий намек на какую-либо чувствительность, на сентиментальность, всякое проявление обыкновенной человеческой порядочности: жалости к человеку или к животному, сострадания, участия, в какой бы форме это не высказывалось – все это тут же осыпалось им градом насмешек и изощренной руганью, и «виноватый» подчас сразу же начинал стыдиться благородного стремления своей души.
Иногда, выбравшись нелегально в город, Генри умудрялся разжиться где-нибудь дешевым спиртным, и являлся в воспитательный дом в сопровождении констебля, так как сам терял способность ориентироваться в пространстве.
Генри наказывали – сажали в карцер, били, лишали прогулок, однако в следующий раз, едва выбравшись на свободу, он неизменно попадал в какую-нибудь переделку – и хорошо еще было, если он просто напивался; мерзавец очень любил подкарауливать где-нибудь в темном углу мальчика, заведомо слабее себя, бить его, а затем обчистить карманы – раннее увлечение спиртным требовало денег, а никакого иного способа заполучить их Генри не знал. Как правило мальчики, насмерть перепуганные юным изувером, молчали; и лишь в крайне редких случаях жаловались педагогам.
Впрочем, те были бессильны помочь пострадавшему – все равно никто ничего не мог доказать…
Он курил в открытую, и, как поговаривали, употреблял «травку», – Уолтер сам был свидетелем того, как Генри с каким-то своим приятелем курил сигарету с марихуаной в туалете.
Кроме всего прочего, в этом малолетнем чудовище рано начали проявляться черты сластолюбца: он просто обожал грязные порнографические журналы «для плебса», которые лежали у него в тумбочке, и которые он иногда за небольшую мзду давал просматривать своим неискушенным в подобных вопросах товарищам.
Но вместе с тем Генри был туповат – точнее сказать – глуп…
Чарли был более образован и развит во всех отношениях – во всяком случае, речь его была более правильной и грамотной, чем у Генри.
Вне всякого сомнения, происходил он из хорошей, по-своему «благополучной» семьи; родители его вроде бы были преподавателями колледжа в Итоне, но в одночасье погибли в автомобильной катастрофе, во время путешествия по Шотландии.
Так получилось, что за рулем грузовика, который налетел – лоб в лоб – на маленький «БМВ» на родителей Чарли, сидел ирландец, и этого было более чем достаточно, чтобы мальчик возненавидел Ирландию и все, что с ней связано, на всю жизнь.
После гибели родителей Чарли был препровожден к одинокой тетке; та, впрочем, не особенно жаждала иметь на своей шее нахлебника, и через некоторое время мальчика отдали в воспитательный дом.
Впрочем, тетка, то ли памятуя об элементарных приличиях, то ли из чувства сострадания, в память о погибших родителях Чарли – об этом знала лишь она одна – как бы то ни было, она раз в два-три месяца приезжала к нему на своем потрепанном «ровере», привозила ему гостинцы и давала немного денег – их мальчик, как правило, тратил на сладости и другую еду.
У Чарли был чудовищный аппетит, видимо, подросток был чем-то болен – он был по-настоящему ненасытен: в первый же день, накупив провизии, он спрятал ее под подушку и, накрывшись с головой одеялом, поедал ее, как голодный зверь.
Он мог есть с утра до вечера, во время школьных занятий, на перемене, во время обеда и после него, во время послеобеденного отдыха, за ужином и даже ночью, отличаясь при этом поразительной всеядностью.
Едва успев расправиться с копченой грудинкой, он принимался за шоколадку, после чего набрасывался на сельдь, запивая ее кефиром, затем переходил к мороженому, а под конец трапезы расправлялся с бананом…
Случалось, что во время этой гастрономической оргии лицо Чарли приобретало какой-то серый, землистый оттенок, а глаза становились мутными и страдальческими.
Но прежде чем выскочить в уборную, он находил в себе силы закрыть тумбочку на огромный висячий замок… Чарли, равно как и его товарищ Генри, отличался жестокостью по отношению к тем, кто был заведомо слабее его, но, в отличие и сына манчестерских пролетариев, уличных торговцев наркотиками, его жестокость была куда более изощренной и изобретательной…
Да, уже в столь юном возрасте в нем проявлялись все качества законченного негодяя.
Своих жертв он скорее не просто мучал, а пытал – обдуманно, целенаправленно, находя в этом огромное, ни с чем не сравнимое удовольствие.
Он терзал своих жертв с очевидным наслаждением, и это порой вызывало робкий протест даже у Генри.
Одной из любимых шуток Чарли была следующая: он, стараясь держаться как можно более дружелюбно, подходил к какому-нибудь мальчику, моложе и слабее себя, и заводил с ним приятельский разговор.
Тот, подавленный унылой казенной атмосферой, сразу же таял.
Как бы между прочим, стараясь не акцентировать внимания на своих словах, Чарли принимался хвалить телосложение своего собеседника.
– Наверное, ты очень сильный… Думаю, что даже сильнее меня…
Мальчик выпячивал грудь. Чарли продолжал:
– Вон, какая у тебя грудь широкая! Просто такая широкая, как капот «Мака»!
Его собеседник, польщенный этими словами, только улыбался.
А Чарли, пряча гаденькую ухмылку, продолжал свои комплименты:
– Думаю, что человек с такой грудью ничего не должен бояться… Ведь если тебя кто-нибудь легонько и ударит в грудь – это ведь для тебя будет сущий пустяк, приятель, не правда ведь?
Тот лепетал:
– Правда…
– Наверное, ты даже ничего не почувствуешь… – продолжал Чарли.
– Наверное… – храбрился неопытный мальчик. – Я ведь сильный…
Чарли только этого и ждал.
– Действительно?
– Конечно! – восклицал тот.
– Выдержишь?
– Да!
– Значит, ты не боишься боли?
– Нет…
– Правильно! Настоящий мужчина ничего не должен бояться… Ты ведь уже мужчина?
Мальчик кивал, весьма тронутый такой лестной для него оценкой.
– Значит, ты никого не боишься?
– Нет…
– Я так и знал…
А Чарли, предвкушая сладостную забаву, все продолжал в том же духе:
– Ну да, конечно же! Ведь у тебя грудь, прямо как у чемпиона… Разве человек с такой грудью может бояться, если его кто-нибудь легонько заденет рукой? – спрашивал Чарли, потирая руки в предчувствии забавы и тут же сам и отвечал на свой вопрос: – ну конечно же, нет…
– Я все вытерплю, – хорохорился мальчик.
– Все, значит?
– Конечно!
Зловещие огоньки в глазах Чарли разгорались все сильнее, и он осторожно предлагал:
– А можно попробовать?
Мальчик соглашался:
– Конечно!
– Я не больно, ты ведь сильный, и ничего не почувствуешь, успокаивал его Чарли.
И действительно, он наносил легонький удар, который и ударом-то нельзя было назвать: так, делал слабенький толчок в грудь своей жертвы, даже не кулаком, а только ребром ладони – разумеется, тот не чувствовал никакой боли.
