Дуля не вслушивалась в наш разговор на иврите.
Я кивнул.
— В отделении ходячих с частичной несамостоятельностью очень хорошая старшая медсестра, — громко сказала Ривка. — Место освободится через два-три дня.
Она ласково провела рукой по щеке Дули, улыбнулась и ушла.
31
Дуля по-прежнему называла домом палату. Гуляя по аллеям и отдыхая на скамейках, мы оба не упоминали ни дом, ни внуков, как будто их никогда не было. Она уставала от любого разговора. Все еще не понимала, где находится, — то есть понимала смутно, не желая вникать. Малейшее волнение перерастало в панику. Когда, выйдя покурить, я заболтался с Зиной и Валей на несколько лишних минут, она попыталась выбраться из кровати, стучала ограждением и так упорно звала меня, что санитарки накричали. Продолжала стучать и кричать, не желая их знать, и я, прибежав, тоже отругал. Обиделась, не хотела разговаривать. Весь вечер в столовой пугливо озиралась. На улице в это время было холодно и темно, все собирались вечерами у телевизора, больше некуда было деться. Началось мелькание на экране, Дуля тут же утомилась, отвернулась и просила увести в кровать — кружилась голова, подступила дурнота.
Пора было сказать, что мы едем домой. Я не знал, как это сделать. Произнести слово «дом» значило заставить ее вспомнить, что он есть. Это могло ввергнуть сознание в хаос. Боялся, что она снова сорвется в шок, как в «Гилель Яффе».
Но не подготовить было еще страшнее. Она привыкла к тихим аллеям «Мальбена». И вот увидит улицы, машины, дом, квартиру — что с ней будет? А вдруг разум не справится?
Седьмого апреля выписали Раю. За ней приехали две подружки. Это были бывшие российские инженерши, обе в свитерах, джинсах и шляпках, с юмором и сленгом шестидесятых. Они упаковали все имущество в два мешка, чтобы свободными руками вести Раю к такси. Рая боялась что-нибудь забыть. Дуля не могла дождаться, когда они уйдут. Я ждал от нее больше теплоты. В прежние времена она бы всплакнула, расставаясь.
Захотела выйти наружу. Посидели на скамейке, осторожно спросила:
— А почему ты не можешь спать на Раиной кровати? Зачем тебе уезжать ночью?
Я воспользовался случаем:
— Мы с тобой оба скоро переедем.
Она помолчала и решилась на вопрос:
— Куда?
— Есть одно место. Пока не скажу, но тебе понравится.
Сказал это небрежно, а сам искоса поглядывал. Показалось, что Дуля улыбнулась. Я трусливо перевел разговор на другое.
На следующий день, гуляя, сели на ту же скамейку. Неподалеку сели покурить санитарки, все длинноногие и молодые, со скандальными, как у московских продавщиц, голосами. Что-то обсуждали свое. Мы с Дулей молчали. Неожиданно она спросила:
— А что ты мне говорил вчера?
Я сразу понял, о чем она. Притворился непонимающим:
— О чем?
— Ну… ты сказал, мне понравится.
— Тебе понравится?… О чем же это я говорил…
— Мы куда-то поедем.
— А! Ну да! Уверен, что тебе понравится.
— Куда?
— Пока не скажу. Сюрприз. Если я сказал, что понравится, значит понравится.
Давно не видел на ее лице такой многозначительной улыбки. Она понимала! И в то же время она не давала себе осознать, что понимает.
— Ты что-то опять задумал.
«Опять» означало некоторый мой авантюризм, ухарство. Она так обо мне думала. Я уклончиво ответил:
— Мне здесь не очень нравится.
— Почему?
— А тебе нравится?
— Да. Вполне. Может быть, не поедем?
Она все поняла, это было уже несомненно. Не понятно было только, что такое «понимание». Психиатры умели объяснить, но, показалось мне, упустили какой-то важный оттенок. Для них этот оттенок не имел значения.
Когда возвращались в палату, Таня крикнула со своего поста, что меня хочет видеть Роза, старшая медсестра отделения, куда должны были перевести Дулю. После обеда я отправился. Отделение помещалось в тупичке у забора, такой же двухэтажный корпус и лужайка с газонами перед входом. За дверью начинался длинный коридор с открытыми дверьми палат, а прямо напротив — столовая с квадратными столиками. Санитарка собирала грязные тарелки, сбрасывая в бак остатки еды. Старики продолжали сидеть. Некоторые женщины были в платьях, кто-то и с накрашенными губами, большинство же лиц было серыми и унылыми, а одежда — больничными пижамами. Я привлек внимание — новые люди, наверно, появлялись нечасто.
Роза возникла внезапно, на ходу решая несколько дел сразу. К ней ринулись с вопросами несколько стариков, она кому-то отвечала, кого-то шуганула, — российская деловая тетка, дородная и подвижная, с тихой спокойной речью. Я сказал, что я муж Фариды. Роза испытующе посмотрела:
— Фарида в самом деле самостоятельна?
— Я, собственно, хотел бы вам сказать…
— Она ходит сама?
Пришлось отвечать на вопросы.
— Ходит, но держится за руку. В сущности, это только страховка, она ходит сама.
— Ложку и вилку держит сама?
— Я прошу прощения, сначала я должен… да, сама, разумеется.
Роза продолжала щуриться. Наверно, ее уже обманывали, подсовывая беспомощных. Решила поверить:
— Идемте, покажу место.
Я, наконец, получил возможность сказать, что забираю Дулю домой.
Ничем не выражая своего отношения, она быстро предупредила:
— Учтите, код вы потеряете.
— Но если окажется, что она не сможет дома…
— Вы потеряете код, а новый сможете получить не раньше, чем через полгода. Будете все заново оформлять. И неизвестно, получите ли.
— А куда же тогда? В больнице держат неделю, а лечение лепонексом — восемнадцать недель.
— Это не моя проблема.
Запнувшись, я сказал:
— Да, я понимаю.
Она заметила запинку:
— Вы можете взять на день-два. У нас отпускают на субботы. Разумеется, тот, кто берет, расписывается об ответственности.
Идея понравилась:
— А могу на весь Песах?
— Это сколько получается дней? Девять? — Снова посмотрела испытующе и решила: — Ну ладно.
— Начиная с завтрашнего дня.
— Хорошо. Утром приведете, мы поговорим. Учтите: если на один день опоздаете, я ее не приму. Идемте, покажу кровать.
— Да зачем…
— Идемте, идемте. Ей освободили одно из лучших мест, — сказала она, по-прежнему не выражая отношения. — Палата на двоих.
Миновав две раскрытые двери, Роза остановилась у третьей:
— Это здесь.
Этого я никогда не забуду. Я увидел кровать и в ней, за поднятым ограждением, как в клетке, шевелящийся скелет в блеклой пижаме. Опираясь спиной на подушку и подняв колени, худющая старуха, не обращая на нас внимания, сосредоточенно теребила одеяло. Острый профиль и длинные серо-седые волосы, падающие на лицо и плечи, напомнили иллюстрацию к какой-то страшной сказке.
Вторая кровать стояла у двери. Видно было только изножие с заправленным одеялом. В отличие от палат у Эллы, в этой не было занавески, разделяющей комнату.
Роза даже не интересовалась впечатлением. Не сомневалась, что хорошее. Я вернулся к Дуле.
— Где ты был? — На этот раз взгляд был пытливым.
Отвечая, старался не врать без нужды:
— Мне показывали твое новое место.
— Что за место?
— Мне не понравилось. Завтра сама увидишь, но мы там жить не будем. Я тебе покажу другое, получше.
К моему удивлению, она не взволновалась. Наоборот, успокоилась и взбодрилась. Долго не могла заснуть. Старательно закрывала глаза и говорила, чтобы я уходил, а через несколько минут открывала и виновато улыбалась, увидев меня на месте. На Раиной кровати лежала новая старушка, мы ее толком не видели — занавеска была задернута. Позвонила Марина, сказала, что едет забрать меня домой.
Что-то ее задержало, и приехала, когда Дуля уже спала, а я ждал на скамейке перед входом.
— Поедем.
— Должна же я на маму посмотреть.
Вернувшись, повела к машине и на ходу сообщила:
— Я нашла ходы к главному врачу «Мальбена». Он сделает маме отдельную палату.
Мы уже садились. Я сказал:
— Марина, я завтра забираю маму домой.
Она не ответила. Только движения стали резче — рывком подала назад, развернулась на скорости, будто опаздывала. Ехать нам было пять минут. Это автобусами получалось долго, через центр города, а напрямик выходило рядом. Ночная дорога была почти пустой. Минуты через две Марина справилась с собой и спокойно сказала:
— Я завтра не могу отпроситься.
Я обрадовался:
— Нет проблемы, закажем такси.
— Куда ж ты ее привезешь? У тебя бардак, накурено.
Вместо ответа я сказал, скрывая злорадство:
— Гера уехал. Отлично устроил все дела с Раей.
— Да? — рассеянно сказала она и ни о чем не спросила. Гера ее уже не интересовал.
У Марины были гости (оставляла их, чтобы привезти меня), а дети смотрели телевизор у нас наверху. Я сказал, что завтра привезу бабушку. Гай бросился на шею. Нина вяло заметила:
