Все это время мистрисъ Ламль сидѣла совершенно спокойно, опустивъ глаза на скатерть. По окончаніи рѣчи Ламля, Твемло опять невольно повернулся къ ней, все еще не излѣчившись отъ своего страннаго ощущенія, что она хочетъ съ нимъ заговорить. И на этотъ разъ онъ не ошибся: она несомнѣнно хочетъ съ нимъ заговорить. Beнирингъ разговариваетъ съ другимъ своимъ сосѣдомъ, а она произноситъ вполголоса:
— Мистеръ Твемло!
Твемло откликается: «Что прикажете? Извините»… все еще съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ, потому что она не глядитъ на него.
— У васъ душа джентльмена, и я знаю, что могу положиться на васъ. Доставьте мнѣ случай сказать вамъ нѣсколько словъ, когда мы перейдемъ наверхъ.
— Извольте. Почту за честь.
— Не подавайте вида, что вы меня слушаете, и не считайте страннымъ, что выраженіе моего лица не соотвѣтствуетъ моимъ теперешнимъ словамъ: за мною могутъ наблюдать.
Глубоко пораженный Твемло растерянно подноситъ руку ко лбу и въ изнеможеніи опрокидывается на спинку своего стула. Мистрисъ Ламль встаетъ. За ней встаютъ всѣ остальные. Дамы отправляются наверхъ. Вскорѣ и джентльмены лѣниво пробираются туда же одинъ за другимъ. Фледжби посвящаетъ этотъ промежутокъ времени изученію бакенбардъ Бутса, Бруэра и Ламля, соображая, какого покроя бакенбарды предпочелъ бы онъ вырастить на своихъ щекахъ, если онѣ не окажутся почвой, безнадежно безплодной.
Въ гостиной, какъ водится, составляются группы. Ляйтвудъ, Бутсъ и Бруэръ вьются вокругъ леди Типпинсъ, какъ моль вокругъ оплывшей, желтой восковой свѣчи. Прочіе гости ухаживаютъ за Венирингомъ, членомъ парламента, и за мистрисъ Венирингъ. Мистеръ Ламль, скрестивъ по-мефистофелевски руки, стоитъ въ уголкѣ съ Джорджіаной и съ Фледжби. Мистрисъ Ламль сидитъ на софѣ передъ столикомъ. Она подзываетъ Твемло и обращаетъ его вниманіе на лежащій передъ нею раскрытый альбомъ.
Твемло садится на табуретку подлѣ нея, и она показываетъ ему чей-то портретъ.
— Вы въ правѣ удивляться, — говоритъ она тихо, — но, прошу васъ, не давайте замѣтить, что вы удивлены.
Въ конецъ разстроенный Твемло, въ своихъ стараніяхъ скрыть удивленіе, выдаетъ себя еще больше.
— Вы никогда не видали этого вашего родственника — я говорю о Фледжби — до нынѣшняго дня?
— Никогда.
— Теперь вы видѣли, что это такое. Вы не гордитесь имъ?
— Сказать по правдѣ — нѣтъ.
— Если бъ вы побольше знали о немъ, вы были бы еще менѣе расположены гордиться этимъ родствомъ… А вотъ еще портретъ. Какъ онъ вамъ нравится?
Твемло еле-еле находитъ въ себѣ достаточно присутствія духа, чтобы отвѣтить вслухъ:
— Очень похожъ. Похожъ замѣчательно!
— Вы, можетъ быть, замѣтили, кого онъ удостаиваетъ особеннымъ вниманіемъ? Вы видите, гдѣ онъ сейчасъ и чѣмъ онъ занятъ?
— Да. Но мистеръ Ламль…
Она бросаетъ на него взглядъ, значенія котораго онъ не понимаетъ, и затѣмъ показываетъ ему еще какой-то портретъ.
— Очень хорошъ — не правда ли?
— Превосходенъ! — вторитъ Твемло.
— Похожъ до смѣшного… Мистеръ Твемло, не могу выразить, какая борьба была въ моей душѣ, прежде чѣмъ я рѣшилась завести съ вами этотъ разговоръ. Только при увѣренности, что вы меня не выдадите, я могу продолжать. Обѣщайте мнѣ, что вы никогда не измѣните моему довѣрію, что вы всегда будете его цѣнить, даже если потеряете уваженіе ко мнѣ. Я вполнѣ удовольствуюсь вашимъ словомъ, все равно, какъ если бы вы поклялись…
— Сударыня, даю вамъ слово джентльмена…
— Благодарю. Я ничего другого и не ждала отъ васъ… Мистеръ Твемло, умоляю васъ, спасите эту дѣвочку!
— Эту дѣвочку?
— Джорджіану. Ее хотятъ погубить. Ее хотятъ обмануть и выдать за этого вашего родственника. Это шулерская продѣлка, денежная спекуляція. У нея нѣтъ ни ума, ни характера для борьбы. Ей грозитъ опасность быть проданной въ страшную кабалу на всю жизнь.
— Ужасно! Но какъ я могу это предупредить? — вопрошаетъ бѣдный, одурѣвшій до послѣдней степени маленькій джентльменъ.
— Ахъ, вотъ еще портретъ! Взгляните: по моему нехорошъ.
Ошеломленный тою легкостью перехода, съ какой она откинула назадъ голову, критически оглядывая свой собственный портретъ, Твемло однако смутно постигаетъ значеніе этого маневра и тоже спѣшитъ откинуть голову, какъ сдѣлала она, хотя при этомъ онъ видитъ портретъ нисколько не лучше, чѣмъ если бы тотъ обрѣтался въ Китаѣ.
— Рѣшительно нехорошъ! — говоритъ мистрисъ Ламль, — натянуто и прикрашено.
— При…
Но несчастный Твемло, въ своемъ подавленномъ состояніи духа, никакъ не можетъ справиться съ этимъ словомъ, и вмѣсто «прикрашенно» у него выходитъ «приглажено».
— Мистеръ Твемло, ваше предостереженіе подѣйствуетъ на ея кичливаго, надутаго отца. Вамъ вѣдь извѣстно, какъ высоко онъ ставитъ ваше родство. Не теряйте времени: предостерегите его.
— Но отъ кого же?
— Отъ меня.
Къ величайшему своему счастію Твемло въ эту минуту получаетъ пріемъ возбудительнаго: такимъ возбудительнымъ средствомъ оказывается неожиданно раздающійся голосъ мистера Ламля:
— Софронія, мой дружокъ, чьи это портреты разсматриваете вы съ мистеромъ Твемло?
— Портреты знаменитостей, Альфредъ.
— Покажи мой послѣдній портретъ.
— Сейчасъ.
Она откладываетъ въ сторону альбомъ, беретъ другой, переворачиваетъ нѣсколько листовъ и подставляетъ портретъ своему собесѣднику.
— Вотъ это послѣдній. Какъ вы его находите?… Предостерегите ея отца отъ меня. Я этого заслуживаю, потому что сначала я сама была въ заговорѣ. Всѣхъ участниковъ было трое: мой мужъ, вашъ родственникъ и я… Все это я вамъ разсказываю только затѣмъ, чтобы расположить васъ въ пользу этого бѣднаго глупенькаго, привязчиваго юнаго существа, чѣобы спасти бѣдняжку. Нѣтъ надобности говорить это ея отцу. Настолько-то, я увѣрена, вы пощадите меня и моего мужа. Правда, вся эта сегодняшняя церемонія — не болѣе, какъ злая насмѣшка, но онъ мнѣ все-таки мужъ, и намъ надо жить вмѣстѣ… Ну что, похожъ?
Въ состояніи, близкомъ къ столбняку, Твемло пытается притвориться, что сравниваетъ портретъ съ оригиналомъ, поглядывающимъ въ его сторону изъ своего мефистофелевскаго уголка.
— Очень похожъ. (Твемло, хоть и съ великимъ трудомъ, выжимаетъ-таки изъ себя эти два слова.)
— Я рада, что вы согласны со мной: я тоже считаю этотъ портретъ самымъ лучшимъ… Вотъ, напримѣръ, хоть этотъ…
— Но я не совсѣмъ понимаю… я не вижу пути, — запинается маленькій джентльменъ, нагибаясь надъ альбомомъ съ стеклышкомъ въ глазу. — Какъ же, предостерегая отца, не сказать ему всего? И что ему сказать? Чего не говорить? Я… я… теряюсь…
— Скажите ему, что я записная сваха. Скажите, что я лицемѣрка и проныра. Скажите, что, по вашему глубокому убѣжденію, его дочери неприлично бывать въ моемъ домѣ. Что бы вы ни сказали обо мнѣ въ этомъ родѣ, все будетъ справедливо. Вы знаете, какой это надутый, чванный человѣкъ, и какъ легко задѣть его тщеславіе. Скажите ему ровно столько, сколько понадобится, чтобы встревожить его, и пощадите меня въ остальномъ. Мистеръ Твемло, я чувствую, какъ я сразу упала въ вашихъ глазахъ. Я уже привыкла къ тому, что я упала въ собственныхъ глазахъ, но я глубоко сознаю, какая перемѣна должна произойти въ вашемъ мнѣніи обо мнѣ въ эти послѣднія немногія минуты. Что жъ, пусть! Я вѣрю въ вашу прямоту такъ же непоколебимо, какъ и прежде. Если бы вы знали, какъ мнѣ трудно было заговорить съ вами сегодня, вы пожалѣли бы меня. Мнѣ не нужно отъ васъ никакихъ новыхъ увѣреній: я довольна и тѣмъ, которое уже получила… Больше я ничего не скажу: я вижу, за мной наблюдаютъ. Если вы даете мнѣ обѣщаніе поговорить объ этой бѣдной дѣвочкѣ съ ея отцомъ и постараться спасти ее, — закройте альбомъ, передавая мнѣ: я васъ пойму и поблагодарю въ душѣ отъ всего моего сердца… Альфредъ, мистеръ Твемло совершенно согласенъ со мной: онъ находитъ, что твой послѣдній портретъ очень удаченъ.
Альфредъ подходить къ нимъ. Группы гостей разбредаются. Леди Типпинсъ встаетъ, чтобы проститься. Мистрись Beнирингъ слѣдуетъ за своимъ вожакомъ. Вмѣсто того, чтобы любезно повернуться къ нимъ, хозяйка дома еще съ минуту остается въ прежней позѣ, не сводя глазъ съ Твемло, который смотритъ на портретъ Альфреда сквозь лорнетъ. Минута прошла. Твемло роняетъ лорнетъ на всю длину ленты и захлопываетъ альбомъ съ такимъ трескомъ, что заставляетъ вздрогнуть очаровательную Типпинсъ, эту питомицу фей.
Затѣмъ идутъ прощанья за прощаньями. Кругомъ раздается: «Спасибо вамъ, дорогая: мы такъ мило провели у васъ время», и «Не забывайте же насъ», и «Нѣтъ, положительно, сегодняшній пиръ достоинъ золотого вѣка», и такъ далѣе, и такъ далѣе. Твемло идетъ по Пикадилли, пошатываясь и прижавъ руку ко лбу. На перекресткѣ онъ чуть-чуть не попадаетъ подъ почтовый фургонъ, но въ концѣ концовъ, цѣлый и невредимый, добирается до дому и падаетъ въ свое кресло. Рука добраго, невиннаго джентльмена опять прижимается ко лбу, а голова идетъ кругомъ отъ осаждающихъ ее думъ.
