— Если мистеръ Ааронъ, — заговорилъ наконецъ Юджинъ, вскорѣ найдя утомительнымъ ожиданіе, — если мистеръ Ааронъ будетъ такъ добръ, что уступитъ мнѣ свою обязанность, онъ освободится для занятій, которыя, вѣроятно, ожидаютъ его въ синагогѣ… Мистеръ Ааронъ, не будете ли вы настолько любезны?..
Но старикъ попрежнему стоялъ столбомъ.
— Прощайте, мистеръ Ааронъ, не смѣю васъ задерживать, — продолжалъ учтиво Юджинъ, но видя, что тотъ все молчитъ, обратился къ Лиззи: — Нашъ другъ, мистеръ Ааронъ, какъ будто глуховатъ немножко?
— Слухъ у меня очень хорошій, христіанскій господинъ, — спокойно отозвался старикъ, — но я не оставлю эту дѣвушку, пока не доведу ее до дому, какъ бы вы меня ни просили объ этомъ. Я могу послушаться только одного голоса: если она сама потребуетъ этого, я исполню. Я это сдѣлаю по ея просьбѣ и ни по чьей другой.
— Смѣю спросить — почему, мистеръ Ааронъ? — сказалъ Юджинъ, нисколько не смущаясь.
— Простите: если она спросить меня, я ей скажу, — отвѣтилъ старикъ. — Больше никому не скажу.
— Я васъ не спрашиваю, мистеръ Райя, и прошу васъ, отведите меня домой, — сказала Лиззи. — Мистеръ Рейборнъ, сегодня меня постигло горькое испытаніе, и я надѣюсь, вы не сочтете меня неблагодарной, скрытной или капризной за то, что я прошу васъ оставить меня. Ничего подобнаго нѣтъ. Я только чувствую себя несчастной. Бога ради, помните, что я вамъ сказала: пожалуйста, берегите себя.
— Милая Лиззи, — проговорилъ онъ тихимъ голосомъ, наклоняясь къ ней: — чего беречься? Кого?
— Того, кого недавно видѣли и разсердили.
Онъ презрительно щелкнулъ пальцами и засмѣялся.
— Пойдемте, — сказалъ онъ. — Ужъ если иначе нельзя, такъ мы съ мистеромъ Аарономъ раздѣлимъ ваше довѣріе и оба доставимъ васъ домой: мистеръ Ааронъ съ того бока, я съ этого. Шествіе сейчасъ же двинется въ путь съ позволенія мистера Аарона.
Онъ зналъ свою власть надъ нею. Онъ зналъ, что она не будетъ настаивать на его удаленіи. Онъ зналъ, что ей будетъ тяжело разстаться съ нимъ теперь, въ виду грозившей ему воображаемой опасности. Несмотря на все свое кажущееся легкомысліе и на свою безпечность, онъ зналъ все, что хотѣлъ знать, изъ завѣтныхъ помысловъ этой дѣвушки. И теперь, въ этотъ вечеръ, когда шелъ рядомъ съ ней, спокойный, веселый, пренебрегая всѣми препятствіями, такъ высоко стоящій въ своемъ самообладаніи, въ своемъ непринужденномъ остроуміи надъ угрюмой, неуклюжей принужденностью искателя ея руки и надъ себялюбивымъ задоромъ ея брата, такъ искренно преданный ей, тогда какъ другая, болѣе близкая, казалось бы, опора ей измѣнила, — какимъ огромнымъ преимуществомъ, какимъ всеподавляющимъ вліяніемъ владѣлъ онъ въ этотъ вечеръ! А если ко всему еще прибавить, что бѣдная дѣвушка только что слышала, какъ его поносили изъ-за нея, то чему же удивляться, что случайный, можетъ быть, тонъ серьезнаго участія, какимъ звучала его рѣчь и который еще рѣзче оттѣнялъ его безпечное отношеніе къ опасности, какъ будто съ умысломъ напущенное имъ на себя, чтобы успокоить ее, — что малѣйшее прикосновеніе его руки, каждый его взглядъ, — даже самый фактъ присутствія его подлѣ нея здѣсь, въ этой темной улицѣ,- были для нея проблесками какого-то высшаго, заколдованнаго міра, недоступнаго для низости и пошлости, глубоко ненавидимаго темными силами, врагами всего добраго и прекраснаго.
Райя не заговаривалъ больше о томъ, чтобы зайти къ нему, и они направились прямо къ тому дому, гдѣ жила Лиззи. Не доходя до дома, она простилась съ ними и вошла одна.
— Мистеръ Ааронъ, — обратился Юджинъ къ старику-еврею, оставшись съ нимъ вдвоемъ, — изъявляя вамъ мою благодарность за пріятную компанію, я долженъ теперь, къ моему прискорбію, разстаться съ вами и пожелать вамъ счастливаго пути.
— Сэръ, желаю вамъ покойной ночи и желаю еще, чтобы вы были не такъ беззаботны, — отвѣтилъ серьезно старикъ.
— Мистеръ Ааронъ, я тоже желаю вамъ покойной ночи, а такъ какъ, признаться сказать, вы чуть-чуть скучноваты, то желаю еще, чтобы вы были не такъ озабочены, — сказалъ на это Юджинъ, не смущаясь.
Но тутъ, когда роль его была сыграна и когда, повернувъ спину еврею, онъ сошелъ на этотъ день со сцены, гдѣ игралъ, его подвижное лицо омрачилось тѣнью заботы.
«Что гласитъ катехизисъ Ляйтвуда?» пробормоталъ онъ, останавливаясь закурить сигару. «Что изъ этого выйдетъ? Что ты дѣлаешь? Куда ты идешь?» — На всѣ эти вопросы теперь ужъ скоро послѣдуютъ отвѣты. «Ахъ!» вздохнулъ онъ тяжело.
Тяжелый вздохъ повторился, какъ эхо, часъ спустя, когда Райя, сидѣвшій на чьемъ-то темномъ крыльцѣ, противъ дома, гдѣ жила Лиззи, поднялся на ноги и пошелъ домой, крадучись въ своемъ старинномъ одѣяніи по обезлюдѣвшимъ улицамъ, точно духъ прошлаго.
XVI
Годовщина
Собственноручно одѣваясь у себя на квартирѣ, надъ конюшнями, въ Дьюкъ-Стритѣ на Сентъ-Джемскомъ скверѣ, и слыша подъ собой лошадей за ихъ туалетомъ, почтенный мистеръ Твемло находитъ свое положеніе невыгоднымъ по сравненію съ положеніемъ этихъ благородныхъ животныхъ. Если, съ одной стороны, при немъ нѣтъ прислужника, который хлесталъ бы его, заставляя грубымъ окрикомъ переступать съ мѣста на мѣсто, то, съ другой стороны, у него и совсѣмъ нѣтъ прислужника. А такъ какъ всѣ суставы на пальцахъ, да и всѣ прочіе суставы кроткаго маленькаго джентльмена немножко ржавѣютъ по утрамъ, то ему, пожалуй, было бы даже пріятно, если бъ его привязали за голову къ двери его комнаты, ловко вытерли бы суконкой, окачивая при этомъ водой, и потомъ покрыли бы попоной, а самъ онъ принималъ бы лишь чисто-пассивное участіе въ этихъ многочисленныхъ операціяхъ.
Какъ управляется очаровательная Типпинсъ, украшая свою особу, чтобы дурачить мужчинъ, сіе извѣстно лишь граціямъ да ея камеристкѣ; но очень возможно, что и это привлекательное созданіе хоть и не предоставленное собственнымъ рессурсамъ, какъ Твемло, могло бы избавить себя отъ хлопотъ, сопряженныхъ съ ежедневнымъ реставрированіемъ своихъ чаръ, ибо относительно лица и шеи богиня эта представляетъ изъ себя нѣчто въ родѣ морского рака, каждое утро сбрасывающаго свою скорлупу и удаляющагося затѣмъ куда-нибудь въ укромное мѣсто, пока не окрѣпнетъ новая скорлупа.
Но возвратимся къ Твемло. Скромный маленькій джентльменъ кое-какъ обходится безъ прислужника: украсивъ свою тонкую шею воротничками и галстухомъ и натянувъ чистые нарукавники на свои костяшки, онъ отправляется завтракать. А съ кѣмъ же ему завтракать, какъ не со своими ближайшими сосѣдями Ламлями, обитающими въ Саквиль Стритѣ и извѣстившими его, что онъ сегодня встрѣтитъ у нихъ своего дальняго родственника мистера Фледжби? Грозный Снигсвортъ можетъ, сколько ему угодно, налагать свое табу на Фледжби, но смирный Твемло разсуждаетъ такъ: «Я не виноватъ, что онъ мнѣ родня, и встрѣтиться съ человѣкомъ у общихъ знакомыхъ еще не значитъ знаться съ нимъ».
Сегодня — день первой годовщины счастливаго бракосочетанія супруговъ Ламль, и день этотъ имѣетъ быть отпразднованъ званымъ завтракомъ, ибо обѣдъ, въ тѣхъ размѣрахъ роскоши, какіе желали бы ему сообщить радушные хозяева, затянулся бы, пожалуй, на такой же неопредѣленный срокъ, какъ и несуществующія великолѣпныя палаты, которыя они все собираются выстроить себѣ для житья и которыя уже свели съ ума отъ зависти столькихъ людей.
Итакъ, мистеръ Твемло съ немалыми затрудненіями ковыляетъ въ гости черезъ Пикадилли, съ грустью вспоминая счастливыя времена, когда онъ былъ прямѣе станомъ и не подвергался опасности попасть подъ колеса экипажей. Должно быть, это было въ тѣ далекіе дни, когда онъ еще надѣялся получить отъ страшнаго Снигсворта разрѣшеніе быть чѣмъ-нибудь въ жизни, то-есть еще до изданія этимъ великимъ богдыханомъ указа: «Поелику сей ничтожный смертный ничѣмъ отличиться не можетъ, то быть ему впредь и вовѣки бѣднымъ родственникомъ на моей пенсіи, а посему отнынѣ считать ему себя пенсіонеромъ».
Ахъ, Твемло, Твемло! Скажи мнѣ, маленькій, слабенькій, сѣденькій, человѣчекъ, — скажи, каковы-то сегодня твои завѣтные помыслы о той особѣ, что разбила твое сердце, когда оно еще было молодо-зелено, а волосы на твоей головѣ темнорусы? Скажи мнѣ правду: лучше или хуже, тяжелѣе или легче до сихъ поръ вѣрить мечтѣ, чѣмъ видѣть въ ней крокодила, заѣхавшаго твою жизнь? Скажи еще, Твемло, какой жребій счастливѣе: быть ли бѣднымъ родственникомъ знатнаго вельможи или стоять зимой по щиколку въ грязи, поя наемныхъ лошадей изъ ведра на извозчичьей биржѣ?..
Твемло ничего не говоритъ и идетъ дальше. Въ то время, когда онъ приближается къ подъѣзду дома Ламлей, къ тому же дому подъѣзжаетъ маленькая одноконная каретка съ сидящей въ ней божественной Типпинсъ. Божественная опускаетъ въ кареткѣ стекло и игриво хвалитъ бдительность своего кавалера, дожидающагося ее, чтобы высадить изъ экипажа. Твемло высаживаетъ ее съ такою бережной учтивостью, какъ будто она неподдѣльная драгоцѣнность, и затѣмъ они вмѣстѣ поднимаются наверхъ. Очаровательная Типпинсъ выдѣлываетъ при этомъ ногами какіе-то невиданные антраша, стараясь показать, что эти, несовсѣмъ твердые, ея члены прыгаютъ сами собой по врожденной прыткости.
