— Здравствуйте, дорогая моя мистрисъ Ламль! Здравствуйте, милѣйшій мой Ламль. Какъ поживаете? — говорить леди Типпинсъ. — Когда же вы отправляетесь въ… какъ бишь зовутъ это мѣсто?.. не то Гай, не то Варвикъ… ну, да вы знаете… ѣсть фазановъ… А-а, Мортимеръ! Ваше имя, сэръ, вычеркнуто изъ списка моихъ обожателей, во-первыхъ, за непостоянство, во-вторыхъ, за трусливое бѣгство; но все-таки — какъ вы поживаете, злодѣй?.. Ага, да и вы здѣсь, мистеръ Рейборнъ! Васъ-то что могло сюда занести? Вѣдь мы можемъ быть заранѣе увѣрены, что вы будете хранить безмолвіе во все продолженіе банкета… Ну, а вы, Венирингъ, членъ парламента, какъ идутъ дѣла тамъ у васъ палатѣ и когда же вы наконецъ осадите съ мѣста этихъ ужасныхъ министровъ?.. Мистрисъ Beнирингъ, дорогая моя, неужто въ самомъ дѣлѣ правда, что вы каждый вечеръ ѣздите въ это душное мѣсто слушать скучную прозу всѣхъ этихъ господъ? Кстати, Венирингъ: что же вы-то не говорите рѣчей? Вѣдь вы еще и рта не раскрыли до сихъ поръ, а мы умираемъ отъ желаніи васъ послушать… Миссъ Подснапъ! Я въ восторгѣ, что вижу васъ. Папаша здѣсь? Нѣтъ? Мамаши тоже нѣтъ?.. О! мистеръ Бутсъ! Очарована!.. И мистеръ Бруэръ! Вся семья въ сборѣ.
Затѣмъ прелестная Типпинсъ осматриваетъ въ свой лорнетъ мистера Фледжби и прочихъ незнакомыхъ ей гостей, вертясь во всѣ стороны и лепеча со свойственною ей наивной стремительностью: «Нѣтъ ли еще кого изъ знакомыхъ?.. Кажется, нѣтъ… Тутъ никого. А тутъ? — Тоже». Мистеръ Ламль, весь блескъ и сіяніе, выдвигаетъ впередъ своего друга Фледжби, умирающаго отъ нетерпѣнія имѣть честь быть представленнымъ леди Типпинсъ. Мистеръ Фледжби, будучи представленъ, какъ будто что-то хочетъ сказать и какъ будто ничего не хочетъ сказать. Онъ послѣдовательно кажется о чемъ-то размышляющимъ, покорнымъ и огорченнымъ; затѣмъ онъ пятится на Бруэра, обходитъ вокругъ Бутса и увядаетъ вдали, на самомъ заднемъ планѣ, ощупывая свои бакенбарды, очевидно, въ надеждѣ, не выросли ли онѣ за пять минутъ, съ тѣхъ поръ, какъ онъ ихъ щупалъ въ послѣдній разъ. Но Ламль снова вытаскиваетъ его на авансцену, прежде чѣмъ онъ успѣлъ вполнѣ удосто вѣриться въ безплодіи почвы. Здоровье «Обаятельнаго», надо полагать, очень плохо, ибо Ламль, выдвигая его впередъ для новаго знакомства, снова представляетъ его, какъ «умирающаго». Только на этотъ разъ онъ «умираетъ» уже отъ нетерпѣнія быть представленнымъ мистеру Твемло.
Твемло подаетъ руку.
— Радъ познакомиться. Ваша матушка, сэръ, была мнѣ родней.
— Да, я слыхалъ; но моя мать была не въ ладахъ съ своей семьей, — находчиво откликается Фледжби.
— Вы живете въ городѣ? — спрашиваетъ Твемло.
— Безвыѣздно, — отвѣчаетъ Фледжби.
— Вы любите городъ? — снова спрашиваетъ Твемло, но оказывается тутъ же сбитымъ съ ногъ, ибо Фледжби принимаетъ этотъ вопросъ за обиду и говоритъ:
— Нѣтъ, не люблю.
Ламль пытается смягчить силу паденія замѣчаніемъ, что многіе не любятъ жить въ городѣ. Но когда на это Фледжби преспокойно возражаетъ, что онъ ни разу не слыхалъ о другомъ подобномъ случаѣ, нападеніе Твемло становится несомнѣннымъ проваломъ.
— Не слышно ли сегодня чего-нибудь новенькаго въ газетахъ? — говорить маленькій джентльменъ, возобновляя разговоръ съ большимъ присутствіемъ духа.
Фледжби ничего не слыхалъ.
— Ничего новаго, ни словечка, — говорить Ламль.
— Ни полслова, — вторитъ Бутсъ.
— Ни одной буквы, — закрѣпляетъ Бруэръ.
Исполненіе этой маленькой концертной пьесы замѣтно оживляетъ умы сознаніемъ исполненнаго долга, и машина заведена. Каждый изъ присутствующихъ чувствуетъ, что теперь ему легче переносить тягость своего пребыванія въ этой компаніи. Даже Юджинъ, который стоитъ у окна, мрачно раскачивая кисть отъ шторы, сообщаетъ ей теперь особенно сильный толчекъ, какъ будто безмолвно признавъ, что положеніе его несомнѣнно улучшилось.
Завтракъ поданъ. Сервировка пышная и бросается въ глаза, но съ какимъ-то самохвальнымъ и кочевымъ оттѣнкомъ театральныхъ декорацій. У мистера Ламля за стуломъ свой отдѣльный слуга, у Вемиринга за стуломъ алхимикъ. Оба являютъ собою интересную иллюстрацію той аксіомы, что слуги этого рода распадаются на два разряда: одинъ не довѣряетъ знакомымъ своего господина, другой — самому господину. Слуга мистера Ламля принадлежитъ ко второму разряду. Онъ, видимо, теряется въ изумленіи и совершенно падаетъ духомъ отъ того, что полиція такъ долго не арестуетъ его господина за уголовное преступленіе.
Венирингъ, членъ парламента, сидитъ но правую руку мистрисъ Ламль, Твемло по лѣвую. Мистрисъ Венирингъ, супруга члена парламента, имѣетъ справа леди Типпинсъ, а слѣва мистера Ламля. Но будьте увѣрены, что самый сильный огонь взглядовъ и улыбокъ мистера Ламля направленъ на маленькую Джорджіану. И будьте увѣрены, что возлѣ маленькой Джорджіаны, а слѣдовательно, подъ зоркимъ наблюденіемъ того же ловкаго джентльмена находится Фледжби.
Раза два или три въ продолженіе завтрака Твемло рѣзкимъ движеніемъ поворачиваетъ голову въ сторону мистрисъ Ламль, съ секунду смотритъ на нее вопросительно и затѣмъ говоритъ: «Извините». Обыкновенно за Твемло не водится такихъ странностей. Что же съ нимъ такое сегодня? — Дѣло въ томъ, что сегодня маленькій джентльменъ все время испытываетъ такое ощущеніе, какъ будто его сосѣдка съ правой стороны хочетъ съ нимъ заговорить, но, повернувшись къ ней, всякій разъ убѣждается, что онъ ошибся, и что глаза ея устремлены на Вениринга. Странно, что ощущеніе это не покидаетъ Твемло даже послѣ многократныхъ провѣрокъ, но это такъ.
Леди Типпинсъ, которая, не теряя времени, вкушаетъ отъ плодовъ земныхъ (со включеніемъ въ эту категорію и винограднаго сока), вскорѣ оживляется и прилагаетъ всѣ свои старанія извлечь искру изъ Мортимера Ляйтвуда. Между посвященными условлено разъ навсегда, что сей невѣрный обожатель миледи долженъ сидѣть за столомъ противъ нея, дабы ей было удобнѣе высѣкать изъ него огонь остроумія. Въ промежуткахъ между созерцаніемъ Мортимера, ѣдой и питьемъ эта красавица вдругъ вспоминаетъ, что какъ-то разъ у Вениринговъ, въ присутствіи общества, которое и теперь налицо, этотъ джентльменъ разсказывалъ исторію о «человѣкѣ невѣдомо откуда», — исторію, которая впослѣдствіи «пріобрѣла такой трагическій интересъ».
— Да, леди Типпинсъ, воистину такъ, — соглашается Мортимеръ.
— Ну, такъ мы ожидаемъ отъ васъ, что вы поддержите свою репутацію и разскажете намъ еще что-нибудь, — говоритъ эта фея.
— Нѣтъ, леди Типпинсъ, я тогда истощился на всю жизнь и теперь изъ меня ничего больше не выжмешь.
Мортимеръ такимъ образомъ парируетъ ударъ, думая про себя, что при другихъ условіяхъ не ему, а Юджину надлежало бы быть присяжнымъ острякомъ и что въ этой компаніи, гдѣ Юджинъ упорно безмолвствуетъ, онъ, Мортимеръ, является, такъ сказать, тѣнью своего друга.
— Нѣтъ, какъ хотите, — продолжаетъ приставать очаровательная Типпинсъ: — я твердо рѣшилась вытянуть изъ васъ еще что-нибудь. Измѣнникъ! постойте: что я еще такое слышала о комъ-то, тоже пропавшемъ безъ вѣсти?
— Такъ какъ вы слышали, то, можетъ быть, вы намъ и разскажете, — отвѣчаетъ Мортимеръ.
— Чудовище, прочь! — игриво вскрикиваетъ миледи и прибавляетъ: — Вашъ же золотой мусорщикъ направилъ меня къ вамъ за этимъ разсказомъ.
Тутъ мистеръ Ламль вступаетъ въ разговоръ, громко провозглашая:
— Продолженіе исторіи человѣка «невѣдомо откуда!»
За этимъ провозглашеніемъ слѣдуетъ общее молчаніе.
— Увѣряю васъ, господа, — говоритъ Ляйтвудъ, обводя взглядомъ присутствующихъ, — увѣряю васъ, что мнѣ совершенно нечего разсказывать. — Но послѣ того, какъ Юджинъ шепнулъ ему: «Да ну, ужъ разскажи!» онъ спѣшитъ поправиться, прибавивъ: — По крайней мѣрѣ ничего такого, что стоило бы разсказать.
Бутсъ и Бруэръ тотчасъ же соображаютъ, что, напротивъ, это навѣрно стоитъ разсказать, и становятся учтиво назойливыми. Beнирингъ, конечно, тоже заранѣе увѣренъ, что разсказъ долженъ быть въ высшей степени интересенъ. Впрочемъ всѣ остальные понимаютъ безъ словъ, что вниманіе Вениринга, какъ досточтимаго члена палаты, поглощено государственными дѣлами и лишь съ трудомъ удерживается на постороннихъ вещахъ.
— Я вижу, господа, вы готовитесь слушать, — снова говоритъ Мортимеръ: — пожалуйста не трудитесь, потому что я кончу гораздо раньше, чѣмъ вы успѣете принять удобное положеніе для этой цѣли. Моя сказка похожа…
— На сказку про бѣлаго бычка, — нетерпѣливо перебиваетъ Юджинъ. — «Ты говоришь, я говорю… Не начать ли намъ сказку съ конца?» Ну, начинай да и кончай скорѣе!
Юджинъ произноситъ это съ оттѣнкомъ досады, откинувшись на спинку стула и мрачно глядя на леди Типпинсъ, которая игриво киваетъ ему головой, какъ своему «милому медвѣжонку», тонко намекая этимъ, что она «красавица», а онъ «звѣрь» [4].
