Но уже позже, когда он приезжал на побывку домой, а дети были еще совсем маленькими, кто-нибудь из них — а иногда и оба — непременно просыпался именно в это время, и он слышал, как жена тяжело сползает с кровати, видел — если не ленился приоткрыть один глаз, — как она одной рукой машинально поправляет заколотые кудряшки, а другой тянется за халатом со словами: «Держитесь, мамочка уже идет». А он переворачивался на другой бок, словно приклеенный к подушке привычным чувством вины и одновременно раздражения, даже в полудреме осознавая свою неспособность испытывать к этой женщине, шлепающей босыми ногами по линолеуму, то, что обязан был испытывать: благодарность, желание, даже любовь.
И вот теперь 5.00 означало для него не начало нового дня, а только голую цифру, к которой можно приурочить разговор: ведь в Америке сейчас только пять часов вечера предыдущего дня. В Америке здешние 19.00 будут временем подъема для его мальчиков. Но разница в географическом положении — ничто по сравнению с тем фактом, что вся их жизнь будет протекать в разных часовых поясах. Он уже не раз задавался вопросом, как они сумеют его запомнить, если не смогут представить себе его существование даже не на день, а на полдня вперед. И теперь он уже не будет думать о них в настоящем времени, представляя себе, как он, бывало, делал, что сейчас они, должно быть, завтракают. Чистят зубы. Они, наверное, во дворе, играют в мяч или в машинку, которую он смастерил из деревяшки. Теперь он будет думать о них исключительно с точки зрения истории.
Руки чужого мужчины бросают им мяч.
За стальной дверью что-то бормочет во сне женщина, в ее голосе слышатся вопросительные интонации. А потом тишина.
Найкол посмотрел на часы, которые он перевел, когда они вчера вошли в другой часовой пояс. Мои часы идут в никуда, подумал он. Ни дома, ни сыновей, ни героического возвращения. Я растратил впустую свои лучшие годы, наблюдая за тем, как мои товарищи замерзают, тонут и заживо сгорают. Я растратил впустую свою невинность, своих друзей, их жизни, чтобы иметь возможность оплакивать то, чего я в принципе даже не слишком хотел. До тех пор, пока не стало слишком поздно.
Найкол прислонился к стенке, пытаясь отогнать привычные мысли, снять невыносимую тяжесть, что давила на сердце и разрывала легкие. Мечтая, чтобы последний час пролетел как можно быстрее. Мечтая, чтобы наступил рассвет.
— Снять головные уборы!
Кассир даже не поднял головы, когда моряк, стащив пилотку, положил ее перед ним на стол.
Двое мужчин по обеим сторонам от него пересчитывали банкноты, передавая друг другу заполненные от руки полоски бумаги.
— Эндрюс, сэр. Авиамеханик первого класса. Семь два два один девять семь два. Сэр.
Парень выжидающе смотрел на кассира, а тот перелистал бухгалтерскую книгу и провел пальцем по нужной странице:
— Три фунта двенадцать шиллингов.
— Три фунта двенадцать шиллингов, — повторил помощник кассира.
Авиамеханик откашлялся и сказал:
— Сэр, при всем моем уважении, это меньше, чем мы получали до похода в Австралию, сэр.
На лице кассира застыло усталое выражение человека, которому уже тысячу раз приходилось сталкиваться с попытками выклянчить побольше денег.
— Эндрюс, тогда мы были в Тихом океане. И ты получал больше за службу в зоне военных действий. Может, нам организовать тебе визит парочки камикадзе, чтобы ты мог получить свои дополнительные два шиллинга?
— Никак нет, сэр.
— Нет… Не спусти все на берегу. И держись подальше от всех этих баб. Мы ведь не хотим уже через два дня после увольнительной стоять в очереди в лазарет. Ведь так, ребята?
Деньги пересчитали и бросили на стол. Слегка покрасневший механик надел пилотку и вышел, на ходу пересчитывая получку.
— Снять головные уборы!
— Найкол.
Убаюканный неторопливым ритмом очереди, змеившейся по тому, что осталось от ангарной палубы, он лишь на второй раз услышал свое имя. Он плохо соображал после двух бессонных ночей подряд, да к тому же целиком погрузился в невеселые мысли.
Тимс, ладный и широкоплечий, стоял рядом с сигаретой во рту. И только после нескольких затяжек заговорил снова. Найкол знал его как крутого парня, причем явно незаурядного, которому хотелось, чтобы в кубрике его считали своим в доску. Ходили слухи, что он занимался ростовщичеством, и почему-то со всеми, кто с ним конфликтовал, что-нибудь, да случалось. Найкол инстинктивно старался держаться от него подальше, прекрасно понимая, что с такими, как Тимс, лучше не связываться, словом, соблюдать золотое правило: меньше знаешь — крепче спишь. Не дай бог иметь такого врага, как Тимс, или ходить у него в должниках. Подобные люди, со странной харизмой и властными полномочиями, полученными хитрым путем, встречались практически на каждом корабле. Должно быть, это неизбежно в замкнутом сообществе, основанном на круговой поруке и иерархических отношениях.
Правда, сейчас Тимс выглядел несколько подавленно, а когда заговорил, то явно старался взвешивать каждое слово. Может случиться небольшая заварушка между матросами и кочегарами, сказал он. Пару дней назад вышла неприятность с одной женщиной. При этих словах Тимс укоризненно покачал головой, словно сам не мог поверить, какими глупыми могут быть эти австралийки. События, сказал он, немножко вышли из-под контроля.
Столь откровенное признание вины было отнюдь не в характере Тимса. Найкол даже мысленно задал себе вопрос, а не просит ли таким образом Тимс кого-то арестовать. Но прежде чем он успел открыть рот, чтобы спросить, а какое ему, Найколу, собственно, дело до этого, Тимс снова заговорил:
— Здесь замешаны твои женщины.
Твои женщины. В словах Тимса крылся некий намек на почти семейные отношения. Найкол даже представить себе не мог, что сдержанная девушка, которая мило болтала с ним в тот вечер, может стать причиной пьяной ссоры. Ну конечно, с горечью подумал он, такая женщина как раз для тебя. Неспособная оставаться верной мужу — или хотя бы трезвой — даже в течение шести недель плавания.
Но затем Тимс — костяшки пальцев у него были перевязаны окровавленным бинтом — объяснил все поподробнее. Оказывается, это была не высокая девушка, Фрэнсис, а молоденькая дурочка, с которой Найкол разговаривал еще в первое дежурство. Та, что постоянно хихикала. Джин.
И он почувствовал нечто вроде облегчения, все остальное уже не столь сильно шокировало и волновало его. Выходит, Фрэнсис все же не из таких. Чересчур зажатая в компании. Чересчур застенчивая. Найколу, как он сам понимал, просто очень хотелось верить в то, что еще есть на свете хорошие женщины. Женщины, умеющие себя блюсти.
Женщины, которым знакомо такое понятие, как «верность».
— Хочу, чтобы ты оказал мне услугу, морпех. Мне, понятное дело, туда ходу нет. — Тимс ткнул большим пальцем в сторону кают. — Просто удостоверься, что с Мэгги все хорошо, идет? Я о той, что ждет ребенка. Она славная девчонка, но здорово переволновалась. А в ее положении и вообще… Мне не хочется, чтобы с ней что-то случилось.
— Если бы у нее было нервное потрясение, она точно пошла бы к доктору.
— К этому идиоту? — скривился Тимс. — Он не просыхает с самого первого дня, как поднялся на борт. Я не доверил бы ему даже занозу вытащить. — Тимс затушил сигарету. — Нет. Мне кажется, было бы неплохо, чтобы ты за ней присмотрел. А если кто чего скажет, девушки весь вечер были в каюте. Лады?
Вообще-то, не дело, чтобы кочегар так разговаривал с морпехом. И при других обстоятельствах тон Тимса непременно разозлил бы Найкола. Но он подозревал, что такая самонадеянность Тимса была обусловлена галантностью, возможно, даже искренней тревогой за девушку, а потому решил не обращать внимания.
— Нет проблем, — ответил он.
И он вспомнил, что атмосфера в каюте накануне вечером действительно немного изменилась. Из-за двери вместо привычных более или менее оживленных разговоров доносился встревоженный шепот. Он услышал даже шум спора и чей-то плач. Высокая девушка три раза ходила «за водой», едва удостоив его коротким «здрасьте». Он решил, что это просто очередной приступ женской истерики. Их уже предупреждали, что такое может случиться на борту, особенно с женщинами, не привыкшими жить в стесненных условиях.
— Вот что я тебе скажу, — начал Тимс. — Томсону еще сильно повезло, что не я первый взял в руки гаечный ключ.
— Гаечный ключ? — удивился Найкол.
— Одна из девчонок схватила гаечный ключ. Высокая такая. В конечном счете именно она и прогнала ублюдка. Треснула его по плечу, а напоследок чуть было не проломила башку, — невесело рассмеялся Тимс. — Надо отдать должное этим австралийкам. Смелости им не занимать. Прикинь, разве англичанки на такое способны, а? — Тимс сделал глубокую затяжку. — И опять же, ни одна английская девчонка не рискнет спуститься под палубу в компании иностранных мужиков.
