хотя думала о нем с утра до вечера. После восьми я всегда спускалась в гостиничный бар посмотреть на него тайком, от дверей.
Вчера мы снова столкнулись с ним нос к носу на площадке второго этажа. В руках у него был деревянный ключ величиной с кошачью голову. Ключи в «Бриатико» нарочно такие огромные, чтобы постояльцы не таскали их с собой. Садовник пробормотал извинения и побежал вниз, застегивая плащ, — в тот день лило изо всех небесных отверстий, как и полагается в конце марта.
Спустившись вниз, он поднял голову и улыбнулся, будто знал, что я на него смотрю. Потом он вышел под дождь, а я все еще стояла там, перегнувшись через перила. В пустом холле отеля катался на щетке полотер в голубой униформе, пахло мастикой и пережаренными фисташками из бара. Ненастье колотилось за толстыми стеклами, море ходило ходуном, кипарисы низко стелили кроны по ветру, и я вдруг поймала себя на том, что произношу вслух: куда же ты отправился в такую погоду, любовь моя?
Садовник
Все утро я просидел на обрыве с бутылкой красного, ожидая грозу, но она так и не собралась. Темно-розовое сморщенное небо расправилось и обнажило чувствительную точку, маленькую, но золотисто-горячую. Прикончив бутылку, я решил спуститься на дикий пляж, который даже пляжем не назовешь, это пара камней и клочок невесть откуда взявшегося перламутрового песка.
Мне еще с прошлого приезда известен секрет этой скалы: на пляж можно попасть по веревочной лестнице, если знать, где она спрятана. Два железных стержня, вбитые в камни, на них закреплены канаты, переходящие в лестницу, а лестница притянута к обрыву крюками, похожими не то на корабельные гаки, не то на две правые руки капитана из книги про Питера Пэна. Перекладины так плотно прилегают к камням, что нужно лечь и заглянуть под козырек обрыва, чтобы их различить. Одним словом, нужно знать, что они там есть.
Устройство надежное, если только ветер не с моря, а идти на пляж в обход, по пологому склону, — это километра четыре, не меньше. Сначала через поля, потом по болоту в низине, а потом через всю деревню. И потом еще долго пробираться по мелководью. Именно так мы попали сюда в первый раз, я помню, что нес палатку на одном плече, а рюкзак — на другом. Паола же шла за мной, подоткнув платье, с теннисными тапками в руках.
Мы поставили палатку и развели костер, а потом я пошел осматривать окрестности и нашел гранитную пещеру, где можно было сидеть, свесив ноги над водой, и веревочную лестницу, ведущую на вершину скалы. На скале росло несколько кипарисов, один из которых был странной формы и смахивал издали на кадило. Помню, что, наткнувшись на эту лестницу, я был горд собой, как археолог Вулли, обнаруживший ступенчатый зиккурат. Я показал ее Паоле, и она тут же полезла наверх, ловко продевая смуглые ноги в веревочные ступени, и, добравшись до вершины, махала оттуда рукой и звала меня к себе.
Жаль, что секрет лестницы известен не мне одному, я много раз видел, как постоялец по прозвищу Ли Сопра приходит на пляж купаться в одиночестве. В гостинице говорят, что старик прыгает со скалы, как заправский ныряльщик, даже суровая Пулия от него в восторге: настоящий южанин, сказала она однажды, в таком возрасте некоторые мужчины в массажное кресло с трудом забираются.
Умная, умная, а дура. Если туда он прыгает, то как он возвращается обратно? Идет в купальных трусах через всю деревню? Или он прыгает, зажав в зубах узел с одеждой? Или сначала швыряет рубашку и брюки на пляж, а потом летит вслед за ними? Ясно, что должен быть какой-то путь наверх, лестница или хотя бы ступеньки, вырубленные в скале. Но, как все очевидное, это никому не приходит в голову.
Вероятно, Ли Сопра ходит в каменоломни и ползает по лестнице вниз и вверх просто потому, что не умеет плавать. Боится, что на гостиничном пляже его засмеют. Что это за отважный капитан, плещущийся на мелкоте!
Маркус. Понедельник
Проходя мимо полицейского участка, Маркус увидел свой «форд» на паркинге: одинокий, грязный, с приоткрытым водительским окном. Он почувствовал, что замерз, ускорил шаг, миновал опустевший рынок и длинные ряды сушилок для сетей, вышел к пирсу и сразу увидел освещенные окна портовой корчмы. Ветер принес запах жареного мяса и чесночного соуса.
В воде с радужными пятнами мазута подрагивали отражения причальных балок — порт открывался весь сразу, пришвартованный к берегу длинной цепью лодочных огней. Двое мужчин на катере гремели каким-то железом, пытаясь то ли поднять его на борт, то ли сбросить на причал. Канат был обмотан вокруг причального кнехта, как будто старики боялись, что ржавая посудина вдруг оживет и выйдет в открытое море.
Кто-то распахнул дверь траттории, оттуда брызнул горячий оранжевый свет, хриплую музыку перебивал жестяной голос футбольного комментатора. Посетитель в белом свитере спустился с крыльца, оперся рукой о стену и начал шумно мочиться, не обращая внимания на стоявшего рядом Маркуса.
— Эй, Павини, — окликнули его с катера. — Не поможешь нам с этой штукой? Поставим тебе выпивку. Целый день возимся, не встает на место!
— Я по ночам не работаю, — буркнул Павини, застегнул штаны и вошел обратно, захлопнув за собой дверь.
Маркус достал карманный фонарик, посветил в сторону катера и увидел, что работники сидят на корме, свесив ноги, и смотрят на него с любопытством. Один из них, голый до пояса, похожий на остриженного наголо викинга, из которого выпустили воздух, тоже достал фонарик и посветил в ответ.
До того как зажмуриться, Маркус понял, где он видел это лицо. Клошар! Тот самый, которого он встретил возле полицейского участка. И нынешним утром — в траттории. Клошар, похоже, тоже его узнал и поднял ладонь в суровом приветствии легионера.
— Может, я вам подсоблю, — сказал Маркус, встал на причальный кнехт и протянул руку, чтобы ему помогли забраться на борт.
