В этот момент меня крепко схватило множество рук, и я увидел вокруг обожжённые, растянутые в маниакальные улыбки, лица прихожан. Где-то за ними подпрыгивала рожа-проповедник и стонала: «Бросайте его в ад, давайте. Он это заслужил!» Я отчаянно сопротивляюсь, но в какой-то момент силы меня оставляют и я с воплем лечу сквозь камни вниз, прямо в неистовый, исходящий гулом пожар и омут крестов, понимая, что приземлюсь слишком далеко от спасительной прогалины, упав прямо в пламя. Но тут что-то дёрнулось, картинка начала размываться и вскоре я осознал, что просто увидел сон и вот-вот, кем-то расталкиваемый, проснусь, избавившись от этого кошмара.
— Всё, приехали. Просыпайся!
Я с трудом разлепил веки и увидел веснушчатого, распахнувшего дверь и энергично машущего мне рукой, приглашая выходить. Потянувшись, я переместился вперёд по сиденью и тяжело спрыгнул на раскалённый и, кажется, сразу же прилипший к моим подошвам асфальт.
— Вот тебе, от меня лично! — Парень протянул зеркальные солнечные очки. — Бери, бери, а то глаза выглядят, конечно, страшновато. Самое время прикрыть!
— Спасибо!
Я рассеянно взял очки и увидел множество людей и машин, снующих по большой площади.
— Всё, пора прощаться. Дай пять! — веснушчатый схватил мою руку, энергично потряс, и, уже обегая кабину пожарной машины, жизнерадостно крикнул: — Не говорю до свидания, лучше, сам понимаешь, нам не видеться. Живее будешь!
— Да, большое за всё спасибо! — ответил я и некоторое время стоял, глядя вслед отъехавшей машине и только потом, словно встряхнувшись, обернулся к зданию Казанского вокзала.
Вокруг суетился народ и, кажется, до меня никому не было дела, кроме разве что пары милиционеров, стоящих поодаль и поглядывающих в мою сторону. Хотя, возможно, их интерес ко мне исчерпывался исключительно тем, что я вылез из пожарной машины. Тем не менее, впервые в жизни оставшись без документов и денег, я ощутил себя очень некомфортно. Может, самому подойти к этим людям — на вид выглядят вполне располагающе — и попросить о помощи? Мои руки сами собой опустились в широкие карманы брюк и что-то нащупали в обоих. Наверное, как раз пришло время узнать, что же там для меня оставили. Вздохнув, я аккуратно вытащил из правого кармана мягкую кожаную обложку и обнаружил внутри новенький паспорт на имя Владимира Григорьевича Спасшегося. Подумав, что это прямо какая-то зловещая ирония, напрямую перекликающаяся с тем, что произошло со мной, я некоторое время удивлённо смотрел на свою фотографию. Значит, никаких ошибок и забывчивости — кто-то, и я, скорее всего, догадывался, кто это был, зачем-то сделал мне новый документ. Значит, эти ребята в пожарной машине попросту сообщники Хельмана и, вполне возможно, именно их я видел ночью, спасаясь из горящего дома. Что же, по крайней мере, с этим всё становится ясно. А что же там ещё?
Левая рука достала перехваченную резинкой стопку тысячных купюр. Прикинув, я решил, что, наверное, здесь не меньше пятидесяти бумажек и неожиданно сам для себя расхохотался. Вот так: ни о чём не надо беспокоиться — паспорт и деньги уже при мне. Оказывается, спасшись из огня, я получил в качестве приза именно это. Потом я постепенно успокоился, вспомнил мечущегося в дыму Андрея, рычащего и жаждущего меня растерзать, и пошёл по направлению к указателю «Вход в метро». Куда именно мне сейчас направиться, я пока не решил, но нахождение в таком людном месте, неприятно напоминающем пожар, неожиданно показалось мне не только обременительным от шума и толкотни, но и опасным.
Глава X
Возвращение
Итак, что делать дальше? Ехать домой? Но у меня нет ключей, да и, наверное, это первое место, которое будет держать под особым наблюдением Хельман. Направиться сейчас в квартиру отбывшего в командировку друга? Та же проблема. И тут мне почему-то стало очевидным, что можно посетить Бориса Захаровича и его горластую трубу. О нашем знакомстве вряд ли мог узнать кто-то посторонний, да и дельный совет мне вовсе не помешал бы. Я смутно помнил, что до Жуковского ходят какие-то автобусы, но ни номеров, ни мест остановок не знал, поэтому решил, что не случится абсолютно ничего страшного, если я совершу путь на электричке, тем более что торопиться мне абсолютно некуда.
Спустившись вниз, я сразу оказался зажат в толпе, двигающейся почему-то в четырёх направлениях одновременно. Стало жарче, если такое вообще могло быть, и в нос вместе с гарью ударил резкий удушливый запах жареных кур. Особого ветра не ощущалось, но указатель, висевший напротив, почему-то нещадно качался из стороны в сторону — никогда не приходилось видеть ничего подобного. Может, кто-то подпрыгнул и ударил по нему или случайно задел чем-то длинным? Впрочем, неважно. С трудом обойдя семью с массой сумок, я втиснулся в двери налево и, пройдя черепашьим шагом немного вперёд, чуть не рухнул, не заметив под ногами невысокую лестницу. Дальше шла палатка с какими-то резиновыми страшилками и, как ни удивительно, иконами, но мой путь лежал дальше — к кассам и, через турникеты, под причудливую крышу вокзала, которая защищала от парящего солнца, но не царящей вокруг духоты.
Пока я проделал эти незамысловатые действия, взмок настолько, что казалось, будто меня окатили ведром воды. К сожалению, в карманах не было платка, а денежные купюры явно под эти цели не годились, поэтому я встал в тамбуре электрички, отправляющейся до платформы «Сорок седьмой километр» через несколько минут, и просто ждал, приметив одиноко оставленную в углу пивную бутылку. Вообще-то меня всегда раздражали люди, которые что-то суют в двери поезда, однако в такой духоте это показалось единственной возможностью хоть как-то освежиться. Правда, рядом находилась туалетная кабинка, и хотя, как я знал, в Москве и области действовала санитарная зона, запахи из-за грязной запертой двери неслись ещё те. Тем не менее, заглянув сквозь окна двери через состав, я увидел в соседнем тамбуре группу весёлых и явно пьяных молодых людей, поэтому посчитал своё нахождение там, где есть, меньшим из зол.
Мимо медленно продефилировал грузный машинист, которого по синей рубашке с большим пятном пота на спине я сначала принял за работника милиции, и только потом разглядел небольшие железнодорожные погоны. Кажется, жара измочалила его настолько, что он шёл в полубессознательном состоянии и в любой момент мог упасть в обморок. Оставалось надеяться, что это не он будет машинистом. Впрочем, как я сразу же сам себе напомнил, в кабине обязательно должен находиться второй человек: он, как правило, выходит, обозревает платформу и нажимает кнопку закрытия дверей, приговаривая: «Трогай». Не могут же оба одновременно отключиться? Нет, конечно, это просто жара, а не какой-нибудь газ.
Захрипел громкоговоритель, привычно предупредил о бдительности, возможности терактов на транспорте и внимательности к огню и сообщил, что следующая станция Электрозаводская. Я аккуратно перекатил ногами пивную бутылку к самым дверям и в последний момент столкнулся с вбежавшей в электричку бабушкой, явно представляющей какой-то храм. Она осуждающе на меня посмотрела, что-то пробормотала впалыми сморщенными губами и, войдя в вагон, начала громко рассказывать о каких-то церковных праздниках, выпавших именно на сегодня, завершив малопонятно к чему относящей информацией, что службу ведёт блаженный Кондрат. Тем не менее многие пассажиры зашевелились и начали дружно подавать ей в небольшой чёрный ящичек, на котором со всех сторон были неровно нарисованы кресты. Я оторвался от созерцания этого удручающего зрелища, несомненно, направленного на восстановление или расцвет какого-нибудь очередного храма, которыми и так всё было запружено вокруг. С сожалением подумав, что эти люди могли бы потратить эти деньги на несоизмеримо более нужные и важные вещи, я подошёл к двери и, встав чуть боком, начал наслаждаться небольшим ветерком. На голых руках, как нарывы, вздулись огромные волдыри пота, которые я, содрогнувшись, вытер о брюки и постарался не обращать внимания на липкий блеск кожи. Надо будет, как выйду, купить каких-нибудь гигиенических салфеток и бутылочку воды, иначе могу и не дойти. А вот курить не хотелось точно, разве что немного вздремнуть.
За окном проносилась каменная стена, выкрашенная в светло-зелёный цвет, потом потянулся какой-то тёмно-коричневый помятый забор, вроде бы из металлических листов, а за ним, на фоне привычных городских построек, возникла странная картина. Наверное, это было что-то вроде фабрики, только непонятно чего: высоченные светло-жёлтые цилиндры венчались миниатюрными домиками, соединёнными угловатыми переходами с множеством небольших окошек. Наверное, там проходили какие-то транспортные линии, но более внятных идей не возникало. Огороженная территория была гигантской, но практически пустой — удивительное для Москвы дело, где каждый метр земли ценился буквально на вес золота. Значит, всё-таки здесь производят что-то нужное и важное, однако нигде не было ни дымка, ни движения, ни электрического света. Высокая красная труба и та выглядела поросшей мхом и давно не используемой. Что же это? Пока я размышлял, удивительные строения остались позади, и их сменил привычный городской пейзаж с широкими улицами, домами и не прекращаемой столичной суетой. То же, что я увидел, представлялось словно некий призрак, возникший и пропавший, но чем-то неуловимо манящий и обещающий много интересного. Хотя, пожалуй, кроме этого, по дороге мне не встретилось ничего более-менее достойного внимания, за исключением разве что множества людей, которые предпочитали путешествовать на электричке с велосипедами. Их с трудом вносили, пытались прислонить хотя бы более-менее устойчиво, но в конце концов неизменно придерживали руками или подвязывали верёвкой к ручке двери, ведущей в кабину машинистов. А ближе к моей станции рассмешил забавный щит напротив храма, выкрашенного, как ни странно, в стиле оформления железной дороги этого направления. На нём были выведены большие чёрные буквы: «Поставь свечку, чтобы путь был добрый». Приходилось лишний раз удивляться оборотистости этой братии в плане придумывания способов сравнительно честного отъёма средств у граждан.
