– Может, все-таки объяснишь, что случилось? – прошептала Кира, заглядывая ему в глаза.
– Ничего не случилось. – Он отвел взгляд.
– А все-таки?
– Давай я положу тебя спать, – он повлек ее в дальнюю комнату, снял с нее апельсиновую курточку проститутки, кое-что еще, откинул покрывало.
– Сильно не раздевайся. Ночь будет холодной, я попробую растопить печку, но не знаю, будет ли от этого прок…
– Хорошо, не буду раздеваться, – ее голос слабел, стресс и усталость делали свое дело – она опять стремительно засыпала. – Но когда я проснусь, ты обязательно должен рассказать, в чем дело…
Он закрыл дверь, несколько минут постоял на крыльце. Стемнело. Грядущая ночь будет холоднее, чем вчерашняя – уже морозец чувствовался. Он прислушался. Тишина царила в поселке. Где-то за бором постукивал поезд. Он спустился с крыльца, заглянул в сарай на обратной стороне подворья. Посветил фонариком, захваченным из машины. В сарае было прибрано. Стеллажи с автомобильными и лодочными деталями, слесарный верстак, разобранный мотор от плоскодонки, практически новая ручная газонокосилка, компактные тиски на верстаке, под верстаком еще одни – мощные, для установки на горизонтальные поверхности при помощи специальных зажимов. Груда досок слева от двери. Он побродил по сараю, вооружился сплющенной на конце водопроводной трубой, побрел на воздух.
Он порылся под крыльцом, нашел несколько березовых чурок, поволок их на кухню, где имелась печка. Слазил наверх, выдвинул заслонку из печной трубы. Спустился, глянул в спальню. Кира спала, прерывисто посапывая. Он постоял, как безутешный родственник над гробом, на цыпочках удалился. Сидел на крыльце, таращась в звездное небо, жадно курил. Пошел топить печку – разгулялся ветерок, обещая неплохую тягу. Он отстрогал от чурки перочинным ножиком несколько щепок для растопки, сунул в печь, скомкал, сунул туда же полуистлевшую газету.
Шороха за спиной он не слышал. Обрушился удар – предметом «с ограниченной поверхностью» – и все пропало, шеф…
Пару раз были всплески сознания. Его куда-то волокли – ноги стучали по ступеням. Он слышал приглушенные голоса. Мужской и женский. Он даже выстроил логическую цепь, прежде чем снова отключиться. Мужчина и женщина… Он боялся себе признаться, что в деле замешана Альбина. Но разные глупые события… Харчевский помянул этот дачный поселок, связав его с Альбиной и с женщиной, которую он продолжает любить. Они никак не могли быть связаны, но в чем тогда дело? И все уже видится иначе – ироничное отношение к причудливому адюльтеру, странные взгляды супруги, звонок сегодня утром, когда она просила его приехать домой – якобы для поддержания морального духа тещи. Он готов был съесть свой палец, что не было в городе никакой тещи! Как его выследили в гостинице? Разговор с доктором Разумовским, якобы сидящим в бельгийском отеле. Из разговора явствовало, что Кира находится рядом с Павлом. «Черный плащ» проверил все гостиницы, зафиксировал постояльца с нужной фамилией. При чем здесь доктор Разумовский? Казалось, ни при чем. Но это Вадик Кондратьев вывел Павла на доктора Разумовского. Тот самый Кондратьев, что сейчас находится в морге. Стоит искать связь? Или она сама найдет Смолина, когда он начнет соображать? А Виктор…
С Виктором – полная ерунда. Он не связывал это дело с коллегами по работе. Не бывает таких совпадений. Поэтому ничто не дрогнуло в душе, когда он просил у Виктора приюта. Какой же ценный подарок он преподнес злодеям, отчаявшимся поймать Киру…
Затекла нога, он хотел перевернуться на спину… и взвыл от боли. Отдышался, пришел в себя, начал думать, что бы это значило. Приподнялся, вгляделся в царящую вокруг серость. Тоска, поручик… Он лежал на полу в сарае, из мрака проступали очертания слесарного верстака, стеллажи, забитые нужными в хозяйстве вещами, крохотное оконце, из которого разливалась серая мгла. Он лежал на боку, а нога была зажата стационарными тисками. Чтобы вытянуть ее из тисков, нужно очень постараться. Или иметь ножовку, чтобы отпилить ногу…
Он сел, потянулся к зажатой голени – снова крушащая боль. Отдышался. Типичное упражнение на растяжку – кончиками пальцев достать… хотя бы до колена. Всю жизнь у него скверно тянулись мышцы. Он вернулся на исходную, согнул вторую ногу, заерзал, подбираясь к тискам.
– Не нужно, Паша, – произнес под боком тихий мужской голос, – не сможешь – рукоятка с тисков снята. А будешь упорствовать – по голове получишь.
Он вздрогнул, начал покрываться мурашками. Человек поднялся, заскрипели половицы. Он что-то щелкнул в щитке над входом, загорелась тусклая лампочка. Человек внимательно разглядывал пленника.
– Ты заставил нас поволноваться, Павел. Объясни, ради бога, как тебя угораздило втрескаться в мою протеже?
– Вопрос, конечно, риторический, Михал Михалыч, – скрипнул Смолин.
– Конечно, – вздохнул Богоявленский, – чего только не случается в жизни, нам не дано предугадать и принять упредительные меры.
Руководитель адвокатской конторы «Богоявленский и сыновья» степенно прохаживался по сараю. Поскрипывали доски. Его непросто было узнать. Глухая куртка, кепка надвинута на нос. Смеялись злые глаза.
– Вы тоже преподнесли сюрприз, Михал Михалыч, – проворчал Смолин, принимая относительно приемлемую позу. Покосился по сторонам – как назло ни одного предмета, похожего на оружие. – Мой звонок Виктору был крупной ошибкой. В страшном сне не мог представить, что он ваш сообщник…
– Виктор? – Богоявленский засмеялся. Повернул голову к двери, крикнул: – Дорогая, у тебя все в порядке?
А когда он успел спеться с моей женой? – изумился Смолин.
Скрипнула дверь – всунулась очкастая мордашка… Ларисы Малинович. Дальше порога она не пошла, приветливо помахала Смолину.
– Как дела, коллега? – спросила не очень громко.
– Терпимо, – буркнул он, оправляясь от изумления. Альбина? Да она просто золото…
– Все хорошо, Миша, – прощебетала Лариса. – Я привязала ее к кровати, она почти не дергается. Но злю-ющая…
– Следи за ней. Не хотелось бы начинать все заново.
– Счастливо, Пашенька. – Лариса помахала пальчиками и убежала в дом.
– Вот это да… – пробормотал Павел.
– Занятно, да, – согласился Богоявленский. – Такова уж жизнь, хрен в ней разберешься без бутылки. Лариса любит меня, грех этим не воспользоваться. Мы скрывали отношения, ни у кого даже в мыслях не было. А Виктор ни в чем не виноват. Разве что в излишней болтливости – Лариса умеет вытягивать информацию, когда чует, что можно поживиться…
– Мы чего-то ждем, Михал Михалыч? – перебил Смолин.
– Ждем. – Богоявленский посмотрел на часы. – Скоро прибудет парочка специалистов…
– Черный плащ? – расстроился Павел.
– Черный плащ? – шеф засмеялся. – Нет, Паша, господина Скрипника больше не будет. Он переусердствовал – видимо, мечтал о чем-то большем. Скрипник совершил ошибку, решив бежать впереди паровоза. При слове «специалисты» в моем голосе не было иронии, Паша. Эти мастера своего дела. Они не убийцы, нет-нет, не думай…
– У вас есть время обо всем рассказать.
– С удовольствием. – Богоявленский присел на верстак, извлек из барсетки трубку, кисет с табаком и принялся неторопливо набивать курительное приспособление. – С чего начнем, Павлуша? Ты же знаешь, я примерный семьянин… – он снова с удовольствием засмеялся, – в одной из своих жизней. Супруга, дочь Елена, обучающаяся в одном из престижных вузов столицы. Считаешь, бес в ребро? Да хоть бы и так, – он понизил голос. – Пятьдесят один год… не самый безнадежный возраст, согласись? Возможно, с Ларисой у нас что-нибудь и выйдет, возможно, нет. Но дело не в этом. На первом курсе университета у меня был страстный роман. Девушку звали Римма Бурлакова. Ну, ты помнишь анекдот: одно неловкое движение… Беременность, решительный отказ делать аборт, родилась дочь Лида…
– Лида – ваша дочь? – Он погружался в холод. Когда же кончатся эти откровения?
– Не будем заострять печальные обстоятельства. Мои родители – царство им небесное – были те еще старорежимные штучки – меня изолировали, поехали к Римме, заплатили ей приличные деньги, чтобы оставила сына в покое. Не любили они Римму. А сыну прочили безоблачное юридическое будущее в стране победившего социализма. В те годы мне не хватало смелости пойти наперекор родительской воле. Римма поняла, что ей не светит, бросила учение, забрала дочь, уехала. Но все эти годы как-то умудрялась держать меня в поле зрения. ОНА – акцентирую, а не Лида. У Риммы никого не было – ни родителей, ни братьев, ни сестер. Но сметливостью девушка обладала, извернулась, прописалась в Москве, подцепила итальянского бизнесмена – тот как раз возвращался на родину из рабочей поездки в Тольятти. Влюбила в себя, бурный роман, происки КГБ… а на дворе, между прочим, 84-й год, Лиде уже исполнилось семь. Но все закончилось благополучно, любовников оставили в покое, потрепав немного нервы, счастливое замужество, перестройка, все такое, неплохой домик на севере Италии. Римма нигде не работала, но судьбу дочери определила. Лида закончила в 99-м университет в Женеве – информационные технологии, работала по специальности…
