Когда Августин разводил их в стороны, ему казалось, что он улыбается до ушей. Потом крошка доставалась третьей, прыжковой паре лап, и те выталкивали мусор назад. Августин с силой лягался. А из двух отверстий в его задней части туловища неслась реактивная струя. Она подхватывала каменные осколки и выносила их прочь из растущей норы.
Все правильно, трехмерное зрение не подвело его – он пока еще не стал пространственным идиотом. Через пятнадцать минут и сорок, восемь секунд с момента включения буров голова Августина высунулась в черноту вертикального ствола, идущего наверх и, судя по всему, выходящего прямо в главный зал центральной башни замка.
13
– Ты снова здесь, – не без кокетства заметила пантера. – И ты снова не Локи, – констатировала она, погрустнев.
Тень Отца Гамлета, обнажив длинный сталистый клинок, настороженно обживала новое помещение. Они действительно находились в просторном круглом зале, стенами которого являлись стены центральной башни.
Три узких зарешеченных окна открывались на безбрежный океан, четвертое – на каменистую пустошь, по которой, несмотря на полное безветрие, медленно влачилась белесая поземка. Со стен от самого потолка ниспадали тяжелые толстые портьеры, расшитые мрачноватыми геральдическими лилиями. И львами.
– Да, я снова не Локи, – кивнул Августин. Его клинок в мановение ока перескочил в правую руку, и, сделав глубокий выпад, он проткнул наугад выбранную портьеру. Никакого результата.
Клинок был единственным материальным предметом, которым обладал сейчас аватар Августина.
И клинком этим он управлял при помощи магии третьей ступени – руки, сотканные из голубого тумана, были здесь совершенно ни при чем. Портьеры, вызывавшие такую настороженность Августина, были сделаны из бог знает какого материала и совершенно не просматривались насквозь. Да и Томас все время ворчал, а уж он-то зря заводиться не станет.
– Оставь, – зевнула пантера. – Там никого нет и быть не может.
– Не может – не надо, – довольно невежливо заметил Августин, завершая полный круг обхода. Его нервы были на пределе, но даже он сам плохо отдавал себе в этом отчет.
– Но может быть, ты объяснишь мне, кто ты, черт побери, такая и что здесь вообще творится!!! – неожиданно для самой себя заорала Тень Отца Гамлета, заливая все вокруг багровым сиянием.
– Я тень, я свиристель, убитый влет, поддельной синью взятый в переплет хрустального окна… – сказала пантера очень отчетливо.
– Да?! – иронично вскинула брови Тень Отца Гамлета. – И это все, что ты имеешь мне сообщить? – продолжил Августин в весьма старомодной манере, которая должна была подчеркнуть его раздражение.
– Увы, это почти все, что я могу тебе сообщить. – Голос пантеры стал холодным, как сталь его клинка. —
Ты сам понимаешь, что такое ВР и какую печать молчания можно наложить на уста аватара.
– Понимаю, но все-таки неужели же я второй раз подвергаю себя смертельной опасности только ради того, чтобы услышать начало «Бледного пламени», которое и без того знаю наизусть?
– Во-первых, этого уже немало. Поверь, если ты поймешь его, если ты сможешь его расшифровать, то ты получишь в свои руки ключ к моему освобождению.
Пантера приблизилась к нему вплотную. Ее спина свободно прошла сквозь его ногу у самого бедра.
– А во-вторых, – пантера игриво перевернулась на спину и грациозно повела хвостом, – во-вторых, неужели ты во второй раз подвергаешь себя смертельной опасности только ради того, чтобы перекинуться со мной парой ничего не значащих фраз?
Бесплотность аватара Тени Отца Гамлета впервые за сегодняшнее проникновение показалась Августину обременительной.
14
Чтобы Томас не ревновал, Августин окружил себя сферическим Зеркалом Иллюзий.
Пес разлегся на каменном полу, расчерченном на квадраты, и спокойно слушал ничего не значащий для него разговор между степенно возлегающей пантерой и его хозяином, обходящим ее по кругу.
«Зеркало Иллюзий Джирджиса реальнее самой реальности. Если, конечно, Джирджис полностью концентрируется на нем». Так сказал Триггвассон.
Белый барс и черная пантера являли сейчас прекраснейшее животное о двух спинах, какое только знала Зона Стабильности за последние сорок семь минут и девятнадцать секунд.
Гладкая шерсть топорщилась от страсти на мохнатой спине барса, пантера стелилась под ним клеверным лугом, плавно поводя крупиком. Барс нежно покусывал ее холку, а его лапы привычными человеческими движениями ласкали ее узкую мускулистую грудь. Августин плыл по медленным текучим волнам наслаждения. В ВР невозможен сон, но это было более всего похоже именно на сон, на самый сладкий сон в его жизни. То, что раньше казалось запретным, то, чего он никогда не решался предложить Сэми, то, чего нельзя было с убитой до смерти Ксюшей, теперь стало для Августина верхом естественности и наслаждения. Зеркало Иллюзий продолжало свою нехитрую работу. Томаса не смущало даже то, что его хозяин в десятый раз повторил один и тот же глубокомысленный жест, а пантера в десятый раз лениво повела ухом.
Наслаждение все глубже увлекало Августина в свои ароматные глубины.
Ему становилось все труднее и труднее следить за Зеркалом Иллюзий. Пантера почти не дышала, но он знал – или по крайней мере думал, что знает, – сколь она близка сейчас к блестящему финалу. И когда он, уже не в силах более сдерживаться, издал торжествующий рык, более похожий на стон, мозг заволокло медняным туманом и сознание отказало Августину.
Словно сквозь толстый войлок его ушей достиг слабый стон пантеры «I am coming» (Здесь: я кончаю (англ.).) и заливистый лай Томаса, которому сквозь оплывшее Зеркало Иллюзий явилось видение белого барса, тяжело сползающего со спины черной пантеры.
15
Но как вовек не дрогнет добродетель,
Хотя бы грех ей льстил в обличьях рая;
Так похоть, будь с ней ангел лучезарный,
Пресытится и на небесном ложе.
В словах Хотоя не было насмешки или осуждения.
За полчаса до этого Хотой покинул зал для медитаций и удалился в свою комнату.
Лицо его не было озабоченным, но те из его учеников, кто знал Хотоя особенно близко, заметили: сэн-сэй чем-то встревожен. Хотой открыл потайную нишу в подполье и извлек оттуда холщовый мешочек весьма архаического вида.
И если призрак явится опять,
Пусть взглянет сам и пусть его окликнет,
– грустно добавил Хотой, и на его ладонь выкатилось пять небольших смолистых комочков. Саама.
В центре комнаты на грубом дощатом полу была разложена толстая тростниковая циновка – подарок японского друга Таро Камимото, приезжавшего за одним таким зернышком из Кагосимы, притулившейся на другом конце земного шара.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
