Но вот «Стрельников» устремился к ближайшему концу «сигары», и навстречу нам гостеприимно распахнулась змеиная пасть о трех челюстях. Мы нырнули в камеру, стены которой представляли собой переплетение трубопроводов и топливных баков. Я увидел еще несколько шаттлов, втиснутых в причальные доки: два обтекаемых атмосферных катера, напоминающие бутылочно-зеленые наконечники стрел, и пару близких родственников нашего тихохода – те же скругленные углы и торчащие наружу механизмы. Вокруг кораблей, болтаясь на «пуповинах», суетились ремонтники в скафандрах и с инструментальными чемоданчиками. Среди них я заметил несколько роботов, но в основном починкой корпуса занимались люди или животные-киборги.
Похоже, мои прежние опасения подтверждались. Я ожидал, что окажусь в мире, который опередил мою планету почти во всех отношениях на несколько веков, и мне останется только хлопать глазами, точно деревенскому олуху, которого занесло в столицу. То, что я наблюдал сейчас, вполне могло происходить в отдаленном прошлом на моей планете… а то и во времена старта Флотилии.
Нас основательно тряхнуло – «Стрельников» ткнулся в причал. Я прихватил свои пожитки, а заодно и то конфискованное у Вадима и полез наверх, к выходу из корабля.
– Что ж, попрощаемся, – промолвил Квирренбах, высовываясь из очереди ожидающих высадки на Нью-Ванкувер.
– Конечно.
Если он рассчитывал на другой ответ, то ему не повезло.
– Я… заходил проведать Вадима.
– Такая мразь сумеет о себе позаботиться. Надо было выкинуть его из воздушного шлюза, пока была возможность. – Я криво улыбнулся. – Правда, он называет себя местной достопримечательностью. Мне бы ужасно не хотелось быть последним, кто ее увидит.
– Вы здесь надолго? То есть в НВ?
Я не сразу понял, что он говорит о Нью-Ванкувере.
– Нет.
– Значит, сядете на первый «бегемот» и отправитесь на планету?
– Вполне вероятно.
Я посмотрел через его плечо на проем выхода; там протискивалась толпа. В иллюминатор было видно, как рабочие прилаживают на место кусок обшивки «Стрельникова», отвалившийся в процессе швартовки.
– Да, я тоже намерен как можно скорее оказаться на планете. – Квирренбах похлопал по своему кейсу, который прижимал к груди, словно ребенка. – Чем скорее начну работать над «Симфонией эпидемии», тем лучше.
– Я уверен, ей обеспечен потрясающий успех.
– Благодарю. А вы? Может быть, я слишком любопытен… но вы уже решили, что будете делать там, внизу?
– О да, кое-что решил.
Уверен, он бы еще долго – и безрезультатно – пытался меня расколоть. Но внезапно в толчее перед нами образовалась разреженная область, и я незамедлительно вклинился туда. Через пару минут я уже вышел из зоны досягаемости Квирренбаха.
* * *
Изнутри Нью-Ванкувер совершенно не походил на хоспис «Айдлвилд». Ни искусственного солнца, ни общей атмосферы. Вся конструкция являла собой подобие пчелиного улья, где лепились друг к другу тысячи крошечных замкнутых ячеек, или внутренностей старинного радио. Я даже не надеялся, что Рейвич все еще ошивается где-то неподалеку. В Город Бездны ежедневно отправлялись не менее трех «бегемотов». Как пить дать, он покинул анклав при первой возможности.
И все же не стоит терять бдительность.
Оценка Амелии оказалась безошибочной: валюты Йеллоустона, которую я взял с собой, хватило как раз на рейс в Город Бездны. Путешествие на «Стрельникове» сократило мои ресурсы наполовину, а остаток должен был уйти на оплату приземления. Правда, я прихватил кое-какую мелочь у Вадима. Однако после подсчета обнаружилось, что сумма конфиската не превышает остатка моих собственных финансов. Очевидно, его жертвы-иммигранты не принадлежали к числу толстосумов.
А теперь сверим часы.
Концентрические циферблаты на часах Вадима позволяли определить время для обеих временны́х систем Йеллоустона – для суток из двадцати шести и двадцати четырех часов. До старта шаттла около двух часов. Я решил прогуляться по НВ, чтобы скоротать время, а заодно разузнать что-нибудь из местных источников информации. Но вскоре выяснилось, что люди, летающие на столь убогом корыте, не должны осквернять станцию своим присутствием. Пассажиры скоростных шаттлов были отделены от нас стенами из бронированного стекла. Я отыскал местечко, присел и, потягивая скверный кофе (кажется, единственная общедоступная услуга), понаблюдал за двумя потоками людей, разделенных прозрачной стеной.
Место, где я сидел, было грязным проходным вестибюлем. Стулья и столы боролись за пространство с промышленными трубами метровой толщины, которые упирались в потолок и походили на деревья гамадриад. Главные артерии ветвились, изгибались, и вся конструкция подозрительно напоминала кишечник. Трубы беспокойно подрагивали, словно тонкий металл и крошащиеся заклепки чудом выдерживали титаническое давление. Кто-то попытался облагородить интерьер с помощью искусственных лиан, накрученных вокруг труб, но усилиям явно недоставало энтузиазма.
Я бы не сказал, что окружающие выглядели несчастными. Однако почти все расхаживали по вестибюлю с таким видом, словно желали оказаться подальше отсюда, и как можно скорее. Я узнал несколько пассажиров «Стрельникова» и кое-кого из хосписа, но большинство людей были мне незнакомы. Сомневаюсь, что все они прибыли из-за пределов системы Эпсилона Эридана. С тем же успехом НВ мог служить перевалочным пунктом для тех, кто перемещался внутри системы. Я даже увидел нескольких напыщенных ультра, щеголяющих причудливыми модификациями своих тел, но куда больше их собратьев находилось по ту сторону стекла.
Я вспомнил ультра, которых видел на борту «Орвието», – экипаж капитана Орканьи и женщину с дырой в животе, которая нас встречала. Кстати, откуда Рейвичу стало известно о нашей засаде? Не выдал ли нас в конечном счете сам Орканья? Тогда не исключено, что моя посткриогенная амнезия – дело его рук: капитану захотелось сбить меня со следа.
А может, у меня просто началась паранойя.
Вдруг я увидел за стеклом нечто еще более странное, чем пилоты субсветовиков. Если ультра напоминали мертвецов в черном, то эти походили на гробы, поставленные вертикально. Они пробирались сквозь толпу с какой-то зловещей грацией. Впрочем, окружающие не обращали на них никакого внимания – почти никакого, разве что осторожно уступали дорогу. Я глотнул кофе. Некоторые из этих гробов были снабжены неуклюжими руками-манипуляторами. И в каждом на передней стенке темнело окошко.
– Похоже на паланкины.
Я узнал голос Квирренбаха и не смог удержать тяжкий вздох. Композитор приземлился на соседний стул.
– Ага. Еще не закончили свою симфонию?
Он искусно притворился, что не расслышал:
– Мне рассказывали про эти паланкины. Там внутри люди, их называют герметиками. Чудаки до сих пор ходят с имплантатами и не желают от них избавляться. Каждый из этих шкафов – маленький замкнутый мирок, который вполне пригоден для путешествий. Как по-вашему, это действительно настолько опасно?
Я раздраженно поставил чашку:
– Откуда мне знать?
– Извините, Таннер… я просто пытаюсь поддерживать беседу. – Он покосился на свободные стулья. – Кажется, вы не обременены спутниками?
– Возможно, но не впадаю по этому поводу в отчаяние.
– Ах, перестаньте. – Он щелкнул пальцами, подзывая к нашему столу замызганного робота-официанта. – Нас кое-что связывает, Таннер. Обещаю, что перестану преследовать вас, как только мы доберемся до Города Бездны. Но пока – неужели вам претит быть со мной чуточку повежливее? Как знать, может, я чем-то сумею вам помочь? Согласитесь, я все-таки осведомлен об этих местах чуть получше вашего.
– Вот именно «чуть получше».
Он взял у робота кофе и посоветовал мне повторить заказ. Я с нарочитой вежливостью отклонил предложение.
– Господи, какая гадость, – произнес он после пробного глотка.
– Ну вот, хоть в чем-то мы сошлись, – попытался пошутить я. – Теперь мне хотя бы известно, что течет в этих трубах.
– В этих трубах? – Квирренбах огляделся. – Ах да… Нет, это паровые трубы, Таннер. И очень важные.
– Паровые?
– НВ использует собственный лед, чтобы не допустить перегрева. Мне рассказывал об этом кто-то на «Стрельникове». Лед из наружной оболочки измельчают до состояния кашицы и закачивают в трубы. Затем прогоняют его через все помещения между главными жилыми зонами – вроде этого. Снеговая кашица впитывает в себя избыток тепла, постепенно тает и закипает, так что трубы заполняются перегретым паром. А пар выбрасывают обратно в космос.
Я вспомнил о гейзерах на поверхности станции, которые заметил на подлете.
– Довольно расточительно.
– Так было не всегда. Раньше у НВ были гигантские радиаторы, словно крылья бабочки размахом в сотню километров. Но анклав их лишился, когда посыпался Блистающий Пояс. Доставка льда стала вопросом жизни и смерти. Теперь приходится поддерживать регулярные поставки, иначе станция превратится в жаровой шкаф. Они берут лед с Глаза Марко – это местная луна, там у полюсов есть постоянно затененные кратеры. Можно было бы завозить метановый лед с Йеллоустона, но это действительно слишком накладно.
